Моя любовь на пятом этаже

      — Эй.       Андрей оторвался от созерцания слякотной весны за окном и вопросительно поднял бровь. Над перегородкой мрачной тенью возвышался Егор Серебрянников — в обход всем офисным дресс-кодам лохматый, в черной футболке, джинсах и с нераскуренной сигаретой за ухом. В данный конкретный момент «офисный планктон» имел вид скорее «офисной акулы», притом голодной и ну очень злой.       — Что это за хрень?       Он кинул на стол перед Андреем стопку чертежей и скрестил руки на груди. Нервный, колючий, угловатый, воинственный. Воском залей — и в витрину его, агрессивно рекламировать спортивные товары.       — Строительное задание, — после небольшой театральной паузы ответил Андрей.       — Выпуск послезавтра. Где согласование? Вы тут задницы нашими заданиями подтираете?       — Я всё сделаю. Сегодня, — Земской подтащил к себе чертежи. И под тяжелым хищным взглядом стал раскладывать на стопки.       Егор, выпиливая в его лбу дырку темно-серыми, совсем по-осеннему прохладными глазами, почему-то на мгновение задержался у стола, хотя процедура проставления моральных пиздюлей была завершена.       Вечно какая-то хрень творится в архитектурно-строительном, хоть с хлыстом к ним ходи и над душой стой, пока не выйдут из-под неловких клешней готовенькие марки. И ладно, если бы выдавалось что-то в последний момент, так нет же, типовые конструкции, ничего сверхъестественного и вовремя.       — Свали нахрен, — не выдержал Андрей.       — Не дай бог из-за тебя на работе задержусь, — напоследок бросил Егор.       Дождавшись, когда акулий плавник исчезнет в проеме между шкафами — рабочее место было заставлено наподобие крепости рыцарских времен — Андрей откинулся на скрипучий офисный стул и возвел глаза к унылому подвесному потолку.       Хотелось удавиться, а ещё лучше — удавить начальника, наверняка что-то перепутавшего и расписавшего задание не туда.       Теперь оправдывайся и вертись как хочешь…       В приоткрытое окно втянуло тяжелый душный поток воздуха. И почему-то вспомнилось лето — давнее, далёкое, полузабытое.       Росли они вместе, буквально под одним крылом, на одной площадке. Никто уже и не вспомнит, когда познакомились и как, их с Егором побратали карапузами.       Жрали одни и те же конфеты на одни и те же праздники, играли общими игрушками, донашивали друг за другом одежду. То один внезапно вырастал из курточки, то другому — штанишки оказывались коротковаты. Умилению мам-подружек не было предела — Егорка и Андрюша, лучшие друзяшечки, и в огонь, и в воду, и под медные трубы.       Не учли одно — между делом Андрюша и Егорка не упускали возможности подтолкнуть в огонь, воду и под медные трубы друг друга. Ну да ладно, мальчишки же, чего с них взять?       Поначалу шло как у обычных детей — беготня вокруг качелей, разбитая коленка и порванная куртка при попытке покрутиться вместе солнышком. Конфликты из-за того, чья палка длиннее, а машинка — круче. Тихая зависть, когда Егору купили самокат, а Андрюше — нет, ибо много хулиганил и откуда-то подцепил матерное слово.       Что-то между ними усложнилось, когда Егор начал расти, словно в задницу натолкали дрожжей — стал долговязым, наглым и завел подъездных дружбанов. Андрей наблюдал и бесился, ведь их с детства друг с другом сравнивали и ставили то в плохой, то в хороший пример, а теперь — баланс был нарушен.       Не было больше связи. Скоро не стало и дружбы.       То, что Егор может быть ему неподходящим другом, в голову не приходило. Семьи давно породнились, буквально в одно единое сплелись, какое там «неподходящий»?       А ведь так и было.       Андрей потер уставшие глаза и в пятый раз перезагрузил автокад. Диски снова слетели и вместе с ними все настройки.       Часы мерно отсчитывали время, гудел кулер, пощелкивали над головой ядовитые офисные лампы.       Голова раскалывалась.       Он встал, дополз до кухонного уголка и сделал себе крепкий кофе. Вернулся за стол — чертеж издалека показался месивом линий.       Ну почему, черт побери, пропустили именно Его задание?       Само собой, они пошли в одну школу и в один институт, в тот, что находился ближе к дому. Андрей выбрал строительную специальность, Егор — электротехническую. После пар, бывало, очень редко пили вместе пиво в подъезде, обсуждали незначительные мелочи вроде преподов-кровопийц и экзаменов.       Говорить могли недолго и за три минуты разругаться в хлам. А после — обращаться друг к другу только благим матом. Да так, что весь подъезд был в курсе: Серебрянников и Земской опять поцапались.       Было и табу. Егор не ухлестывал за девками. Андрей тоже. И оба, стоило только заикнуться на тему, отмалчивались.       Точнее, отмалчивался Андрей. Егор сразу слал нахуй.       — Сидишь ещё?       Андрей отлип и повернулся. За монитором показалась темная Егорова голова. Странно — времени девять, с минуты на минуту должна была появиться вахтерша Зинаида Аркадьевна, угрожающе побряцывая ключами. Никак не этот Сёрфер.       — М, — отмахнулся Андрей, снова утыкаясь в чертеж и стараясь игнорировать ёкающее сердце.       — Много осталось?       — Ещё одна марка. Не отвлекай.       — Собирайся, пошли домой.       Андрей попытался изобразить скептический взгляд, но быстро сдался. В куртке с мехом Егор был очень… домашний и красивый, зараза.       Одно время за ним увивался весь немногочисленный состав девчонок с первого курса. Продолжалась пляска до середины второго семестра — к тому моменту все успели познакомиться поближе и осознать, что нахер оно надо, такое красивое и такое несносное.       — Нет. Я же сказал, что всё сделаю.       Егор положил на рамку монитора руку — изящную, пианистам и не снилось.       Природа одарила. Притом как-то небрежно, словно камушки драгоценные рассыпала — то тут, то там у Егора были всякие ништячки. Широкие плечи, красивые руки, на редкость удачная форма челюсти, мощная комплекция и шея — мечта любой романтичной дурочки.       — В таком состоянии ты понаделаешь ошибок, а мне завтра это дерьмо за тобой разгребать.       — Завтра как раз со свежей головой всё проверю. Отъебись.       Егор посмотрел оценивающе-цепко, показал фак, махнул рукой и ушел, не прощаясь.       Этим своим вмешательством он сбил весь рабочий настрой. Андрей вздохнул, допил в два глотка горький до судорог кофе и, отчаянно морщась, открыл окно нараспашку.       Неподходящий друг.       Когда он впервые применил это определение по отношению к нему?       То ли после диплома, то ли когда их обоих приняли на работу в одну организацию.       Мама Андрея вышла на пенсию и смылась в Ярославль, родители Егора захотели второго ребенка, купили квартиру побольше, а старенькую двушку оставили сыну. И теперь, после развала семейного тандема, они…       Отдалились. Потому что не подходили друг другу. Никогда. Совершенно.       Но сожаление — вымученное, злое, будто старый изгнанный из стаи волк, никуда не девалось, и обидно было почти до слёз. Что ещё хуже, Егор постоянно мельтешил перед глазами, напоминая: я существую, я изумителен, и я тебе неподходящий друг. А ты мне вообще никто.       Андрей вернулся к рабочему месту. Компьютер привычно гудел, поверх автокада прыгали мыльные пузыри заставки. С экрана осуждающе выглядывала проектируемая металлическая конструкция, где-то потерявшая перемычки.       Зинаиду Аркадьевну уболтать не удалось, так что с работы Андрей топал в скверном настроении, мотаясь туда-сюда по улице. По дороге купил газировку и два доширака, куриный и грибной.       То, что на площадке творится вакханалия, он услышал ещё на первом этаже. Зашел в лифт, нажал с усилием на кнопку с пятёркой, лет десять назад пожжённую праведным огнём чьей-то зажигалки.       Оказалось, что к Егору приперлась целая толпа. Андрей попробовал молча пробиться к своей двери — не получилось.       — О, Земской, ты, что ль?       Кто-то взгромоздил ему на плечо провонявшую табаком руку и громко рассмеялся в ухо.       — Давно тебя не было видно.       Само собой, подъездные друзья Егора его знали. Он пытался безуспешно влиться в их компанию, да только был, как повелось, Неподходящим.       Невысокий, щуплый, с линзами минус три, он смотрелся среди них, как ромашка в пустыне, под тенями кактусов. И ладно бы внешность мимо — ни одной темы не мог поддержать. Ни спортзал, ни машины, ни бухло его не интересовали, а разговоров о сериалах и кино никто бы не понял.       Егор в этой быдловатой среде выглядел настоящим интеллектуалом, прямо-таки кактусом в очках, и Андрей догадывался, почему он так и не прекратил общение с ними. В конце концов, любому камню нужна добротная оправа. Даже фальшивому.       — Заходи, выпьем-поболтаем.       — Я очень устал, — Андрей выкрутился из цепких рук, и тут на площадку вывалился Егор. В белой майке, спортивных штанах и потрепанных синих домашних тапках…       Посмотрел, как показалось, с отвращением. Он уже не впервые смотрел так, а потому Андрей приостановился.       — Вась, пусть валит, тут ему не место.       Кольнуло. Кольнуло неожиданно больно — заходили желваки, но Андрей сдержался и ровно ответил:       — Слишком много гонора.       Вася, тяжелый, пьяный и двухметровый, угрожающе нахмурился.       — Есть что сказать — в лицо скажи.       — Я-то сказал, — закипая, прошипел Андрей. — Не моя проблема, что сразу не доходит.       Его толкнули к стене. В плече словно взорвалась осколочная граната и засыпала осколками всю правую часть тела. Как не заорал — вопрос на миллион.       — Умный стал, да? Ты давай, поговори мне.       Егор возник буквально из ниоткуда. Его рука, защищающая, прикрывающая, упала над головой. Послышался приятный домашний запах, знакомый с детства, и Андрей почему-то покраснел так, что лицо чуть не воспламенилось.       — Лысый, съебись.       — А хули он?       — Не в настроении человек. С кем не бывает.       И посмотрел прямо на Андрея, сжавшегося, словно никому не нужный клочок бумаги. А потом снова — на Васю.       Так Егор и застыл. Побелела линия губ, гармоничные черты лица сложились, как мозаика, в уверенную угрозу. «Лысый» спасовал — отступил, пробубнил что-то о наглых мелких ублюдках и ушел в квартиру.       — Дверь открой, — тоном, способным вызвать раковую опухоль, сказал Егор.       Андрей негнущимися пальцами распечатал свою квартиру и юркнул в проход. Протиснувшись следом, Серебрянников рывком захлопнул дверь. Помнил ведь, сколько силы надо приложить и как хлопнуть, чтобы сразу отрезало от мира…       — Больно ударился?       — А тебя ебет?       — Не ебало бы — не спрашивал.       Андрей сбросил сумку и пакет в угол, сполз по стеночке и уронил голову на колено. Егор тихо присел рядом.       Неожиданно тронул плечо, потянул вниз уголок пальто.       — Дай посмотрю.       — Нормально всё.       — Я помню, что у тебя это плечо больное. Дай.       Андрей быстро сдался. Ничего он там не увидит. Нового — ничего.       Он стряхнул пальто с плеч, прижался горячим виском к панельной стене и, подумав немного, расстегнул рубашку. Егор надавил — несильно, подхватил его руку снизу под локоть, осторожно покрутил туда-сюда, присматриваясь. Свет выхватил из полумрака рваный белый шрам.       Кровь ударила в голову. Андрей вздрогнул и поблагодарил бога за идею коридоров — где мало света и не видно, как может гореть человеческое лицо.       — Долго заживало?       Он впервые заговорил об этом.       — Не, — Андрей подтянул рукав и привычно подвигал плечом вниз-вверх, убеждаясь, что всё в норме. — Тебя ждут.       — Им уже всё равно, кто и где находится, — хмыкнул Егор. — Так неприятно моё присутствие?       — Ты сказал, что мне там не место.       — Обида ебаная?       — Ой, знаешь…       Андрей встал, судорожно стискивая ворот рубашки, и перехватил внимательный взгляд. Больше не смог выдавить ни слова.       Егор поднялся — медленно, изящно, как кобра из корзинки факира. Уперся рукой в стену. Наклонился, выставив напоказ идеальные ключицы.       Неровное дыхание тронуло ухо.       — Если бы я был пьян, я бы тебя поцеловал. Не обижайся.       Развернулся и ушел, снова искусно закрыв капризную дверь.

* * *

      «Ошибок не нашел», — сообщил по почте Серебрянников, и Андрей вздохнул с облегчением.       Он уже полдня не мог сосредоточиться ни на чем, так что выполненная без ошибок строительная часть была чудом.       Думалось о прошлом — о тех временах, когда на стенах висели пыльные ковры, и после школы хотелось не домой и спать, а гулять.       Егор заходил ежедневно и принципиально не надевал тапочки. Он не ел чеснок и лук. Не соглашался носить зеленое — говорил, что у него на этот цвет аллергия и показательно чесался.       Он таскал с улицы котят и щенков, которым тёте Вере потом приходилось искать хозяев. Приносил ледышки и растапливал их на батарее в подъезде. Водил Андрея по гаражам и на трубы.       И там однажды столкнул, подумал, что в сугроб…       Крови было много. И верещали они в два горла, притом Егор даже громче, несмотря на то, что это у Андрея было распорото плечо. Родители орали тоже, в унисон с сиреной скорой помощи.       Они оба, не согласуясь, умолчали, кто виноват в инциденте. Поскользнулся, упал, арматура… отвечали одинаково.       Из больничных холодных коридоров Андрея вытащило в коридор его квартиры. Прямо в руки к Егору — к его странно-осторожным пальцам, к прикосновениям, от которых невидимый кот катал клубок внизу живота.       «Если бы я был пьян… не обижайся…»       В кабинет, громко цокая каблуками, заплыла главспец Альбина Ивановна и начала докладывать: так и так, вроде справляемся, вроде живем, совещание по позиции такой-то.       Андрей смотрел на её ярко-красные, идеальной формы губы и видел перед собой Егоровы ключицы.       Не шло из головы, что Егора с девушкой никто никогда не видел. Его отстраненность касалась всех абсолютно и не была чем-то неприятным — ведь он вел себя так со всеми. Даже с собственной мамкой Егор был жестким и непоколебимым, как каменная ограда, зарытая в землю с фундаментом.       А с ним… с ним чуть-чуть мягче?       Плечо тянуло неприятной болью, и Андрей выпил две таблетки обезболивающего. Переборщил с дозой — на голодный желудок сознание поплыло. Работать не моглось, так что день прошёл в неприятной липкой лихорадке и перекладывании документов с одного края рабочего стола на другой.       Просто ему требовался отдых. Вот и всё.       Поэтому вечером, вместо того, чтобы снова путаться в сетях аптек, он пошёл за другим лекарством — винно-водочным.       Пил по дороге, избрав путь незаметными тихими переулками, где никто не поймал бы за распитием спиртного в общественном месте. Хотя на тот момент было почти всё равно — потому что болело так, что внятных мыслей в голове почти не водилось.       Так что на Егора, несущего в свою берлогу скромный пакет жратвы, он наткнулся уже порядком похорошевший. Наткнулся и почему-то не смог пройти мимо.       — Егор, а ты вообще жениться собираешься? — почему-то улыбка получилась злобная, хотя Андрей хотел начать скорее философскую беседу, нежели очередной конфликт.       — У-у-у-у, — Егор удивился. — Какие люди-хуюди и под портвешком. Чего так?       — Да как-то расслабиться захотелось, — Андрей продолжал в том же агрессивно-вызывающем духе, но Егор внезапно реагировал совсем не так, как можно было ожидать. Он словно вынюхивал — весь напрягся и затаился.       — Нимб попортишь, — заметил он, окидывая Земского серьезным прохладным взглядом. Тот был одет как-то не по сезону легко и начинал замерзать, а алкоголь разукрасил его скуластое лицо лихорадочными тенями. Что-то во всем этом было не так.       — Я тебе вопрос задал, кстати.       — По идее это тебя вообще не касается.       На это Андрей лишь натянуто хмыкнул — не стоило и надеяться, что ответ будет другим.       Тебя не касается. Так они решили давным-давно. У людей, которые не способны друг друга понять, может быть только одно верное правило — не касаться друг друга.       В лифт зашли вместе, и Андрей, измученный тянущей пульсацией в плече, забился в угол, лишь бы лишний раз не шевелить уязвимой частью организма. Алкоголь на голодный желудок делал своё дело. Становилось легче, но не намного.       — Ты какой-то серый, — заметил Егор. В хорошем воспитанном обществе полагалось добавлять к подобной фразе что-то вроде «всё ли в порядке?» или «как ты?», но это было просто замечание и ничего больше.       Андрей отвечать не стал. Он поднял глаза — и кажется, между ними мелькнула тихая тень, очень редко переносящая мысли одного человека в голову другого, не уронив ни буковки. Она приходила к ним всего пару раз.       В больнице — Андрей точно помнил тот момент, когда Егор пришёл и сел у его постели. Тень принесла ему в ладошках самое большое раскаяние в мире.       Второй раз был недавно — после Васькиной атаки. Но тень пришла с пустыми руками, потому что в тот момент у них обоих в голове была пустота.       И вот теперь.       На площадке Егор поймал его за локоть здоровой руки и мягко потянул за собой. Открыл дверь в свою квартиру — умудрился одной рукой, повесив пакет на запястье. Стряхнул ботинки, помог снять верхнюю одежду, а потом повёл в дальнюю комнату.       Квартира выглядела совсем не так, как когда-то. В прежние времена она была похожа на маленький домик на дереве — уютная и тёплая. Когда тётя Вера делала пирожки и угощала ими на кухне, когда дядя Олег по очереди закидывал хохочущих Егора и Андрея на шею.       Где они с Егором прятались от взрослых за двумя придвинутыми друг к другу коричневыми креслами и возились там с танками и солдатиками — всегда недолго, но очень тайно.       Теперь это была самая обычная медвежья берлога.       Возле выхода батареей стояли бутылки из-под пива и отбликивали болотной зеленью. В зале вместо дивана была двуспальная кровать, вместо кресел — рабочий стол, вместо шифоньера с хрусталём — аквариум.       — Зачем? — тихо спросил Андрей.       — Ты на ногах еле стоишь, — ответил Егор так, словно это объясняло все его действия.       Андрей не нашёлся с ответом, поэтому сел и уставился на аквариум.       На фоне нарисованных водорослей тихо раскачивалась одна-единственная огромная рыба. Вся в ржавых красных пятнах, местами серая, словно кто-то побрызгал на неё грунтовкой из баллона. Рыба пучила огромный глаз на Егора, слегка приоткрывая губастый рот.       Андрей действительно не понимал, зачем им обоим всё это — но и уходить не спешил. Может быть, он хотел окончательно отделаться от прошлого и воспоминаний, а значит, ему следовало увидеть, как всё изменилось своими собственными глазами.       — Ответишь на вопрос? — вдруг спросил Земской.       — Насчет? — поинтересовался Егор, засыпая в аквариум корм. Свет рыбьей лампы причудливо раскрасил гладкую черную водолазку голубыми бликами.       — Собираешься ли ты жениться.       — Почему тебя вообще это волнует?       — Бывшие друзья обычно это и обсуждают. Когда женишься, скоро ли заведешь детей, где был в отпуске, когда поедешь. Мне интересно, опередил ли ты меня в любви.       Андрей чувствовал себя настолько больным и настолько пьяным, что не ощутил в этой фразе никакого подвоха.       А Егор ощутил, потому ответил:       — Давно опередил.       Боль, представляющаяся Андрею очень злым когтистым зверьком, вдруг почему-то решила оставить в покое плечо и вцепилась зубами в сердце. И вроде повода-то не было, но он решил, что снова болезненно завидует.       — Ясно.       Тишина набухла, словно отёк вокруг воспалённой раны. Надавила на грудь и помешала свободно вздохнуть.       — Тогда зачем ты сказал мне про поцелуй? Это ведь некрасиво по отношению к ней?       Когда Андрей поднял глаза, Егор уже стоял напротив. Как он успел переместиться — знала только рыба, не отводящая от него взгляда, а Андрей упустил. Упустил безнадёжно.       Серебрянников всегда был очень быстрым и ловким. Ловко прыгал через прикопанные во дворе цветные колёса, всегда побеждал на горке. Он сильнее всех толкал качели, так сильно, что Андрей мог улететь на седьмое небо или даже перевернуться и этого не заметить.       Он метал снежки аж до третьего этажа, попадал в карнизы, в окна, в голубей.       И вот — оказывался близко за считанные секунды.       — Дай я посмотрю твоё плечо, — сказал Егор. — Я вижу, что оно болит.       — Нет, — сказал Андрей, перехватив его руку. Затем он зачем-то положил её себе на щеку, проверяя контраст температур и тихо выдохнул, убедившись, что контраст огромный. — Ты совершенно не хочешь отвечать на мои вопросы?       — Твои вопросы в крайней степени идиотские, потому что ты пьян. Нет у меня никого. Нет и не было.       — Почему?       Боже, скажи, как часто этот вопрос встает между людьми?       Нет, ты не пойдешь гулять.       Почему?       Нет, тебе это нельзя.       Почему?       Нет, это не то, что ты думаешь…       Как много проблем было бы решено, если бы мы отвечали на него правдиво?       — Потому, тупица, что я уже давно люблю тебя.       Андрей замер, боясь вдохнуть. Появилось подозрение, что он спит — слишком уж живой стала память и слишком яркими образами она задышала.       Он помнил — Егор перестал к нему заходить, когда его выписали. Он убегал и отводил взгляд, перестал выходить гулять и часто подолгу бродил черт знает где совсем один. Родители даже пару раз вызывали полицейских, тогда ещё ментов.       Им ведь удалось побороть эту стену лишь через два года — когда подросли и поняли, что обиды между ними не было ни тогда, ни сейчас.       Он помнил. Егор стал неподходящим лишь со временем, а раньше он был не просто подходящим — самым лучшим и близким. И тайны у них были на двоих, и одежда, и ссадины, и наказания. И набор солдатиков.       И никого, никогда, ни при каких условиях не стояло между.       Даже когда Егор начал гулять где попало, пытаясь отвлечься от мучительного чувства вины, даже когда ввязался в дурную компанию.       Даже тогда был он — сильный, смелый, ехидный, наигранно-злой. И был Андрей — мягкий и тихий, как домашний хомячок, подслеповатый и всегда немного потерянный.       И всё. Никого больше.       — Тебя люблю, дурак ты, — тихо сказал Егор, чуть щурясь, словно от яркого света, хотя они сидели в полумраке. — Сколько можно уже, а…       Тихо шипел пузатый фильтр в огромном аквариуме. Столкнувшись с невидимой преградой стекла, рыба разворачивала своё тяжелое тело, чтобы поплыть в другую сторону. Ржавый хвост медленно изгибался, гладкий бок темнел под лампой.       Холодные губы Егора Андрей поймал интуитивно — и как-то стало не до плеча, и не до опьянения. Как-то стало вообще на всё наплевать.       Идиот. Идиотина, правильно сказал, тупица. Друг неподходящий? Конечно, какой тут может быть друг-то, а?       — Что ещё я мог сделать? — шептал Егор, так странно, надрывно, словно потерянный в лесу ребёнок. — Что ещё я мог сделать, Андрей?       Андрей не ответил. Погладил его по волосам, как маленького, и освободил от короткой чёлки гладкий прохладный лоб.       Был тут шрамик — Егор однажды тюкнулся лбом о кирпич, когда с кем-то дрался. Он тогда не слабо перепугал тётю Веру, вернувшись домой весь залитый кровью. Ранка была малюсенькая, а текло из неё, как из подземного источника.       Поэтому на площадке было пятно крови, и Андрея оно когда-то напугало просто до смерти. Он вообще плохо её переносил после истории с плечом.       Их жизни — как туго они переплелись? Уже не разрезать на части, не расслоить, только разве что сжечь всю историю целиком. Весь огромный талмуд.       Второй поцелуй был смелее. Не без робости, конечно, но Егору уже было явно наплевать на какие-то границы и рамки — он натерпелся.       Он натерпелся, когда Андрей начал гулять с Илюшей и Валиком, братцами-засранцами, потому что больше было не с кем, а гулять хотелось. Натерпелся, когда они втроём возились во дворе, пытаясь втянуть временно-однорукого Андрея в свои игры. Именно они разрисовали ему гипс маркерами, именно они заставили его искать палки для шалаша, именно они имели право позвать его когда угодно на прогулку.       И не важно, что Андрей всегда оглядывался на его окно, не важно, что смотрел Егору в спину, как преданный щенок с перебитой лапкой — важно то, что Егор быть с ним рядом просто не мог.       Серебрянников натерпелся и тогда, когда в универе Андрей стоял в компании одногруппников-строителей и уже не оборачивался. Натерпелся тогда, когда он сотню раз молча проходил мимо.       И теперь, когда Андрей испуганно отвечал ему, вцепившись худой, неуверенной рукой в водолазку — терпеть уже не мог.       Сколько раз он напивался, чтобы не сорваться к знакомой до последней трещинки серой двери напротив и попросить прощения за всё, уже и не пересчитать. Как и сколько раз его упрекали в том, что он мрачный ублюдок, совершенно не умеющий веселиться.       Он умел. Умел, но только рядом с Ним.       Поэтому, когда Андрей не оттолкнул, Егор рассмеялся. Встал на колени и уткнулся носом в чуть мятую, тёплую рубашку. Смеялся и задыхался, свободный и обескураженно-счастливый.       А Андрей не смеялся — плакал, расслабленно прислонив щеку к темной махровой макушке.       — Неподходящий друг… — пьяно шептал он. — Ещё и тупой, как пробка. Любовь ведь так просто выражается…       Что ж, они всегда и на всё реагировали по-разному.       Пусть и чувствовали всегда, постоянно…       Совершенно одно и то же.