queen

Лас Ночес похож на картонный замок из детской книжки. Иногда Халлибел кажется, будто стоит ей прошептать «Круши, Тибурон» — и стены размокнут и осядут в песок, и тогда это место не будет отличаться от окружающей его пустыни. Но она никогда не читала детских книг, а вода ее меча с легкостью раскрошит и камень. Они все раненные, разбитые, расколотые, — шинигами пронеслись опустошающим тайфуном, бог ушел и предоставил их своей судьбе. — Тебе не обязательно… заниматься этим, — говорит ей Неллиел; она сидит на ступенях трона и заплетает Пеше короткие косички. Сам трон пустует. — Если не я, — отвечает ей Халлибел, — то кто? Сквозняк пролетает по полу и теребит край рваного зеленого платья. Неллиел улыбается и кивает. За столом, рассчитанным на одиннадцать человек, шестерым сидеть глупо и непривычно. Халлибел думает, что никому из них — на самом деле — не нужна королева. У Нелл есть силы, чтобы защищать свою фракцию — или быть защищенной ими, Москеда прекрасно себя чувствует в своем подземелье и без всяких владык, Гриммджо не признает никого над собой, а у Лоли и Меноли — готовых убить Иноуе Орихиме, готовых убить за Иноуе Орихиме — уже есть своя принцесса. И еще — если бы они были единственными выжившими, то Халлибел взяла бы с собой Франческу, Апаччи и Сун-Сун и покинула бы замок: темная пещера наверняка готова принять их столь же тепло, сколь и раньше. Но по коридорам Лас Ночес бродят арранкары — потерянные, не знающие ни цели, ни смысла существования — и Халлибел остается. — Ну и как, — спрашивает у нее Гриммджо, щурясь на искусственном солнце, — синяков от сидения на одном месте еще не появилось? Он не умеет подбирать слова, но грубость эта больше всего напоминает искреннее любопытство; Халлибел могла бы отдать корону ему, но Гриммджо не смог уберечь свою стаю — да и не факт, что сможет уберечь себя — куда ему это картонное царство, полное бумажных человечков. — Раньше у меня было трое, чьи разногласия я улаживала, — она поводит плечами: после битвы с ледяным мальчиком в капитанском хаори ей все время холодно. — Сейчас то же самое, только количество их выросло до полсотни. — Скукота, — тянет он. — Эй, Тиа, пошли подеремся, а? На краткий миг она хочет согласиться — не на бой на мечах, на спарринг — правда ли у него такая же теплая кожа, как ей кажется? Чтобы проверить, надо только протянуть руку, но Халлибел качает головой и отворачивается: надо вернуться в темный тронный зал — у нее много работы. Спускаясь по лестнице, она думает о том, что небрежно развалившийся под голубым небом Гриммджо все равно выглядит как хищник в засаде. Порой в Уэко Мундо появляются шинигами. Странный мужчина, похожий на тэнгу, навещает ее спустя три месяца после войны — разбрасывается шутками и комплиментами; Халлибел уверена, что он отдаст все золото Черной Горы за ее благосклонный взгляд, Халлибел знает, что он убьет ее с той же сожалеющей улыбкой, если она навредит его друзьям. — Я — королева Уэко Мундо, — сообщает она и сама удивляется тому, как правильно это звучит. — С чем ты пришел в мои владения? Кьераку Шунсуй разводит руки в стороны — ладони его пусты, обе катаны прячут смертоносную сталь в ножнах. Она выдыхает и приказывает подать им чай. Условия простые: не пускать социально-опасных личностей в мир живых, не нападать на шинигами и — на этом пункте капитан восьмого отряда смущенно запинается — как можно реже бывать в лабораториях Заэля. Халлибел не задает лишних вопросов: человека, победившего Гранца, она видела один раз — и больше желанием не горит. Только пожимая твердую руку Кьераку, она понимает, что ей все еще очень холодно. Королеве не подобает подслушивать чужие разговоры из-за угла — оправданием Халлибел служит то, что объявить о своем присутствии она попросту не успела. — Он вернется, — от уверенности в словах Неллиел она вздрагивает — ей известно, о ком ведет речь ее предшественница. — Когда-нибудь он поймет, он обязан будет понять! У детей плохая память — даже то, что они видели собственными глазами, может исчезнуть через пару минут; когда взрослая Нелл открыла глаза, первый вопрос ее был о Ннойторе — и Халлибел позволила себе сказать «Он в пустыне» вместо «Он мертв». Халлибел позволила себе секунду слабости и заплатила за нее чужой ложной надеждой; в какие-то моменты ей хочется стать на крыше Лас Ночес и позволить водопадам течь вниз, чтобы они вынесли наверх сокрытые песком стальные браслеты и обломки Санта-Терезы. — Конечно, госпожа Неллиел, — голос Дондочакки звучит устало, но нежно. — Когда-нибудь он обязательно вернется. В какие-то моменты она рада, что на самом деле она никогда так не сделает. Им нужен кто-то, в кого верить. В кого верить, кого слушать, перед кем хвалиться за успехи и перед кем оправдываться за неудачи — Халлибел знает, Халлибел помнит, но к концу приема почти забывает даже собственное имя в бесконечном ваше величество, ваше величество, вашевеличествовашевеличествовашевеличествоваше… В один прекрасный день — или одну прекрасную ночь, в Уэко Мундо никогда нельзя сказать точно — она оставляет просителей на Неллиел и покидает тронный зал. Гриммджо ждет ее у дверей в ее покои; вид у него решительный и чуть напряженный. — Если бы не эта дурацкая маска, я бы тебя поцеловал, — говорит он легко и зло. С такой интонацией люди умирают, арранкары идут в атаку; Халлибел как-то некстати вспоминает, что в рессурекшионе эта самая маска исчезает. Халлибел как-то некстати вспоминает, что Айзен запретил высвобождать меч внутри купола — а потом думает: «к меносам Айзена»; и, в конце концов, ей все еще холодно. — Если тебе навредит моя духовная сила, виноват будешь сам, — предупреждает она и замечает, как глаза у него полыхают неверием и отчаянной шальной радостью. Она роняет «Круши, Тибурон», и стены не напитываются водой и не осыпаются в песок, а ладони у ненароком промокшего Гриммджо обжигающе горячие. Халлибел просыпается, когда Гриммджо выскальзывает из-под одеяла и мягко ступает босыми ногами по холодному полу. Она знает, что теперь он уйдет в пустыню и будет охотиться на адьюкасов, лежать на песке, точить когти о деревья в Лесу Меносов и смотреть на бледный полумесяц, острый, как лезвие меча, и круглый, словно дыра пустого, и что однажды — через год или через пару десятков лет — он вернется в Лас Ночес — потому что коты, какими бы жестокими и страшными они ни были, всегда возвращаются домой. Халлибел тепло.