Саундтрек: Britney Spears – (Drop Dead) Beautiful
Широкая шелковая лента выскальзывает из узла как-то слишком легко: одно небрежное движение – и прохладная ткань раскручивается послушной змейкой, распуская пышные петли. Гладкий шелк цвета вишни в абстрактных черных разводах завораживающе струится сквозь пальцы, кажется, он, согласно тексту древних легенд, может свободно пройти даже через совсем маленькое колечко. На месте шейного банта два ровных прямых конца. Шарф в тон сорочки: неотличимо. Красивые руки тем временем так же мастерски расправляются с пуговицами, методично расстегивая их от воротника к животу: пальцы, увешанные тяжкими металлическими перстнями, аристократически тонкие, длинные, действуя нарочито обыденно, интимно приоткрывают бархат розовой кожи. Я невольно задерживаю дыхание: мне становится жарко от одного взгляда на тебя. В полумраке гримерки все черты стали четче, хрупкое фарфоровое запястье, согнутое, чтоб расстегнуть манжет, контрастно белеет на черном пиджачном фоне. Бесспорно: эти изумительные правильные суставы просто созданы для крепких атласных лент, которые, обвитые несколько раз вокруг, властно и больно лишают жертву всякой возможности сопротивляться... Мои губы пересыхают, и я, машинально облизав их, сглатываю, тем не менее, не отрываясь от столь редкого и столь прекрасного зрелища. Пуговицы заканчиваются. Остается, пожалуй, только стащить дорогой пиджак да выправить полы рубашки из брюк. Искусственный шелк слишком схож с натуральным. Как и цвет твоих шикарных волос, пышной рваной копной усыпающих худые плечи, хотя я прекрасно знаю, что это краска, пускай и оттенка, близкого к твоему природному, но все же необходимая, дабы выровнять тон. Каждый из нас, артистов, привык строить из себя что-то поидеальнее. Впрочем, сейчас, отдыхая в твоей гримерке от назойливых друзей и коллег, удобно устроив ноги на столике и потягивая твой кофе, я определенно не верю, что вижу перед собой очередного выдуманного персонажа. И что бы ты, отмахиваясь, ни говорил мне, я убежден: лирических героев твоих стихов не запирают на вешалке среди концертных костюмов – ты уносишь образы в себе, потому как сам состоишь из них. Все они – бессчетные грани твоей сложной души. Это не игра, ты действительно вот такой: тревожно-возвышенный идеал, которым хочется любоваться. Утонченный, элегантный, изысканный. Чертовски красивый. Чертовски идеальный. Это не ложь, иначе как я объясню хотя бы твою привязанность к фривольно-деловому стилю вне сцены? Совпаденье? О нет. Я тоже артист, меня не обманешь. Едва заметно хмыкнув, щелкаю языком: счет открыт в мою пользу. - Как душно, – хрипло роняешь ты, пока мой прищуренный взгляд невольно замирает на матовой обнаженной коже – отсюда, со своего импровизированного поста, я вижу только полоску груди и впалого живота, но ее достаточно, чтобы кофе на моем языке приобрел какой-то откровенно сладкий оттенок. – Эта чертова рубашка просто ужасна! – ты капризно морщишься, стаскивая с себя поднадоевший предмет гардероба. Странно: а на ощупь ткань казалась приятной – я проверял, небрежно трогая тебя за плечо, когда желал тебе удачного выступления. Сам бы с удовольствием надел такую, да костюмеры в последнее время как сговорившись подбирают мне что-то предурацкое – душное, жесткое, едва не стеклянное. Зла на них не хватает. Я делаю глоток, но перед этим все ж успеваю цинично бросить: - А тебе идет. - Мне все идет, – парируешь ты. Метко. Один-один. Немнущаяся струящаяся сорочка бесшумно падает в кресло, со стороны напоминая отравленный кроваво-алый цветок. Недолго поколебавшись, ты подбираешь и надеваешь черную хлопковую футболку, скрывая тем самым от меня свое полупрозрачное, но сильное тело. Я вздыхаю: такое шоу испортил. И если раньше я упивался своей нахальной игрой в шпиона, теперь, похоже, оказываюсь мгновенно схвачен с поличным: проницательные карие глаза яростно упираются в мои. - Что смотришь? – хмуро интересуешься ты без прелюдий и церемоний. Чувствуя, как мгновенно потеет спина, не нахожу ничего лучше, чем закрыться кривой ухмылкой. - Думаю. - О чем? Прости, приятель, я собственник: мне не хочется, чтобы мои нелепые мысли покидали пределы моей головы и становились достояньем еще кого-то, пусть даже этот кто-то – ты, старинный друг, единоверец и черт ведает кто вдобавок. Поэтому я лениво потягиваюсь, медленно поднимаюсь на ноги, заложив большие пальцы за пояс, подхожу к тебе близко-близко да, презрительно глядя снизу вверх, с минуту молча изучаю твои размазанные круги от не смытых густых теней. И лишь когда неглубокая чаша чужого терпения переполняется, одариваю ответом: - О еде. Пошли ужинать. Рассмеявшись, я резко хватаю твое костлявое предплечье, нетерпеливо потащив за собой; настежь распахиваю хлипкую фанерную дверь. Два-один. Я не обманываю тебя, Асада: я действительно голоден. Человеческие страсти, знаешь ли, имеют одинаковую природу. Ты же непонимающе хлопаешь ресницами, но, к счастью, не сопротивляешься и не вопишь свое извечное «не хочу-не буду», словно намереваясь в остаток нынешней ночи все-таки сравнять счет. Что ж, шансы есть: ты умеешь меня удивлять, и мне уже дьявольски интересно, что ты задумал. Погасив свет, мы уходим.The end
Написано и отредактировано: 15–16.11.2016 г. Минск, Беларусь