Красные перчатки. История искренности.
16 ноября 2016 г. в 21:00
– Тирамису, пожалуйста, – сказала она, протягивая меню назад официантке. Рука в красной бархатной перчатке до локтя, элегантно обтягивающей тонкое запястье, передала книгу и снова легла на стол.
Официантка вежливо улыбнулась и, развернувшись на мысках, удалилась в сторону кухни, важно качая бёдрами.
Убедившись, что девушка в фартуке ушла, да и другие посетители, коих здесь было немного, не смотрят на неё, она ухватилась двумя пальцами за край перчатки на другой руке и медленно, будто панически боясь чего-то, стащила её. Не сразу. Сначала только до запястья, а потом и вовсе.
И она замерла, так, как замирала каждый раз, когда снимала эти чёртовы дорогие перчатки. Кожа рук – иссиня-белая, покрытая будто тонной шелухи, похожая на рыбью чешую – о, как она ненавидела это словосочетания, хотя оно и подходило больше всего.
Когда она смотрела на свои короткие, словно обрубленные пальцы, костлявые и обтянутые проклятой чешуёй, она кляла всё на свете за то, что родилась такой. Ненавидела природу, здешний климат, подозревая, что он во всём виноват, средства для мытья рук, которыми и не пользовалась в жизни, и родную мать за то, что родила её такой.
Это называлось ихтиоз – это слово она знала лучше, чем слово "мама", за все 20 лет жизни её пичкали им, как рыбьим жиром. Похоже. Только рыбий не жир, а чешуя.
Одноклассники дразнили до тех пор, пока она не закончила школу. Думала, потом станет легче: люди поумнеют и поймут. Каждый раз дома смотрела в зеркало и плакала – тихо, почти безвучно, – пробовала и крема, и лазеры, и заговоры набожных старушек. Не помогало. Со временем слёзы кончились, а она облачилась в длинные красные перчатки, за которыми спрятала не только ужасные руки, но саму себя. Многолетние муки спрятались за плотной тканью – и кажется, проблема исчезла. Вот только каждый раз, когда на ночь приходилось снимать их, она ненавидела всё вокруг. Не плакала, а ненавидела, кусая губы, что хуже в сотни раз. И каждый раз задавалась вопросом – ну почему гладкие бархатные перчатки не могут стать её настоящей кожей?
В зале послышался странный гремящий звук. Отвлекаясь от своих мыслей, она обернулась и увидела уже знакомое лицо девушки-официантки. Та несла по дву тарелки в одной руке, а они дрожали, норовя всё-таки выскользнуть из цепких длинных пальцев – таких, о которых она всегда мечтала.
В силу душевной доброты, она не задумалась ни на секунду и бросилась в худенькой официантке.
– Девушка, ну что же вы, давайте я вам помогу! – закричала она, и официантка улыбнулась. Забыв о перчатках и противной наощупь рыбьей коже, она поспешила к девушке в фартуке. Та уже было протянула гостье руку с тарелкой, как вдруг отшатнулась.
Будучи доверчивой, она протянула ей руку. Просто так. Без пепчатки. Официантка, не имевшая права грубить, всё-таки замялась, но затем выдала:
– Да н-нет, нет, спасибо, думаю, я справлюсь сама, – и она сделала шаг. Тарелка выскользнула из её рук и разбилась вдребезги.
Тогда девушке без перчаток показалось, что это рухнул и разбился её собственный мир: все мечты и надежды на светлое будущее и мир без несправедливости. А главное – стена, которую она так долго и тщательно возводила, желая отгородиться от проклятья собственных рук.
Много лет всё было так. И всё повторялось снова.
Разбилась тарелка как раз с её собственным тирамису. Как иронично.
– Извините, мы всё переделаем, и ваш десерт за счёт заведения, – засуетиоась вокруг осколков официантка.
Гостья лишь ранено улыбнулась, словно привыкла к боли, и помотала головой.
– Спасибо, не стоит я уже не хочу десерт, – она быстро вернулась к столику, надела перчатки и вернулась с кошельком, – Вот расчёт.
Официантка взяла деньги без опаски, ведь страшная кожа была закрыта плотным красным бархатом.
Она забрала сумку и вышла на улицу. Был декабрь, и шёл снег, ложась на её худые плечи и длинные локоны. Вязаный шарф укутывал тонкую белую шею. Неуклюже шатаясь, она шла по бульвару, и все прохожие казались ей чужими – все, казалось, смотрели на неё враждебно и морщили лица, косясь на перчатки. "Ну декабрь, сейчас у каждого перчатки, что с того?" – думала она, но перебороть противное чувство не могла. Это не из-за того, что так есть на самом деле. Это всё из-за уродливой рыбьей чешуи.
Она снова сняла перчатки и повертела ладонь перед глазами. Ничего необычного – привычная ладонь. Только смотреть на неё долго она не могла.
Спрятав руку в карман, чтобы хоть на немного почувствовать свободу, она стала смотреть на мысы избитых ботинок. Всегда смотрела на них – издевательские или изучающие взгляды людей были для неё невыносимы.
Прошагав ещё пару сотен метров, она почувствовала, как кто-то постучал по её плечу. Она обернулась – перед ней стоял молодой человек, к внешности которого она не присматривалась – она зареклась оценивать людей по обертке. Она видела лишь его добрую улыбку и светящиеся от незнакомой ей искренности глаза. В руках он держал красную бархатную перчатку.
– Вы обронили, девушка, – произнёс он хриплым голосом и протянул ей утерянную вещь. Она, не привыкшая к тому, чтобы прохожие заговаривали с ней, удивилась и отшатнулась. Переминаясь с ноги на ногу, она смотрела на него исподлобья. Не зная, что сказать, она кивнула и несобранно потянулась за перчаткой, вынув из кармана оголённую руку.
Боялась, что незнакомец остолбенеет – как чаще всего смущались все, кому удавалось увидеть её большую тайну, – поморщится или бросит перчатку ей в лицо. Боялась, что снова разрушит чёртову стену, которой она ограждалась от собственных рук, потому что больше не могла ничего слышать о них. Но он стоял напротив неподвижно, глядя в её светлые глаза.
– Спасибо, – выдавила она.
Когда она случайно коснулась кончиком пальца его большой и тёплой мозолистой ладони, она испуганно отдёрнула руку. Ждала насмешки, издевательства – всего, к чему привыкла за много лет, – но он не отвернулся, а лишь заключил её маленькие ладошки в свои, обхватил шершавые костяшки длинными пальцами.
– Вы замёрзли, – отметил он и выдохнул на их соединённые руки горячий воздух, – А ваши перчатки совсем не греют, возьмите мои.
И тогда он протянул ей чёрные кожаные перчатки, отделанные мехом изнутри.
Она хотела спросить его – неужели он не чувствует жёсткой шелухи на её руках? Неужели он не ощущает, как колется рыбья чешуя? Но по его лицу видела, что он не чувствует ничего, кроме холода её окоченевших рук.
Она сунула руку в другую, мужскую перчатку и почувствовала, как воздух вокруг сгустился. Впервые за много лет её рукам не пришлось мёрзнуть в декабре.
***
Прошли годы, и она верила всё больше. Уверялась в том, что мы действительно все разные, и в этом наше богатство – она не ужасна. Это из-за него. Он доказывал ей это раз за разом. Он учил её принимать человеческое во всём его многообразии. Наконец, она поверила, что не обязана носить перчатки для того, чтобы просто быть любимой.
Он ненавидел, когда она прятала кожу за перчатками, а потом и саму себя. Он прижимал её руки сильнее к своей груди, когда она обнимала его вечером, и целовал жёсткую кожу без опаски. Казалось, единственный во всём мире, он не боялся её кожи. Всегда, когда они шли вместе по улице, он держал её за руку, не стесняясь. Гордо демонстрировал всем, как самую большую драгоценность: друзьям, родственникам, знакомым...
Она обожала те вечера, когда они ходили в гости к свекрови вместе, и та учила её готовить безбоязненно. Наконец, она поверила, что есть люди, не знающие ужасного слова "ихтиоз" – так же, как и слов "бестактность", "злоба" и "издевательство".
О перчатках теперь говорила, смеясь, как о раритете в собственной жизни – будто их и не было вовсе. Стена, которую она решительно возводила, желая откреститься от поражённой ихтиозом кожи, рухнула – и она радовалась этому, как маленький ребёнок. Раньше она мечтала никогда не видеть своих рук, а сейчас говорила о них с гордостью.
Он любил повторять, когда она гладила его шею вечерами, сидя рядом, что это не её недостаток, это – её особенность
Она любила его бесстрашно. Была рада, что он был для неё самой большой удачей. Не протирал руки антисептиком после того, как брал её за руку, и даже сам помогал втирать крема, когда зимой её руки сохли ещё больше.
Сделал для неё нечто особенное – разрушил до основания мир стереотипов и страхов, дал воздух, сделав её свободной и безгранично счастливой, и выкинул чёртовы перчатки в мусорное ведро.
Дал ей понять: нет разницей, какой кожей покрыты твои руки, если сердце свободно от всякой чешуи...