* * *
На следующий день Тами снова встретила Тсетин на берегу, правда, на этот раз днем. Девушка стояла, задумчиво уставившись в бескрайнее море, при свете кажущееся светло-синим, почти голубым. Оно практически сливалось с безоблачным небом, и вместе они образовывали огромный однотонный купол, единственным пятном на котором было яркое солнце. — Здравствуй, — снова первой поздоровалась Тами. Тсетин, слегка вздрогнув, обернулась. Её лучистые глаза, похожие на миниатюрные солнышки, при свете дня сияли живым блеском. Тсетин лучезарно улыбнулась и помахала Тами рукой. С тех пор прошло около месяца. Тами, частенько выходившая в лес по делам, ловила себя на мысли, что каждый раз думает о странной светловолосой девочке, неизменно приходящей на берег, и об их ежедневных разговорах про все на свете. А ещё Тами, которая зареклась никогда ни к кому не привязываться, сама не заметила, как стала каждый раз спешить к морю, предвкушая их встречи со вкусом морской соли, как маленькие праздники. В один из таких дней Тами заметила, что с Тсетин что-то не так. Обычно веселая и жизнерадостная, ни на секунду не прекращающая улыбаться девушка, сегодня была чем-то озабочена и выглядела подавленной. — Что-то случилось? — спросила напрямую Тами, которая абсолютно не умела хитрить, а потому всегда говорила, что думает. — Тебя кто-то обидел? — Нет-нет, никто меня не обидел, — замахала руками Тсетин, выходя из крайне задумчивого состояния, в котором пребывала последние пару минут. — Просто… Мне в последнее время очень одиноко. Я живу абсолютно одна, и со мной никто не общается. Дом кажется таким пустым, когда со мной нет мамы, — Тсетин поджала губы и опустила взгляд куда-то вниз. У Тами сжалось сердце. Как же она её понимала! Это отвратительное чувство одиночества съедает тебя заживо день ото дня. Невозможность поделиться своими мыслями и переживаниями хоть с кем-то сводит с ума, и кажется, будто весь мир враждебен к тебе. Некому выговориться, не с кем посмеяться, не с кем даже банально разделить скромный ужин… Тами слишком хорошо это понимала. — Тсетин, — звонко проговорила она и, взяв девушку за подбородок, развернула её лицо к себе. — Не грусти. Если тебе так одиноко, можешь пожить со мной, пока не вернется твоя мама. У меня довольно большой дом, места хватит. К тому же, ты все равно торчишь здесь целыми днями. Ну как, согласна? Тами почему-то ужасно хотелось, чтобы Тсетин согласилась, а потому она немного нервничала в ожидании ответа. Та в недоумении уставилась на ведьму. И как же Тами приятно было наблюдать, как озабоченность и печаль за доли секунды исчезают с лица Тсетин, а губы растягиваются в уже такой привычной искренней улыбке. — А можно?! Да-да-да! Очень-очень хочу! Спасибо, спасибо, Тами! Тсетин аж пританцовывала на месте, а потом в порыве чувств кинулась к Тами на шею и обняла её настолько крепко, насколько позволяли слабые девичьи ручки. Тами почувствовала, как к её груди прильнула маленькая головка, уютно расположившись на мягкой ткани платья. На душе у неё вдруг сделалось так хорошо и светло, как не было очень и очень давно. Тами нежно обхватила Тсетин в ответ и, искренне улыбаясь, уткнулась носом в её мягкие волосы, пахнущие сладостью и морем.* * *
Тсетин переехала к Тами в тот же день. Вещей у неё было совсем немного, а проблему со спальным местом Тами решила мгновенно, не пойми откуда притащив раскладушку. Тсетин таким вариантом была крайне довольна: она попросила поставить раскладушку у самого дальнего окна, что они вместе с Тами и сделали, а потом накинула на неё сверху клетчатый красно-зеленый старенький плед, тут же сообщив Тами, что устроилась почти как дома. Тами, которая беспокоилась, что Тсетин будет неуютно среди висящих тут и там пучков трав, разбросанных по всему дому котлов разных размеров и совершенно неожиданных предметов, как, например, засушенные крылья летучей мыши или кожа гадюки, но Тсетин тут же разрушила опасения ведьмы. Она заявила, что, наоборот, ей очень нравится атмосфера домика Тами, а в особенности — запахи душистых трав и тайны, распиханные по всем углам. Утро они проводили практически всегда вместе. Тсетин вставала раньше Тами, к удивлению последней, и готовила им ароматный чай с земляникой, а ведьма, быстро приспособившись к тому, что завтракает больше не одна, стала покупать Тсетин всякие сладости, которые та обожала, а себе — хлебцы или булочки с изюмом. Так, весело болтая, они вместе встречали рассвет, а потом расходились: Тами шла по своим ведьминым делам, а Тсетин — на берег моря. Встречались они обычно ближе к вечеру. Тут Тсетин снова опережала Тами, а потому к приходу ведьмы всегда был готов ужин. Тами как-то раз попробовала установить график готовки (не всё же одной Тсетин трудиться!), но та категорически отказалась от помощи, заявив, что делать ей всё равно нечего, а у ведьмы забот по горло. Тами удивилась такой прыти, но спорить не стала: ей было ужасно приятно чувствовать заботу, которой раньше она не знала. Вдвойне приятней было, что заботится о ней именно Тсетин. В один из вечеров Тами, вернувшись домой после очередной вылазки в лес, застала Тсетин сидящей за столом. Та была полностью сосредоточена на чём-то. Она собрала свои вечно болтающееся волосы в тугой хвост, видимо, чтобы не мешали и, не замечая ничего вокруг, полностью отдавалась тому, что делала. Тами, ещё не успевшая разглядеть, чем это так горячо увлечена Тсетин, мгновенно загорелась любопытством и, бесшумно скользнув от входа к концу комнаты, оказалась рядом с подругой. — Ой! — негромко вскрикнула та, и из её рук выскользнул кусок тонкой рисовой бумаги. Тами мельком оглядела её рабочее место: кроме свёрнутой в рулоны бумаги, лист которой выронила Тсетин, здесь стоял тюбик с клеем, миска с резко пахнущей прозрачной жидкостью, вязкой на вид, стаканчик с непонятного цвета водой, запачканные кисточки и целый набор разноцветных красок, раскиданных по всему столу. — Ты напугала меня, Тами! — Прости, я не хотела, — Тами устроилась на второй стул рядом с девушкой. — Что ты делаешь? Тсетин загадочно улыбнулась, и взгляд её наполнился каким-то непонятным глубоким теплом. На улице уже было совсем темно, и лицо девушки освещала лишь настольная лампа, которая распыляла по комнате густой желтый свет. В нем её глаза, которые окаймляли неестественно большие тени, казались совсем уж огромными, будто бы на пол-лица. Тами на несколько долгих мгновений выпала из реальности, любуясь доселе неизвестными ей свойствами красивого лица своей сожительницы. — Это основной заработок моей семьи, — негромко пояснила Тсетин, видимо, не желая разрушать интимную обстановку, вдруг появившуюся в комнате. — Мы делаем бумажные фонарики, разрисовываем их и продаем. Этому ремеслу меня давно-давно научила мама, и вечера мы часто проводили, сначала склеивая их, а потом, смеясь и дурачась, раскрашивая, как только душа пожелает. — А чего это ты вдруг решила этим заняться? — с интересом спросила Тами, не в силах оторвать взгляд от гипнотически-прекрасных глаз Тсетин. — Да так, — мило улыбаясь, проговорила девушка. — Я же тут у тебя на шее практически сижу… Мне стало неловко, и я решила сделать хотя бы немного, продать их и купить нам что-нибудь вкусненькое. Кстати, Тами, — она вдруг резко поменяла тему. — Расскажи, как ты училась магии? Наверное, вы с мамой так же, как и я со своей, проводили время вместе, варя всякие зелья и изучая книгу заклинаний? Весело, наверное, магии учиться… Что такое, Тами? Тсетин обеспокоенно посмотрела на ведьму. Та как-то резко приуныла, и её взгляд, совсем ещё недавно горящий веселым интересом, потух, устремившись куда-то вниз. Однако, несмотря на подавленное состояние, Тами не стала игнорировать вопрос и, доверительно заглянув в глаза Тсетин, ответила: — К сожалению, моё детство и юность прошли и в половину не так беззаботно, как твои. И не учила меня мама по вечерам колдовству. Я вообще мамы своей не помню, как и отца. — Как это? — Тсетин, совершенно не ожидавшая такого страшного откровения, вся напряглась. — Мои родители, лишь только поняв, что у меня есть дар, тут же отдали меня старой колдунье, которая отвалила им за это крупную сумму. Наследников у старухи не было, а свои умения и мастерство она до безумия хотела передать хоть кому-то. Так я стала ученицей ведьмы, и всё своё детство провела в её доме на отшибе, где и училась колдовать. Вокруг не было ни детей, ни взрослых, и все, что я видела — это её жуткое сухое лицо, изрезанное глубокими морщинами, и страшные черные глаза, а ещё — её не менее жуткий дом, ветхий и будто бы дырявый. Во всяком случае, по время особо сильно ветра там было не теплее, чем на улице, а чуть начинался дождь, с потолка текла вода. Ну, а по вечерам я разве что убирала эту развалюху или плакала над заданиями старухи, а она неизменно меня ругала за ошибки и порой даже била. Она понимала, что осталось ей немного, а потому спешила, не слишком беспокоясь о моих потребностях и желаниях. Так и прошло всё моё детство, а когда мне исполнилось тринадцать, она умерла, и у меня остался лишь её дом и треклятая книга с заклятиями и рецептами зелий, которую я к тому времени успела возненавидеть всей душой. Не слишком веселая история, правда? — горько ухмыльнулась Тами, закусив губу, и замолчала. Тами смирилась с таким прошлым. Она не особо любила его вспоминать, справедливо решив, что бесполезно изводить себя тем, что поменять она не в силах. Раньше она бы ни за что не подумала, что расскажет кому-то свою историю, а теперь так просто излила душу Тсетин. Тами была уверена, что если она поделится с кем-то, то будет чувствовать себя ещё хуже, чем прежде, но теперь с удивлением ощущала, что ей стало легче. Груз прошлых обид, висевший у неё на сердце всю жизнь, стал будто бы меньше, как если бы Тсетин забрала частичку его себе. Тами вдруг почувствовала мягкое прикосновение. Тсетин, подавшись вперед, легким движением забралась на колени к девушке и мягко обвила руками шею, касаясь щекой её щеки. Тами не могла видеть её лица, но живые медовые глаза и подрагивающие от сочувствия губы представили ей так ясно, что она невольно улыбнулась. — Мне жаль, Тами, мне так жаль, что тебе пришлось перенести это, — голос Тсетин дрожал, и Тами, перепугавшись, что расстроила подругу, мягко обхватила её тонкие обнаженные плечи руками, трепетно касаясь нежной кожи загорелыми пальцами. — Ты чего, не расстраивайся, — мягко прошептала ей Тами в самое ухо. — Это было очень давно, и сейчас у меня всё хорошо. И Тами вдруг неожиданно для себя осознала, что ни капельки не солгала. С того момента, как в её жизни появилась Тсетин, всё и правда было хорошо. Так хорошо, что даже не верилось. И сейчас, чувствуя её нежные прикосновения, Тами была по-настоящему счастлива от разливающихся в груди тепла и нежности. Ведьме вдруг стало так страшно, что она может потерять Тсетин, что она невольно прижала девушку ещё ближе, и теперь носом упиралась прямо в её шею, от которой исходил сладкий нежный аромат. Тами, как зачарованная, вдыхала запах кожи Тсетин и, не совсем понимая, что делает, поддалась порыву и мягко коснулась губами её тонкой шеи. Это было восхитительно и невероятно приятно, но длилось всего миг, потому что Тами, резко опомнившись, отстранилась, мысленно ругая себя за эту нелепость. Ведьма не на шутку перепугалась, что этим действием отпугнет Тсетин, и та уйдет. Но к счастью Тами, Тсетин, похоже, приняла этот жест за щекотку от волос. Во всяком случае она ничего не сказала в протест. Тами, почувствовав облегчение, решила, что ей нужно сдерживать эти странные порывы, как бы не хотелось обратного. Страх снова остаться в полном одиночестве, до этого момента дремавший где-то на задворках её сознания, неожиданно вернулся. Тсетин вдруг отстранилась, весело посмотрев на Тами и всё так же искренне улыбаясь. — Хочешь, научу тебя делать фонарики? — тихо проговорила она, и Тами устремила свой взгляд на стол. На нем лежали атрибуты ремесла, которое Тсетин бережно оберегала и ценила, и которым теперь хотела поделиться с ней. Тами в который раз за вечер почувствовала себя невероятно счастливой и, сдерживая непрошеные слезы немой благодарности, тихо шепнула: — Конечно. Они вместе принялись за работу. Тсетин подробно рассказывала о своём ремесле, а Тами ловила себя на мысли, что мало что слышит, не в силах переключить внимание с ловких маленьких пальчиков девушки, которые умело складывали бумагу, склеивали её и разрисовывали. Тами вдруг поняла, что по уши влюбилась, и теперь тонет в болоте под названием «Тсетин» без малейшего шанса когда-либо из него выбраться.* * *
Чужак был крайне небрежно одет. Его черные, довольно длинные волосы хаотично торчали в разные стороны, а в широко распахнутых глазах слишком хорошо читались ужас и немое отчаянье. — Госпожа Энойтами, прошу вас, помогите! — его била мелкая дрожь. Чужак упал на колени, и только тогда Тсетин заметила, что он что-то крепко прижимает к груди. Это «что-то» было завернуто в плотную ткань, и только с одного из краев проглядывалось какое-то светлое пятно, напоминающее… Тсетин ужаснулась, прикрыв рот ладонью, осознав, что на руках у мужчины вовсе не какой-то предмет, а маленькая девочка, которая не двигалась и не подавала никаких признаков жизни. — Успокойся и расскажи, что случилось, — ответила Тами неожиданно твердым голосом. Тсетин посмотрела на подругу. Высокая, с прямой горделивой осанкой, струящимися серым водопадом волосами и спокойным сосредоточенным взглядом она сейчас как никогда походила на ту самую мудрую всезнающую ведьму, живую владыку потустороннего леса, нагоняющего на людей заветный ужас, коей и являлась. Тсетин восхищенно ахнула, на секунду забыв о несчастном ребенке и подумав, что назови она её сейчас таким простым и ни капли не величественным сокращением Тами, это выглядело бы неуместно и глупо. В тот момент рядом с ней стояла именно госпожа. Госпожа Энойтами. — Моя дочка, Шинсе, помогите ей! Она играла и случайно упала в колодец с ледяной водой. Я вытащил её так быстро, как только смог, но она не приходит в себя! — мужчина нежно глянул на дочь, сильнее прижимая её к себе и пытаясь выровнять скачущий от волнения голос. — Она это все, что у меня есть. Шинсе вся моя жизнь! У меня нет денег, но я сделаю все, что угодно и как вам угодно, только, умоляю, спасите мою дочку! Лицо Тами вдруг приобрело какое-то странное выражение: губы её поджались, брови слегка нахмурились, опустившись, а взгляд на секунду наполнился чем-то тяжелым и скользнул вниз. Тсетин заметила, что ведьма невольно сжала кулаки. Однако длилось это всего секунду. Потом девушка взяла себя в руки и приняла прежний вид, оставив Тсетин мучиться в догадках, что значило это краткое замешательство. — Неси её на кровать. Я вылечу твою дочь, — твердо сказала Энойтами, но Тсетин, которая уже научилась точно распознавать все её настроения, заметила, что интонация едва заметно поменялась. Лицо мужчины просветлело. Его глаза, мутные от вины и отчаянья, зажглись ни на что не похожим слепым огнем, способным, порой, на совершенно невозможные вещи — надеждой. Он вскочил, и половицы глухо заскрипели под его грубыми сапогами, а затем метнулся к кровати и бережно, с теплой нежностью уложил на неё дочку. Теперь Тсетин могла рассмотреть девочку. Она была небольшого роста, хрупкая и слабенькая на вид, с длинными золотистыми волосами. Веки её было плотно сомкнуты, дышала девочка тяжело и редко, с глухими хрипами. Лицо её горело алым жаром лихорадки, а тонкие кисти, наоборот, посинели от переохлаждения, и напоминали жуткие бескровные руки трупа. Тсетин внутренне вся сжалась: это было ужасно, видеть, как маленькая девочка, только-только начинающая жить, медленно умирала. Ведьма села на краешек кровати. Она была величественна и полная немой уверенности, которая окутывала весь её облик, словно прозрачная вуаль. Энойтами опустила ладонь на лоб девочки и медленно закрыла глаза, одновременно с этим глубоко вдохнув. Тсетин вдруг почувствовала, как между малышкой и колдуньей образовалась незримая связь, которая на краткий миг соединила их друг с другом. Через пару мгновений Энойтами открыла глаза и, грациозно поднявшись с кровати, быстро зашагала к одному из больших деревянных шкафов, которые стояли неподалеку. Дверца открылась с выразительным скрипом, и ведьма, быстро пробежавшись взглядом по склянкам на полках, вынула нужную ей и поспешила обратно к девочке. Колдунья аккуратно приподняла голову Шинсе и, предварительно выдернув из склянки тугую пробку, начала медленно вливать голубую жидкость в рот девочки. Та закашляла и начала дергаться, но ведьма не прервала процедуру. Отец Шинсе, все это время с замиранием сердца наблюдавший за действиями Энойтами, вдруг подорвался с места, в бессознательной попытке помочь дочке, но ведьма резко выбросила свободную руку в его сторону в предупредительном жесте. — Успокойся и не мешай, если не хочешь, чтобы Шинсе умерла, — непреклонно сказала она, даже не повернув головы. Мужчина, закусив губу, отошел в сторону. В его глазах крайне четко читалось сомнение, но, не видя другого выхода, он все же решил довериться единственному, кто мог ему помочь. Шинсе дергалась еще какое-то время, а потом резко замерла и обмякла у Энойтами в руках. Та поставила уже не нужную склянку на тумбу и аккуратно уложила неподвижную девочку обратно на кровать. Потом ведьма протянула обе руки, так, что одна зависла в воздухе прямо напротив лица Шинсе, а другая — груди, и в воздухе что-то заискрилось золотом, напоминая негустой туман. Это продолжалось около минуты, а затем Шинсе медленно, дрожа тонкими веками, открыла глаза. Они оказались теплого, медового цвета, красиво переливающегося на проникающем сквозь открытое окно солнце. — Папа? — жалобно пролепетала она, скорее спрашивая, чем зовя. — Шинсе, — мужчина тут же оказался около кровати, встав около неё на колени и обхватив бледные ручки дочери своими огромными загорелыми ручищами. — Я здесь, Шинсе. Я с тобой. Ты только не переживай ладно? — он поднял свои полные счастья глаза на дочь, и Тсетин увидела, что они подозрительно блестят. — Все будет хорошо, дочка. Теперь все наладится.* * *
Тсетин тихонько шла по направлению к Тами. Та сидела на кровати спиной к ней и практически не шевелилась, находясь, казалось, совершенно не здесь, а где-то далеко-далеко, в месте принадлежащем только ей одной. Её стальные волосы, которые, как казалось в неверном свете лампы, стелются до самого пола, были растрепанны и хаотично обрамляли её прямую твердую спину. — Тами? — тихо позвала Тсетин, боясь разрушить уединение ведьмы и, тем самым, разозлить её, однако беспокойство оказалось все же сильнее, а потому Тсетин решила, что нужно хотя бы попытаться с ней поговорить. Тами обернулась и, к радости Тсетин, в её взгляде не было ни злости, ни раздражения, а даже наоборот: казалось, ведьма рада её видеть. Тсетин снова непроизвольно улыбнулась. Она заметила, что с тех пор, как она познакомилась с Тами, улыбка вообще редко сползает с её лица. Тсетин подошла вплотную к кровати и села на неё, устроившись рядом с Тами: — Знаешь, это, наверное, не мое дело, — осторожно начала она, — но я просто ужасно за тебя беспокоюсь. Сегодня, когда пришел этот мужчина с больной девочкой, что случилось? Ты буквально за несколько секунд стала выглядеть такой несчастной, что мне аж не по себе стало. Прости, если не стоило тебя спрашивать, и, пожалуйста, не отвечай, если тебе не хочется. — Все в порядке, Тсетин, — ведьма посмотрела на неё своим умным, глубоким взглядом, и от этого Тсетин снова стало так хорошо и спокойно, как бывало всегда, когда она с Тами. — Если тебе интересно, я расскажу. Только предупреждаю сразу: это ещё одна грустная история. — Ничего-ничего, — Тсетин невероятно обрадовалась тому, что Тами готова доверить ей ещё одно непростое воспоминание. Ей почему-то хотелось узнать про колдунью всё, что только возможно. — Я всё равно хочу послушать. Тами тяжело вздохнула, видимо, собираясь с мыслями, и начала свой рассказ. Тяжелые синие камни в серебряном ожерелье настолько хорошо смотрелись с платьем, что Тами чуть не затанцевала на месте от радости: она никогда ещё не чувствовала себя настолько красивой. Поправив подол платья, сшитого из темно-синего атласа, ведьма ещё раз повертелась перед зеркалом, напоследок проверяя свою готовность. На свое недавно прошедшее семнадцатилетие Тами сделала себе долгожданный подарок: на скопленные деньги купила небольшой домик в ближайшей деревне, с неизмеримой радостью в сердце покинув старую ненавистную ей лачугу старухи. Она жаждала общения, ей хотелось поскорее завести себе друзей, начать, наконец, нормальную жизнь среди людей. Однако на деле все оказалось гораздо сложнее, чем в мечтах Тами, и пока она не могла найти повода, чтобы познакомиться хоть с кем-нибудь её возраста. И вот, свершилось! Местная из деревни заблудилась в лесу, и Тами, гулявшая там, вывела её из чащи. Девушка долго благодарила её, а в самом конце, немного смущаясь, пригласила на ежегодный весенний праздник, на котором собиралась молодежь со всех окрестных деревень. Тами буквально светилась от счастья. Ещё бы! Она наконец сможет найти себе друзей, и её жизнь перестанет быть такой одинокой и тоскливой. Девушка была вне себя от радости, и предстоящий праздник казался ей чуть ли не самым важным событием в жизни. В дверь громко постучали. Тами поспешила открыть, гадая, кому понадобилась в столь поздний час. На пороге стояла немолодая женщина в старом платке, в который кутала красное, заплаканное лицо. Она подняла свой взгляд на Тами, и той стало не по себе от боли и отчаянья, которыми он был наполнен. — Госпожа Энойтами, прошу вас, помогите! Моя дочка при смерти, и я не знаю, к кому ещё обратиться. Я умоляю вас, помогите ей, а взамен просите, что угодно! Я все сделаю, только, прошу вас, помогите ей! Своим надрывным дрожащим голосом она повторяла «прошу вас, помогите», словно это было какое-то чудодейственное заклинание. Тами стало её жаль, но она с ужасом думала, что ей придется пропустить праздник, и её, быть может, единственный шанс наконец наладить собственную жизнь ускользнет. А ведь к ней нередко прибегали обеспокоенные здоровьем своих детей матери, утверждая, что их ребенок при смерти. На деле же все оказывалось совсем не страшно, и Тами уже привыкла к такому чрезмерному беспокойству со стороны многих мам. — Извините, но я сегодня очень занята, — как можно вежливей сказала Тами и быстро сбегала за одной из многочисленных склянок, а затем отдала её женщине. — Вот, возьмите. Это поможет. А завтра я зайду с утра и посмотрю, как у вас дела, хорошо? Лицо женщины просветлело. Она взяла склянку из рук Тами и прижала её к груди, как будто эта стеклянная посудина была самым важным, что есть в её жизни. Она низко поклонилась и, сбиваясь, проговорила: — Спасибо, спасибо вам, госпожа Энойтами, что нашли на меня время, несмотря на вашу занятость. Приходите завтра и просите, что хотите. — Я не беру денег за лечение. Так что это ни к чему. — Тогда, тогда я буду молиться о вас, госпожа. Спасибо, спасибо вам… — И что потом? — с замиранием сердца спросила Тсетин, желая узнать конец и одновременно боясь его. — Наутро я узнала, что девочка умерла от лихорадки, а её мать… — Тсетин тяжело вздохнула и зажмурилась. Её голос стал бесцветным и отчужденным. — Её мать повесилась, не сумев перенести потерю единственной дочери. Тогда я решила, что не должна больше пытаться стать обычной девушкой. Я — ведьма, и мой долг помогать людям. После этого случая я перебралась в лес, полностью посвятив свою жизнь колдовству. В комнате повисла гробовая тишина. Тсетин чувствовала застывшие в глазах слезы, а в её горле застрял горький тяжелый ком. Она было шокирована: ужас от осознания того, что ей сейчас рассказала Тами, в буквальном смысле душил. Тсетин вдруг посмотрела на ведьму совсем другими глазами. — Тами… — Тсетин осторожно приблизилась к девушке. Всю ещё сущность переполняло сострадание, девушке казалось, что она чувствует всю боль ведьмы внутри себя, и ей вдруг стало ужасно горько от того, что пережить все это пришлось не кому-нибудь, а именно Тами. От ненависти к обстоятельствам, так поступившим с подругой, ей хотелось кричать и плакать, проклиная эту жуткую несправедливость. Тсетин, страшно волнуясь, осторожно коснулась губ Тами своими, трепетно прижимаясь к ней всем телом. Она не понимала, откуда взялись эти чувства, но совершенно не могла противиться им. Ей хотелось вечно обнимать Тами, наблюдать за её работой, гулять вместе по вечернему пляжу, наслаждаться её заботой и дарить ей свою любовь, как сейчас. Тсетин, уже приготовившись, что Тами её оттолкнет, с невероятным удивлением обнаружила, что та, вместо того, чтобы отстраниться, отвечает на её робкий поцелуй своим, более уверенным, но невероятно нежным. От этого по коже пробежалась стая мурашек, и Тсетин, блаженно жмурясь, полностью отдала инициативу Тами, следуя за ней во всем. — Дурочка, — ласково прошептала Тами, мягко отстраняясь. — Чего же ты плачешь? — Просто, мне так, так больно за тебя… — Тсетин не могла сдерживать нахлынувшие на неё чувства. — Ведь я так, так тебя… Тами коротко чмокнула Тсетин в мокрые соленые губы и прижала к себе, успокаивая: — Не нужно так переживать из-за меня, Тсетин, и тем более плакать. Я же уже тебе говорила: у меня всё хорошо.* * *
Проснулась Тами как-то резко, и от только что увиденного сна на душе у неё остался крайне неприятный осадок. Она не могла вспомнить, что это был за сон, но смутно подозревала, что он как-то связан с Тсетин и их вчерашним разговором. При мысли о Тсетин Тами тепло улыбнулась и осмотрела комнату, желая увидеть любимое лицо. И, когда она нигде не обнаружила девушку, смятение от странного сна в разы усилилось, вызывая ощущение чего-то неизбежно плохого. Тами вскочила с кровати и нацепила первое попавшееся платье. Иррациональное чувство тревоги нарастало, как снежный ком, и ведьма ловила себя на мысли, что не знает, как будет жить дальше, если её предположения окажутся верными. Спустя пару минут Тами уже неслась в сторону моря. На небе только-только зарождался нежно-розовый рассвет, и лес все ещё был полон странных существ, показывающихся исключительно в ночи. Это были и мелкие духи, безобидные и пугливые, но все же основную массу живущих во тьме составляли призраки людей, которые по тем или иным причинам не могли уйти и бесцельно скитались среди одиноких деревьев и трав. Одни из них, не переставая плакали от боли, другие кричали от не выплеснутой при жизни ярости, третьи просто молчали, потому что потеряли память и теперь не могли ни покинуть лес, ни вернуться к тем, кого знали при жизни. Обитали здесь, конечно, и призраки, не боящиеся солнечного света. Среди них были аине — духи, которые не поняли, что уже умерли и, забыв свое имя, бесцельно бродили по таинственному лесу, придумав себе новое и исказив своё прошлое, от которого, порой, не оставалось ничего, кроме самых ярких воспоминаний, исковерканных до неузнаваемости, но все же связанных с настоящей жизнью аине. Тами, вдруг резко остановилась и упала на колени, в отчаянии зажав рот ладонью. Картинки из недавнего сна ярко вспыхнули в сознании, и ведьма вспомнила его до мельчайших подробностей. Ей снилось лицо мамы девочки, которая умерла из-за её эгоизма. Её страшные мертвые глаза представились Тами так ярко, будто бы она перенеслась на восемь лет назад и снова стоит перед мерно раскачивающимся телом, а совсем рядом на лавочке синеет безжизненная десятилетняя девочка, которая, наверняка, боялась умирать, и, веря обнадеживающим словам мамы, ждала её, Тами, как кого-то невероятно важного и нужного. Того, кто спасет её. Тами поднялась на ноги, до побелевших костяшек сжимая кулаки. Рассвет набирал обороты, окрашивая небо во все оттенки розового, а тени леса отступали, унося с собой своих обитателей. Я спасу тебя… Тами нетвердой походкой двинулась вперед. Ей было невыносимо тоскливо и одиноко и все, чего ей хотелось, это увидеть золотые глаза Тсетин, её веселую улыбку и безмятежное лицо, услышать её звонкий смех и обнять её хрупкие плечи. Она никогда прежде ещё не чувствовала такой острой нужды в другом человеке, граничащей с помешательством. Тами вдруг услышала шум прибоя, и поняла, что уже совсем близко. Ведьма ускорила шаг, словно зачарованная идя навстречу необъятным волнам, у которых просто обязана была ждать Тсетин. Её милая Тсетин, за столь короткое время ставшая ей самой близкой и родной. Тами шла к своему спасению, к той, что избавила её от одиночества, раскрасив жизнь доселе неизвестными красками. Когда до пляжа оставалась пара метров, Тами вдруг резко остановилась, не в силах сделать и шага. Все её тело била мелкая дрожь, а болезненно сжимающееся с каждым вдохом сердце, казалось, и вовсе вот-вот остановится. Ведьму бил холодный озноб, и она обхватила свои плечи руками, пытаясь хоть немного унять бешено играющие чувства. Резко помотав головой, она постаралась избавиться от всех жалких и недостойных мыслей и порывов. Даже если это правда, я должна отпустить её. Я, я, я должна наконец спасти её… Тами побежала вперед, навстречу бушующим волнам, и запах морской соли с каждой секундой становился все отчётливей. Тами неслась, крепко зажмурив глаза, боясь, что в итоге окажется слишком слабой и передумает, снова поддавшись собственным эгоистичным желаниям. Хрупкий образ возник на берегу совсем неожиданно, и Тами, которая так старательно готовилась к этой встрече, разом растеряла всю свою уверенность, лишь только увидев дорогую сердцу фигуру. Она вдруг поняла, что не знает, хватит ли ей мужества сделать то, что она сделать обязана. Не пойми откуда взявшиеся слезы душили, и Тами изо всех сил сдерживала их. Одна только мысль, что она снова останется одна, приводила девушку в ужас, заставляя чуть ли не кричать от невыносимой тоски. — Спасибо, спасибо госпожа Энойтами, — раз за разом повторяла женщина, смотря на ведьму глазами полными доверия и благодарности. Глазами, от вида которых Тами потом не раз проснется среди ночи, захлебываясь собственным криком. — Я буду молиться за вас. За вас, и за мою милую… — Скуи!!! — с глухим хрипом закричала Тами, собрав в кулак последние остатки решимости и, боясь потерять драгоценное время, побежала к медленно оборачивающейся на её зов девушке. Тами отчаянно бросилась Скуи на шею. Та быстро-быстро хлопала золотистыми ресницами и смотрела на ведьму с непониманием и озадаченностью, которые, впрочем, постепенно сходили на нет. Тами кричала её имя слишком громко, так, что его обладательница просто не могла не услышать, так, чтобы не оставить самой себе пути к отступлению. Тами слишком хорошо понимала, что если сейчас упустит момент, уже никогда не сможет решиться. Не после того, как Скуи снова ей улыбнется. — Прости меня, Скуи, — задыхаясь, в истерике хрипела Тами, прижавшись к возлюбленной всем телом. — Я знаю, что не смогу заслужить твоё прощение даже всей своей жизнью, но я… Я так люблю тебя, Скуи, и как бы я хотела остаться с тобой вместе навсегда. Я не заслуживаю тебя, Скуи, я отвратительна, я не имела права на то счастье, что ты мне подарила, я… — Тшш, — Тами почувствовала, как её волос мягко касается хрупкая ладошка. — Не нужно… Ведьма ощутила, как плечи под её ладонями становятся все менее и менее плотными и, сдерживая новый приступ невыносимой тоски, с усилием отстранилась, чтобы последний раз взглянуть в волшебные глаза Скуи. Однако она совсем не ожидала увидеть в них то, что увидела. Скуи смотрела на неё все с той же щемящей нежностью и теплотой и, хоть тело её было уже практически прозрачным, солнышки в глазах ничуть не потеряли своей яркости. Скуи улыбалась безмятежно и легко, несмотря на то, что за миг вспомнила всю свою прошлую жизнь и прекрасно понимала, что сейчас исчезнет. — Пожалуйста, не плачь обо мне, Тами, — Скуи нервно улыбнулась, пряча за этой улыбкой всю ту боль, что разом обрушилась на неё. — Я счастлива, что в конце-концов ты все же меня спасла. Скуи поднесла свою руку к лицу Тами, желая успокоить, но она прошла сквозь щёку ведьмы, и Тами с ужасом поняла, что больше не чувствует её прикосновения. Тогда Скуи, осознав, что время пришло, ослепительно улыбнулась и тут же рассыпалась на множество искрящихся огоньков, которые мгновенно подобрал и унес в море ветер. Тами, отчаянно закричав, кинулась вперед, желая поймать в ладонь хоть одну из золотых искр, что секунду назад были её возлюбленной. Она упала на колени, и волны тут же насквозь вымочили подол её платья, но Тами было все равно. Её сотрясали рыдания, и ведьма извивалась, словно в приступе, спрятав лицо в ладони и заходясь снова и снова жутким криком. Все вокруг вдруг перестало существовать, и в голове у Тами остался лишь солнечный образ Скуи, раз за разом провоцирующий новые приступы отчаянья, которые, казалось, не закончатся никогда. Безысходность от осознания того, что она снова осталась одна, захлестнула Тами с головой, заслоняя собой даже пылающее на небе солнце.* * *
— Ой, а вы что здесь забыли, ик? — вдрызг пьяный мужчина, еле стоящий на ногах, решительно не понимал, что на безлюдном пляже делает какая-то женщина. Его взору представилась лишь её прямая спина, потому как стояла она лицом к морю. Женщина, обернувшись на звук, внимательно посмотрела на мужчину, и ему стало как-то не по себе от её твердого взгляда: не должна женщина быть настолько в себе уверена, ох не должна! — Я жду, — Тами не знала, зачем ему ответила. Наверное, сказывалось то, что за последние восемь лет этот пьяница, ещё не понимающий, куда забрел, был первым, кого она встретила на берегу. — Чего? — он снова выразительно икнул и зашатался. — Кого ж вы ждете в такую темень? Его голос доносился как будто издалека, хотя мужчина стоял в паре метров. Тами были полностью погружена в атмосферу этого места. Места, где она встретила Скуи, и места, где потеряла её. Душевная рана Тами давно затянулась, но болеть не перестала, периодически давая о себе знать, возвращаясь во снах то золотыми глазами, то солнечной улыбкой. И ведьма ни за что на свете не хотела бы от неё излечиться. Любуясь толщей темных волн, переливающихся в белом свете луны, Тами тихо и совершенно неожиданно для себя ответила: — Кого-то, кто мне очень нужен.КОНЕЦ