Я схожу с ума...

— Mikele! Attends! — Quʼest-ce que se passé, Florent? Ça va bien?  — Non…non. Il y a un probleme… Est-ce que je peux te dire? — Bien sur, Flo. Allons. Запершись в гримерке, Микеле усадил друга на реквизитную кровать и с беспокойством переспросил, что же все-таки случилось. Флоран долго молчал, нервно кусая губы, затем рывком поднял голову и взглянул тому в глаза, плохо скрывая волнение. — Я не могу это петь. — отчаянным голосом произнес он. Повисло неловкое молчание. — Что петь? — не понял итальянец. — Песню эту, чтоб ее… — досадливо прошептал Фло. — Которая про…ну, про добро и зло, в общем. — А что не так? — недоумевал Микеле. — Понимаешь, там текст такой…дурацкий. — перебирая пальцами и старательно избегая взгляда, произнес он. — Ну, ты ведь понял, о чем я? Тот рассмеялся. Флоран лишь тяжело вздохнул. — Маленький мальчик Фло стесняется таких взрослых вещей, да? — подшучивал Мик над приятелем. — Ладно, спасибо за то, что выслушал. — бесцветным голосом сказал музыкант, поднимаясь и направляясь в сторону двери. — Нет, стой! — схватил его Микеле, усадив обратно на кровать. — Прости. — виновато произнес он. — Ничего. — Так ты расскажешь? Я внимательно слушаю — парень, в своей импульсивной манере даже взял его за руку, заглядывая в глаза. — Э-э-э… Микеле… как бы тебе сказать… Только ничего такого не подумай, ладно? — француз снова начал нервничать. Дрожь чувствовалась даже в пальцах, которые держал итальянец, стоя на коленях перед сидящим другом. «Да что же такое он скрывает?» — недоуменно подумал он. — Микеле, в общем, эта песня вроде как про меня. — решил он говорить загадками, надеясь на сообразительность музыканта. Зря. — Так она и есть про тебя! — безбожно тупил Локонте. Флоран только покачал головой. Так он ничего не добьется. — Мик, я, кажется, и правда…мазохист. — выдохнув, наконец сказал он. Тот молчал несколько секунд, недоверчиво рассматривая уставившегося в пол, партнера по сцене, словно примеряя на него новую роль. — Серьезно? Фло… Это правда? Услышав в ответ невнятное бормотание, Микеле с ногами забрался на постель, прижав к себе друга. Осторожно убирая волосы со вспотевшего лба, он чувствовал биение его сердца, и даже легкую дрожь, исходящую от его тела. — Эй. — прошептал он. — Ты так переживаешь из-за этого? Не нужно. Все в порядке. Слышишь? — успокаивал он обычно серьезного француза. — Что мне делать? Я не могу работать с танцорами, не могу петь эти чертовы слова… Я забываю обо всем… Мой голос меня выдает, я так боюсь, что кто-то это заметит! — чуть не плача рассказывал он. — Тихо. Все ты сможешь. И никто ничего не заметит. Сальери ведь и должен быть таким, да? — Да… — Вот и представь, что ты — это он. Поддайся своим чувствам. Ведь этого от тебя и ждут, так? Флоран нерешительно посмотрел на итальянца. — Ты предлагаешь мне…быть собой? Просто забыть обо всем и…раскрыться? — Именно. Правду буду знать только я. Остальные примут это за хорошую игру. Музыкант задумался, снова принимаясь кусать губы. Микеле следил за меняющимся выражением его лица. — Я попробую. — наконец сказал он. Спасибо тебе…за то, что выслушал. — Всегда пожалуйста — усмехнулся тот и, посерьезнев, добавил: — Если станет страшно — я рядом. Обернешься и увидишь меня. Только не волнуйся, ладно? — Ладно. Спасибо, Микеле. — Пойдем, тебе нужно выспаться. И он уволок смущенного друга из гримерки, что-то попутно объясняя. На следующий день Флоран ходил сам не свой. Проснулся с темными кругами под глазами, которые тут же были старательно замазаны тональным кремом. Выпил три чашки кофе, забыв положить туда сахар, и был не в состоянии даже позавтракать. Вокруг него целый день крутился Микеле, помогая одеваться и старательно уберегая от всяческих расспросов. Подходило время концерта… Весь первый акт взволнованный Фло провел в той же гримерке, скрывшись от чужих глаз. Мысленно настраиваясь, он сидел, закрыв глаза, возле стены. Чтобы отвлечься, он царапал кожу предплечья ножом, который был реквизитом для LʼAssassymphonie, но от этого не менее острым. Привычно проводя лезвием, оставляя легкие порезы, он глубоко дышал, пытаясь расслабится. В дверь резко постучали, и музыкант, вздрогнув от неожиданности, рассек кожу до крови. Ругаясь на чем свет стоит, он наскоро приложил платок, спрятав его под рукав и подошел к двери. — Флоран, скоро твой выход! Бегом за кулисы! — Иду, Дов. С каждым шагом, приближавшим его к сцене, он все больше переживал, пытаясь разобраться в своих противоречивых чувствах. Конечно же, он не хотел, чтобы кто-то догадался о его слабости, но… Ведь Микеле будет смотреть. Он верит в него, беспокоится о нем… «Что он подумает обо мне? Что я трус и слабак? Что сдался, даже не попытавшись?.. Нет.»  — Я хочу, чтобы он узнал, что я испытываю. — тихо сказал сам себе Флоран. Ему стало немного легче. За минуту до выхода Сальери было решительно плевать, что с ним будет в ближайшие минуты. Словно отрешившись от всех переживаний, он думал только о том, что сейчас на сцене, словно в одно место ужаленный, носится Микеле, отыгрывая свою роль. «Думает ли он обо мне?» — задумался Флоран. «А если и нет, я заставлю его думать.» Наконец, его выход. Стараясь не смотреть в сторону зала, он, произнося свои слова, пристально следил за Моцартом, словно ища знака. Пара фраз, обиженный Розенберг уходит прочь и Моцарт подходит к нему, протягивая листки с нотами. -Вы ведь музыкант? — произносит он и хитро подмигивает, случайно касаясь пальцами его руки. Сальери мог лишь читать по глазам, и, увидев в них то, что и ожидал — поддержку и неподдельное восхищение, он улыбнулся краешками губ. «Все будет хорошо» — подумал он. Закрыв глаза, он слушал пение мадам Кавальери, проникаясь музыкой Моцарта, каждой его нотой. Скрипка тоскливым плачем взвинчивала мозг. Даже сквозь опущенные веки он чувствовал каждый взмах тонкой руки, каждый вздох гениального композитора. Застыв, он принимал эту музыку в себя, ощущая, как тепло расходиться по телу… Очнулся он, когда кто-то резко схватил его за плечи, и, не дав опомнится, грубо заломил руки за спину, заставляя идти вперед. Антонио повиновался, снова чувствуя приятное волнение от подобного обращения. Его толкнули, и он, потеряв равновесие, упал в руки танцовщицы… Mais dʼoù vient l'émotion étrange Qui me fascine, autant quʼelle me derange… (Откуда приходит это странное чувство? Восхищает, а затем причиняет страдания…) Пытаясь отдышаться, он оглядывался по сторонам, чувствуя прикосновения чужих рук. Один из танцоров схватил его за запястья, отводя руки в стороны, пока другие беспорядочно ласкали его тело. Je frissonne poignardé par le beau Cʼest comme dans l»âme le couteau (Я дрожу, пронзенный красотой, словно у меня нож в душе) Он сжался, пытаясь вырваться из их объятий. Сердце отчаянно колотилось, тело стало безвольным. Руки перебрались к шее, проводя холодными пальцами по горячей коже. La blessure traverse mon cœur Et jʼai la joie dans la douleur… (Рана проходит через мое сердце, и я наслаждаюсь болью…) Закрыв глаза, он дрожал всем телом, плохо понимая, что происходит. «Поддайся своим чувствам» — пронеслось у него в голове. Осознание того, что Микеле смотрит на него, окончательно свело его с ума. Je mʼenivre de ce poison À en perdre la raison… (Опьяненный этим ядом, я вновь схожу с ума…) Моцарт, забравшись наверх, наблюдал за музыкантом, внимательно ловя каждую эмоцию. Он видел, как тот чуть не терял сознание, упиваясь музыкой. Не в силах отвести взгляда, он и сам наслаждался песней и движениями танцоров. Cʼest le bien qui fait mal Quand tu aimes, tout à fait normal ta haine Prend le plaisir, cʼest si bon de souffrir Succombe au charme, donne tes larmes Cʼest le bien qui fait mal Quand tu aimes, tout à fait banal ta peine Les vrais délices passent par le supplice Baisse les armes, donne tes larmes (Это добро, которое причиняет зло Когда любишь, ненависть — это нормально Прими удовольствие, ведь страдать -это приятно Поддайся очарованию, покажи свои слёзы Это добро, которое причиняет зло, Когда любишь — твоя боль совершенно обычна Настоящее удовольствие заключается в мучениях Сложи оружие, не жалей слёз) Он уже сам не знал, что с ним происходит. Его слух подводил его, казалось, что он уже не поет, а умоляет и кричит, еле сдерживаясь. Голова кружилась от обжигающих ощущений, губы искусаны до крови, а безумный взгляд блуждает по телам танцующих. «Что дальше? Еще куплет. А потом? А потом припев. Что происходит? Где я? Микеле… Микеле!» Он очнулся, стоя на коленях. В порыве эмоций он бросил листы с партитурой и танцоры, поняв, что что-то не так, привели его в чувство. Один из них приблизился к его лицу, подняв пальцами за подбородок, и еле слышно спросил, все ли в порядке. «Я потерял над собой контроль…» Его бросило в жар от этой мысли, и он незаметно кивнув, поднявшись, продолжил. Je ressens de violentes pulsions (Я чувствую неудержимое влечение) Jʼai lʼimpression de glisser vers le fond (Кажется, я опускаюсь на дно) Si jʼignore dʼoù vient ce fléau (Я не знаю, откуда этот бич) Jʼadore lʼavoir dans la peau (Но обожаю ощущение его на коже) Envoûté par des idées folles (Околдован безумными идеями) Soudain mes envies sʼenvolent (Но вдруг наваждение уходит) Le désir devient ma prison (Желание стало моей тюрьмой) À en perdre la raison (И я вновь теряю рассудок) Сжав листы в руках, он кричал, страдая от невыносимого наслаждения. Подчиняясь чужим рукам, словно покорная игрушка, он полностью отдавался им, отзываясь на любое прикосновение. Кожу словно жгло огнем, во рту пересохло. «Когда закончится эта пытка? Еще немного. Ты ведь смотришь на меня, Микеле?» Сцена озарилась синим светом, и он увидел его, Моцарта, стоящего на самом верху. Дирижируя этим безумием, он все также взмахивал тонкими руками, сосредоточенно глядя перед собой. И лишь на миг позволил себе взглянуть на Сальери. Но этого было достаточно. Танцоры снова поволокли обессиленного музыканта в центр, передавая из рук в руки, толкая, и крепко держа за плечи. Вырваться не было никаких шансов, да и зачем? Prend le plaisir, cʼest si bon de souffrir Succombe au charme, donne tes larmes. Его обняли и, положив руки на горло, удерживали на месте. Он задыхался, чувствовал, что весь мокрый. Мягко запрокинув голову от руки, положенной на лоб, он поддался наслаждению, позволив пальцам ласкать его, и закричал… — Ну как вам, маэстро?.. Слишком много нот?.. — вкрадчиво произнес Моцарт. Сальери глубоко вздохнул, отходя от пережитого наваждения: — Оставайтесь на своем месте, Моцарт, и между нами все будет хорошо. — сдержанно произнес он и, развернувшись, удалился. Флоран до самого вечера не выходил из своей комнаты. Наконец к нему заявился Локонте. — Эй! В чем дело? — слегка пьяным голосом возмутился он. — Боюсь выходить. Я совсем потерял голову. Мне ужасно стыдно. — Что? — глаза итальянца загорелись — Фло, это было потрясающе! Режиссер восхищен, зрители визжали от восторга! — и, чуть понизив тон — Я не мог отвести от тебя глаз… Флоран вздрогнул от этих слов. Микеле продолжил: — Ты…правда испытываешь такое удовольствие от этого? Это очень здорово выглядит. — Хочешь попробовать? — с усмешкой сорвалось у того. — Да. — внезапно ответил парень. Ты доверяешь мне? — Да — чуть помедлив, шепнул он. — Тогда, — Мик прижал его к стене, закрыв одной рукой глаза, а второй проводя по горлу. —Подчиняйся. И через несколько секунд тишину комнаты разорвал первый стон.