"Никогда не поздно"

На Аомори, город на севере Японии, опустились ранние сумерки, когда на перрон шагнул молодой мужчина, слегка ёжась в своём дорогом и тёплом пальто. Держа в руке лишь лёгкий чемодан, он совсем не спешил подзывать такси, чтобы отправиться в забронированный отель. Напротив — он стоял, растерянно оглядываясь и не узнавая родные места. — Надо же, а здесь многое изменилось... — еле слышно пробормотал он. Каменаши Казуя, спортивный журналист, известный далеко за пределами страны. Но сейчас, в шляпе, надвинутой на самые глаза, и в шарфе, закрывавшем половину лица, его бы не узнал никто. Даже лучшие друзья, потому что из родных у него не осталось никого. Полюбовавшись выступившими звездами и зябко поведя плечами, он таки вызвал такси, ведь прежде, чем отправляться по местам, родным с самого детства, следовало отдохнуть. И морально подготовился. Всё-таки его 15 лет не было дома. С раннего утра он направился в длительную пешую прогулку по знакомым местам, обходя район за районом, весь в очаровании захлестнувших его воспоминаний. Родная школа. Место, где когда-то был его дом, а теперь там магазин с товарами для животных. Парк, в котором пряталась детская площадка. Горка, с которой он однажды летел так, что травмировал себе нос. Казуя присел на холодную лавочку. Не только места оживали в его памяти, но и люди. Его родители. Его одноклассники. Друзья. Лучший друг, который... Казуя мотнул головой. Он пока не готов об этом думать. Не сейчас, хоть именно для этого он сюда и приехал. Чтобы вспомнить. Увидеть. Объясниться. Попросить и получить прощение. Хватит ли ему смелости?.. Как все дороги ведут в Рим, так и все улочки удивительным образом приводили Казую туда, куда он стремился с самого начала. И вот, когда начало вечереть, он шагнул на тут самую улочку, которая осталась такой же, какой он ее и запомнил. Баки для мусора с розовой надписью, ее почему-то так и не закрасили. Бакалейная лавочка с покосившейся вывеской. Знакомые дома. Знакомые магазины, в которые он сначала заходил с мамой за руку, потом забегал с друзьями. Ничего не изменилось, кроме... Волна разочарования, накрывшая его, ударила с сокрушительной силой. Вместо семейной овощной лавки его лучшего друга, перед Казуей находился небольшой, но явно недешевый ресторан с игривой надписью "Весёлая устрица". " Как же так?.." — с болью подумал Каменаши, гадая, что же случилось после его отъезда. Вернее, после бегства. От лучшего друга. От его чувств. Лавка разорилась? Владельцы ее продали, а сами уехали? Куда? Кого теперь спрашивать, перед кем склонить голову?.. Наверно, Казуя долго стоял бы на улице, но ощутимый голод заставил его открыть дверь и оказаться внутри в тепле. Оказавшись за столиком, Казуя огляделся: интерьер в тёплых, приятных глазу цветах, самое то для холодного Аомори. Приглушенный свет, настоящий отдых для уставших глаз. Перед клиентами в небольших круглых вазочках зажжены свечи. Уютно и немного романтично. Почти по-семейному. Полюбовавшись обстановкой, Казуя машинально отметил, что к нему никто не спешит принимать заказ. И это немного удивило. Впрочем, он и сам пока не смотрел в меню. Которое он так и не успел раскрыть, потому что перед ним девушка как раз поставила блюдо. Казуя присмотрелся и беззвучно ахнул. Он поднял голову: — Простите, вы не ошиблись столиком? Официантка мило улыбнулась: — Ничуть. Шеф-повар уверен, что вам понравится. Приятного аппетита. Она откланялась, а Казуя уставился на тарелки. Сябу-сябу. Блюдо из мяса и овощей, идеальное для холодного времени года. И... его любимое. Именно в том варианте, в каком было поставлено перед Казуей на стол. Совпадение? Наверняка. Он не спешил притрагиваться к еде, погрузившись с воспоминания. В последний раз он ел сябу-сябу в тот роковой вечер дома у своего лучшего друга Ямашиты Томохисы. Друзья с детства, друзья не разлей вода, между ними никогда не было секретов. Казуя знал, что Томохиса мечтает стать кулинаром, а Томохиса был в курсе, что Казуя мечтает о карьере спортивного журналиста. И тем же вечером, когда он получил предложение пройти стажировку в Токио, Казуя немедленно поспешил поделиться радостью с лучшим другом. Они сидели на футоне в комнате Ямашиты и болтали, уплетая сябу-сябу. Казуя ждал радостного одобрения, но реакция лучшего друга, его удивила. — Токио... Это так далеко. И надолго ты? — Ну... минимум на три года. — А потом? — Потом останусь в Токио. Стану работать в крупном журнале или газете. Исполню все свои мечты. — А как же дом? Как же... я? Дом? Разве ж это дом, когда вместо матери мачеха, а родной отец хуже отчима? И Томохиса это знал, так почему же... — Я говорю о своей семье, которой ты как родной сын. Казуя слегка улыбнулся: — У них есть ты. Им будет о ком переживать и чьим успехам радоваться. И видно, что Ямашита хочет услышать другое, и сейчас он выкладывает свой козырь: — А ты подумал обо мне? Что я буду делать без тебя? Казуя растерялся: — Мы же останемся друзьями, Томо. Я буду тебе писать. Звонить. А знаешь, поехали со мной! Во взгляде Ямашиты сквозит печаль: — Ты же знаешь, что не могу. Ему просто не на кого оставить пожилых родителей, Томохиса — позднее дитя. — Томо, я не могу остаться, даже ради твоих родных. Меня зовёт моя мечта. А ты не можешь поехать со мной. Тут уж ничего не поделать. — Не верю, что в Аомори не будет для тебя работы. Против своей воли Каменаши начал раздражаться. И у него вырвалось: — Почему ты так хочешь удержать меня здесь? Если у тебя нет перспектив, то у меня они есть! И это было неправдой, и он мгновенно пожалел о своих словах еще и потому, что во взгляде Томохисы ясно читалась боль от незаслуженной обиды. Казуя ожидал не менее резких слов ответ, может даже удара, но случившееся повергло его в настоящий шок. — Я тебе покажу, почему. Томо потянулся к нему, привлёк и нежно поцеловал прямо в губы — так, чтобы Казуи не осталось сомнений в том, что это отнюдь не по-дружески. И не случайно. — Я люблю тебя. Давно люблю. Останься со мной. Прими меня. И это было последнее, что Казуя услышал. Потому что, приложив руку к губам, он сначала бессмысленно таращился на лучшего друга, а потом попросту сбежал. Из его дома. Собрал вещи — и сбежал из города. На другой конец страны. Потрясенный, как он тогда считал, предательством того, кому он безоглядно доверял. Естественно, Томохиса звонил без конца, писал, но Казуя сбрасывал звонки и удалял письма. А потом и вовсе сменил номер телефона и с головой погрузился в работу. Так ни разу и не перезвонив. Шли годы, Казуя повзрослел, поумнел, стал известным на всю страну спортивным обозревателем, сотрудничая с несколькими солидными изданиями. У него была своя колонка в журнале и своя передача на TV. Были неудавшиеся отношения, краткосрочные романы. Но не было друзей. Потому что тот, единственный и настоящий, остался далеко позади, подёрнутый дымкой прошедших годов. И настоящей любви у Казуи не было — память о поцелуе оказалась на редкость живучей. Поэтому-то Казуя решил вернуться домой — отпустить прошлое, избавиться от засевшей в голове моральной занозы. Да и, если быть совсем откровенным, очень хотелось ему увидеть друга юности. Чтобы многое рассказать и многое узнать. Чтобы просто извиниться. Попросив счёт, Казуя сунул руку в карман, ища бумажник, но был буквально парализован до боли знакомым голосом: — Так быстро уходишь? Не желаешь десерта? Не веря своим ушам, Казуя молча смотрел, как на стул напротив него опускается его лучший друг. Которого он страстно желал, но никак не ожидал здесь увидеть. Ямашита упредил его вопрос: — Да, я здесь шеф-повар и это мой ресторан. Слава богу, родители дожили до этого момента. И как сам видишь, дела у меня идут успешно. Поскольку Казуя так и не проронил ни слова, Ямашита невозмутимо продолжил: — Ты наверняка удивился, когда тебе подали сябу-сябу. Представь, как удивился уже я, когда официантка мне сказала, что сюда пожаловал сам Каменаши Казуя. Томохиса ухмыльнулся: — Ага, ты здесь настоящая знаменитость. Не в последнюю очередь потому, что персонал в курсе, что ты мой лучший друг. А еще потому, что здесь тебе отведена настоящая доска почета. Видишь ли, я следил за твоей карьерой. Ямашита смотрит прямо и открыто, говорит ровно, без тени смущения, улыбается тепло и мягко, и от этого Казуе так больно, что становится трудно дышать. И голос его звучит хрипло и неуверенно: — Томо... А тот все не унимается: — Ты и вообразить не можешь, сколько раз я представлял нашу встречу и этот разговор. Годами репетировал. И, как видишь, успешно — голос не дрожит, руки тоже, правда, сердце колотится, как сумасшедшее, но может у меня спонтанный выброс адреналина и ты тут не причем... Кстати, обрати внимание: у меня нет обручального кольца. За окнами совсем уже стемнело, клиенты один за другим покидали ресторан, но Казуя никого и ничего не замечал — все его внимание было сосредоточено на единственном родном для него человеке. Он смотрел и смотрел, словно не мог насытиться, жадно скользя взглядом по фигуре, по каждой черточке лица, отмечая изменения, вызванные годами. Возмужавший и красивый, это был все тот же его друг, единственный парень, которому Казуя позволил себя поцеловать. Вернее, который окончательно забрал себе это право. — Ты меня все еще любишь? Надо отдать Томохисе должное — он даже не изменился в лице. Видать и впрямь готовился, просчитывая всевозможные варианты течения беседы. — А иначе почему я тебе все это рассказываю? Так что, будешь десерт? Видя, что Казуя не понимает, к чему тут сладкое, Томохиса разъяснил: — У меня еще немного работы есть. Надо же чем-то тебя занять. Казуя вдруг вспомнил, что он вообще-то журналист, и что язык у него достаточно подвешен. — Нет, ничего не надо, я просто посижу, подумаю. Он даже сумел улыбнуться: — И я больше не сбегу. Никогда. — Сейчас посмотрим. Ямашита поднялся, куда-то ушел, но через минуту вернулся. — Если ты серьёзно настроен, если ты готов дать нам шанс, если ты готов ответить на мои чувства — то вот, бери. Он протянул руку с ключами от своей квартиры: — Но если у тебя есть хоть капля сомнения, то уходи. Тебе не нужно моё прощение, ты давно заочно его получил. Казуя посмотрел на Томо, на ключи, вдохнул, выдохнул — и взял.