never alone

Цепляться за жизнь только ради этих людей, не думать о том, как вышибаешь себе мозги из первого попавшегося дробовика, — он рассчитывает именно на него, от М4 слишком много шума; не думать о Карле, он уже выжил, не думать о Джудит, просто не думать о Джудит, вместе с тем возвращаются мысли о Мэгги — рубашка в крови Гленна, надежда на нормальную жизнь в ближайшей сточной канаве, у них обязательно родился бы мальчик, и он был бы похож только на Гленна и совсем немного напоминал бы Мэгги, так всегда бывает, вместе с тем возвращаются мысли о Лори, Карл всегда был похож на неё, дай ему сил, господь, не сойти с ума до того, как все это кончится; не думать о руках Мишон, сжимающих винтовку не только в его снах — от Мишон пахнет перечной мятой и чем-то сладким, как шампанское, от Кэрол пахнет шоколадом, полевыми цветами и шкурками граната, София пахла так же; взгляд Дэрила, тяжёлый и осмысленный, почти как у Мэрла, он видит только когда закрывает глаза, раньше Рик почему-то был уверен, что Диксон справится абсолютно со всем, теперь он просто надеется, что смерть будет достаточно быстрой, чтобы он ничего не почувствовал. Мишон кричит ему, что они все понимают, — он на секунду включает вожака, возмущение тем, что кто-то снова решает за него и за всех остальных растёт, зарождается и крепчает ярость, — и в её глазах он видит страх и немое желание получить пулю в затылок, чтобы все это быстрее закончилось. Псы Нигана никогда не промахиваются, мозги здесь ни к чему, каждый знает, куда нужно целиться, чтобы не тратить лишний патрон — дело не в позерстве и методах запугивания, Ниган любит развлекаться в одиночку. У Мишон, как и у всех, в принципе, дрожат ладони, когда Ниган смеётся у ворот Александрии, Рик молчит и ждёт, так надо, так правильно, так должно быть. Рик Граймс считает до семи негромко, едва слышным шепотом, — так тоже нужно, иначе желание открыть ворота задушит его ещё до того, как Ниган прикажет его впустить. Мишон кричит ему, что они все понимают — Рик представляет, как Дуайт стреляет ей в затылок, и ничего не чувствует, пошла ты к черту, Мишон, к черту, там им всем самое место. Он открывает глаза, Мишон качает на руках Джудит, пока та цепляется пальчиками за её дреды, сжимая яркие бусины на жёстких волосах, она нужна им — Карлу, Джудит и Мэгги, пока в Александрии всем снятся кошмары. В Александрии всем снятся кошмары, Спенсер не исключение, у него холодное сердце и пустая голова, но в отличие от многих у него хотя бы есть сердце. В Александрии всем снятся кошмары, Иисус не врал, каким бы смешным теперь не было осознание того, что Иисус, кажется, действительно всех наебал, Рик Граймс оказался не готов к новому миру, новый мир оказался чертовски жестоким по отношению к Рику Граймсу. Ниган не будет медлить, Рик заставил себя в это поверить, Ниган не будет медлить. Он приходит за своим, — Рик сверяется со списком, он должен Нигану столько, сколько тот попросит, не больше и не меньше, все должно быть точно, — в этот раз он приходит за Риком. Ниган улыбается, затягивая платок на шее, в Александрии тихо, он терпеть не может тишину, Рик Граймс терпеть не может Александрию, Спенсера и его мертвую стервозную мать, Рик Граймс в гробу видел этот новый мир. Ниган улыбается, сжимая рукоятку Люсиль, от него пахнет пылью и горькими апельсиновыми корками, Рик не знает почему этот факт кажется ему таким важным. Рик закрывает глаза, ему не обязательно смотреть в упор, чтобы видеть — Ниган есть во всех его воспоминаниях, там он всегда улыбается. Во снах Рика Ниган заботливый отец и любящий муж, он улыбается, когда его сын попадает бейсбольной битой по мячу, и они оба смеются. С такой же улыбкой Ниган выстрелит Рику в голову, когда ему надоест эта дурацкая игра. Когда Ниган приходит в следующий раз, он говорит, что соскучился, и Рик не верит ему. Рик не верит ни единому слову, сказанному Ниганом, но внутри что-то болезненно сжимается, — "соскучился", — Граймсу кажется, по нему никто никогда не скучал, и он хватается за любую возможность, даже если эта возможность — вытянутая рука Нигана. Рукопожатие, все, что ему нужно, рукопожатие, сжать ладонь Нигана, словно ему так нужна вся эта никчемная боль Рика Граймса. Он знает, что Рику это необходимо. Так пусть попросит, Ниган не откажет. В последний раз Ниган приходит совсем один, они, Рик в том числе, знают, что Ниган не может позволить себе страх в потемневших от злости глазах перед воротами Александрии, у него на руках кровь Рика Граймса, — ну и кто теперь главный, Рик? — он смотрит прямо в глаза, не отрываясь так долго, что хочется врезать ему по морде хорошенько, Рик невольно вспоминает Дэрила, даже дворовые псы всегда возвращаются туда, где их кормят, в его случае это исключительно Кэрол. А Иисус, кстати, всех наебал, в новый мир выпускают только детей, они умирают почти сразу же — те, кто выживает, становятся садистами со звериными оскалами вместо улыбок. В последний раз Ниган поворачивается спиной и ждёт, пока Рик занесёт над ним Люсиль, у Нигана раскатистый смех, такой хриплый, что невольно представляешь, как он жуёт и глотает стёкла, Рик хотел бы знать, от чего Нигану бывает больно. В последний раз Ниган не берёт ничего, он смотрит на Джудит, когда та настойчиво дергает Мишон за жесткие дреды, он улыбается ей так, как улыбался Абрахаму, так, как улыбался Саше, так, как улыбался Мэгги, так, как улыбался Люсиль, когда она умирала у него на руках, захлёбываясь собственной кровью. Таких, как Джудит, у Спасителей принято скармливать на ужин голодным псам. В последний раз Рик уходит с Ниганом, мысленно обещая себе никогда сюда не возвращаться — в Александрии и без него хватает мертвецов. Ниган рассказывает ему о Спасителях, о музыке нового мира родом из того, что развалился на части, о подружке Дуайта и черничном пироге, который она печёт каждый четверг. Рик спрашивает про Дэрила, это неправильно и некрасиво, но Граймс ведёт учёт, всегда вёл, а теперь не может вспомнить всех по именам — лучше бы Спасители действительно всех перерезали. Хорошо, думает Ниган, всё это не зря, думает Ниган, Рику Граймсу не нужен новый мир и Александрия, трещащая по швам, он тянется к плечу под плотной кожаной курткой и сжимает его так сильно — тебе это не нужно, но всё равно держи, это всё, что осталось, забери её, пожалуйста, забери — ему не нужно смотреть на Нигана, чтобы видеть, для него Ниган очередная открытая книга, человек перед ним — не Ниган. Он будет думать об этом, когда хриплый смех растворится в макушках деревьев и перестанет звенеть в его голове; он будет повторять это, когда чужая рука с силой рванёт за волосы; он заставит себя поверить в это, когда запах пыли и горьких апельсиновых корок станет таким резким, что в какой-то момент покажется ему почти реальным. Ниган скажет, что это дело не грёбаного Рика Граймса, выдохнув в его потрескавшиеся губы, и Рик потянется к нему за ещё одним шансом, но правда в том, что Ниган пристрелит его, как только ему надоест эта бессмысленная игра; правда в том, что Спасителям тоже снятся кошмары.