Разобранная

Чанёль сидел в гостиной на диване перед телевизором и уже битый час переключал каналы, стараясь найти хоть что-то, подо что можно заснуть. В тишине ему было неуютно. Слишком много мыслей лезло в голову в последнее время. Молодой человек лег набок, глядя в экран, и притянул одно колено к груди, наблюдая за картинками перед собой. Сзади скрипнула дверь какой-то из комнат, и Чан услышал тихие шаги, а затем и слегка хриплый голос: -Ёль, мне холодно. Парень повернул голову и увидел над собой Бэкхена, который обнял себя за плечи и мелко подрагивал: хоть на нем и был надет свитер, но это не спасало от издевательств болезни, так некстати скосившей певца. -Иди сюда, - прошептал Пак, отодвигаясь поближе к спинке дивана и выпрямляя длинные ноги, освобождая Бэку место. Повторять дважды не пришлось, и через несколько секунд рэпер уже прижимал к себе дрожащего парня: тот весь горел, температура не сходила который день, но менеджер не хотел отменять планы и с утра пичкал вокалиста антибиотиками, которые к ночи действовать переставали и Бэкхен мучился от своей болезни. Одногруппники, как могли, помогали ему, но парень все время пытался спрятаться за Чанёлем. Ему было стыдно, что он приносит проблемы, что из-за него волнуются, (что причиной бессонницы Ёля была его болезнь, Бэк, конечно, не знал, а если даже и знал, ничего не мог исправить). Пак коснулся губами горячего лба Бэкхена и тяжело вздохнул, покрепче прижимая к себе парня, скрестив пальцы за его спиной. Бэк чуть опустил голову и глухо закашлялся в воротник свитера, хрипло пытаясь отдышаться. Ладони вокалист устроил на груди Чана, стараясь согреться и одновременно прислушиваясь к стуку его сердца, пытаясь что-то для себя понять. Через полчаса дыхание старшего стало чуть тише, показывая, что парень смог все-таки заснуть, согревшись в чужих объятиях. Ёль чувствовал, как болит его лоб из-за постоянно нахмуренных бровей, но расслабить он их не мог, пока Бэку не станет легче. Почему-то Чану казалось, что это не обычная простуда, как утверждал менеджер. Нужно было вызывать Бэкхену доктора. Опасения Пака подтвердились: когда на утро Бэку стало хуже, и парень от ломоты в теле не мог встать с дивана, скорую все-таки вызвали и приехавший на вызов врач сообщил, что у Бэкхена грипп с осложнением.

***

Чанёль начал заниматься скульптурой. Чанёлю не хотелось больше писать песни о любви, ведь его любовь больше не услышит ни его музыки, ни его текстов. Чанёль днями и ночами обтачивал края камней, воспроизводя любимые тонкие силуэты: длинные пальцы, заметно уменьшившиеся со времени дебюта бедра, острые скулы и слегка пухловатые губы. Но все это было не то. А то уже лежало в земле и никогда больше не могло заболеть и вновь исчезнуть из жизни Чанёля. Бывший рэпер сходил с ума: он раздирал свои руки при неосторожных движениях, которые ненароком портили любимые черты, курил, не заботясь о пепельнице, глядя в потолок и представляя Бэкхена, который мог бы сейчас подойти к нему. В своем любимом свитере, в который он кутался во время болезни. В котором она и закончилась. Чанёль сорвался с места, начиная собирать принадлежности для “творчества”, собираясь в этот раз воссоздать все максимально точно. Из окна моего уже пошел дым, Светофоры мигают желтым Но что-то пошло не так, не получилось. Ёль смотрел на Бэкхена, который сидел перед ним на полу, глядя своими пустыми глазами куда-то вбок и грустно улыбаясь, как бы говоря “До чего же ты докатился, Чан?”. Повсюду нитки, клейстер на плите, Ты на полу в полусобранном виде У Бэка не было глаз. Не билось сердце. И самого Бэкхена не было рядом с Чанёлем, но тот этого совершенно не понимал, сигарету за сигаретой отправляя в свободный полет по комнате и думая о том, что же пошло сейчас не по плану, почему же не получилось вернуть его? Готов признаться, получилось не очень классно, Пассатижи лежат в луже красной Парень поднял с пола зажигалку и поднес ее к вороху бумаги на полу, на которой была, кажется, сотня повторений одной и той же позы, в которой сейчас перед ним сидел Бэкхен. Тихий щелчок и вот ловкие язычки пламени побежали по наброскам и дальше. Не удалось собрать тебя по кускам, А цель казалась так близка Чанёль поднялся на ноги и подошел к мольберту, на котором был натянут когда-то белоснежный холст, сейчас закрашенный многими слоями краски цвета губ Бэка в последние дни болезни. Огонек с неохотой побежал по краям ткани, пробуя ее на вкус. По квартире ношусь с зажигалкой, Пусть горит все, мне не жалко Ничего уже не надо. Ничего уже не поможет. Ничего уже не получится создать. Ничего уже не получится исправить. Полыхают шторы и обои, Вместе с дымом я отправлюсь за тобою Чанёль вышел в коридор, закрыл изнутри входную дверь и откинул ключи в сторону, попутно поднося огонек к висящему на крючке пальто, после чего вернулся обратно в комнату, позволяя пламени следовать за собой. С меня сдирает кожу пламя, а я хохочу, Должно быть больно очень-очень, но а мне ничуть Горячо. Интересно, Бэку было также горячо изнутри, когда он тяжело дышал, не в силах сдерживать слезы, стекающие из зажмуренных глаз вниз по скулам и прячущиеся в мокрых волосах на висках. Чанёль смотрел на все это и не мог ничего сделать. И сейчас смотрит, сидя рядом с Бэком и поглаживая его ледяную руку. Как в ту ночь. Слышу, псина соседская залаяла И мое тело сразу в пламени растаяло Чанёль прикрывает глаза и в последний момент слышит тихий шепот: -Ёль, мне холодно. -Иди сюда. Ползи, мой огонек, вверх по занавеске, Души меня, мой угарный газ, Каждый кусочек разобранной принцессы Я поцелую в последний раз.