*
Ворчун расхаживал по библиотеке, нервно теребя свою шапку и беспрестанно повторяя: — А я давно говорил, что надо было установить ловушки рядом с нашими кустами! Вы меня не слушали, и посмотрите теперь, к чему это привело! Надеюсь, вы довольны, что совсем скоро мы останемся без ягод?! — И чем бы это помогло, старый дуралей? — Бабушка скептически сощурилась. — Ну попал бы какой бедолага ногой в петлю, ну повисел немного вниз головой… А потом, когда народ из его деревни пришел бы его освобождать, они бы все равно заинтересовались, что тут есть такого важного, что нужно ловушками защищать. — Но так мы хотя бы сделали что-то, чтобы спасти наши ягоды от этой саранчи! — разъярился Ворчун. — Они им даже не нравятся, я видел сегодня, как один из этих крестьян морщился, когда сунул ягодку в рот. И все равно ведь все ветки обчистят, как же, ягоды ведь им даром достались, не пришлось на ярмарке покупать! А мы и половины урожая не собрали! Он со злостью стукнул лапой по полу и повернулся к Колдуну: — Ну что, есть в Великой книге хоть что-то на этот случай? Или она, как всегда, бесполезна? Колдун никак на это не отреагировал, продолжая задумчиво переворачивать страницы. Ворчун издал раздраженный рык и продолжил описывать круги между книжными полками, а Бабушка, закатив глаза, удалилась на кухню, но вернулась, услышав из библиотеки радостный вопль Колдуна: — Нашел! Вот оно, заклинание «Как уберечь кусты гамми-ягод от внимания людей!» Ворчун тоже развернулся и метнулся к постаменту с книгой, потирая лапы: — Отлично, готовь заклинание, — скомандовал он. — Тебе что-то для него нужно? Колдун провел пальцем по строчкам, читая условия, после чего сразу сник и сокрушенно проговорил: — Мы не можем его использовать. Придется придумать что-то еще. Все медведи, собравшиеся в библиотеке, удивленно ахнули, а Ворчун прямо-таки взорвался от возмущения: — Как это «не можем»? Ты постоянно испытываешь всякие глупые заклинания, а это, между прочим, действительно полезное, пробовать отказываешься? Очень даже можем! — Но Ворчун… В Великой Книге рядом с этим маклизанием… — Колдун, по своему обыкновению, перепутал слово, но тут же исправился, — заклинанием стоит пометка «Не применять, это крайне опасно». Древние Гамми поставили ее не просто так! — А рядом, видишь, — Ворчун бесцеременно ткнул лапой в пожелтевший листок, — есть добавление: «Использовать только в крайнем случае». А у нас как раз такой случай! — Да, Колдун, — Бабушка решительно вступила в разговор. — Я думаю, нам все-таки стоит рискнуть. У меня осталась последняя партия ягод, дальше сок варить будет не из чего. Колдун с сомнением покачал головой, покосился на приписку к заклинанию, явно сделанную почерком другого медведя, но все-таки не стал спорить — просто вынул из колпака перо и лист бумаги, перенес на него заклинание и произнес: — Тогда пойдем. Заклинание надо читать, находясь недалеко от наших кустов. Мы должны торопиться, утром люди опять придут к ним.*
Полная луна поднималась над стенами Данвина, круглая и желтая, как головка сыра со слезой. Толстун всегда облизывался на такой сыр и, соответственно, на луну: в детстве он вообще не видел между ними разницы. Когда он был совсем маленьким, он даже стащил из мастерской Ворчуна веревку и полез по дубу вверх, норовя подцепить луну, спустить ее на землю, а потом как следует полакомиться. Остальные медведи поймали его в последний момент — он как раз скрутил из веревки петлю, замахнулся и чуть не свалился с верхушки дерева… Ворчун тогда очень хорошо постарался, разъясняя ему разницу между луной и сыром, но Толстун еще несколько раз делал подобные ночные вылазки, пока не повзрослел и не понял, что луну не достать с неба, какой бы длинный канат он ни припас. Да и на сыр она совсем не похожа. Сейчас он уже спал в своей комнате, обнимая подушку и представляя себе десятки ореховых печений и кремовых тортов, летящих прямо к нему в рот. Остальные медведи тоже давно спали: сжимал деревянный меч Малыш, недовольно хмурилась Бабушка — очень уж мешали бигуди, которые она накручивала на волосы на ночь, беспокойно ворочался Ворчун, воображая голодную, холодную и опасную зиму. А заклинание, произнесенное несколько часов назад, наконец, начало действовать. Кусты засияли холодным синим светом и начали сплетаться между собой, образуя гигантскую бесформенную фигуру. Ветки моментально обросли поблескивающими в темноте колючками, а ягодки потекли друг к другу, как капельки крови, сливаясь, объединяясь, прячась в глубине кустарника, как подобие внутренностей. И финальный штрих — повсюду вместо листьев прорезались десятки глаз, жадных, ненасытных, заполненных ненавистью… Гамми-монстр дожидался гостей. И, разумеется, дождался. Первыми, кто добрался до кустов поутру, оказались Гай и Виллоби, два юноши-свинопаса. Они даже не сразу поняли, что кое-что изменилось — слишком заняты были жалобами на жизнь, слишком сильно хотели побыстрее закончить работу и убраться домой… Пока Гай, сев на любимого конька, в десятый раз рассказывал приятелю, как его не взяли в королевские пажи («Это все прощелыга Кевин виноват, это он нашептал сэру Таксворду, что меня брать не стоит!»), а Виллоби, потрясая драной корзинкой, сетовал, что теперь его мало того что отправляют рано утром в лес, так еще и возиться со скотиной дольше заставляют: дескать, благодаря ягодам он должен работать лучше и усерднее — шипастые ветки все ближе подбирались к их ногам. Кусты не торопились, выжидая подходящего момента. Словно щупальца, их ветки тихо скользили по земле, но даже не касались башмаков, пока не представился случай захлестнуть в петли сразу четыре тонкие лодыжки и одновременно обвить головы, забив листьями рты. Этим случаем они тут же воспользовались. После этого ожившим кустам ничто уже не угрожало, — держали они слишком крепко, чтобы от их хватки можно было освободиться — и они стали насыщаться. На этот раз не водой и удобрениями, которыми обычно потчевали их медведи, а кое-чем совсем другим. Ветки укутали тела, как шаль, а потом пронзили их насквозь, змеями проползая между ребер, обматывая грудные клетки, намертво присасываясь к холодеющей коже и все еще пульсирующим внутренним органам.*
Медведи отправились к своим кустарникам рано утром. Они не успели позавтракать, но возмущался по этому поводу один лишь Толстун: остальные легко могли предпочесть удовлетворение любопытства нуждам желудка. Впереди всех бежали Колдун и Ворчун — первому не терпелось проверить, сработало ли его заклинание, второй благополучно забыл, что не он отыскал нужную страницу в книге и помнил лишь о том, что это он убедил Колдуна его попробовать, так что был уверен, что, если у них все получилось, хвалить должны в первую очередь его. Они были убеждены, что в худшем случае найдут в лесу обобранные до последней ягодки кусты, и совсем не были готовы к открывшемуся зрелищу… Колдун даже снял очки и протер их, в полной уверенности, что когда наденет заново, кровавые лужи на земле и две фигуры без кожи, за ноги подвешенные на кустарнике, пропадут. Его мечта, разумеется, не осуществилась. Когда он снова нацепил очки на нос, страшная картина не исчезла, наоборот, стала куда отчетливее. Заметил он и еще одну деталь — пара угрожающего вида веток отделилась от ободранных людей и поползла в их сторону. — Ворчун, ты тоже это видишь? — выдавил он в последней надежде, что ему все кажется, а когда получил в ответ кивок, начал осторожно отступать. Остальные, добежав, наконец, до них с Ворчуном, тоже оценили опасность. Теперь они двигались назад мелкими шажками, на ходу вытаскивая бутылочки с соком и ожидая команды, когда можно будет их осушить. Бабушка при этом еще и прикрывала Малышу глаза, чтобы он не разглядел мертвые тела слишком хорошо… — О, святые небеса, — причитал Колдун, основательно действуя остальным на нервы, — это все моя вина, это из-за меня люди погибли. Не нужно было мне использовать то заклинание… — Может, мы решим, кто виноват, позже, когда нам не будет угрожать опасность? — раздраженно бросил Ворчун, продолжая двигаться в сторону от слепившихся воедино кустарников, тянувшихся к медведям десятками ветвей. Таким был единственный план, который он мог сейчас придумать: для начала определить радиус действия веток — кустарники ведь по-прежнему зависят от своих корней, — а потом уже действовать по обстоятельствам… Когда Ворчун услышал визг Солнышко, а потом увидел, как та резво прыгает вдоль ствола на самую верхушку ближайшего дерева, он подумал, что все пропало, теперь-то шустрые ветки непременно до нее доберутся. Однако на то, чтобы достать ее с высоты, длины веток как раз не хватило. Зеленая шипастая ветка смогла только коснуться одного сапожка, но ее длины оказалось недостаточно даже для того, чтобы попробовать обвиться вокруг ноги Солнышко петлей. Видя это, остальные медведи один за другим выпили свой сок и присоединились к Солнышко на дереве. — И что ты теперь скажешь, упрямый болван, — ехидно проговорила Бабушка, обращаясь к Ворчуну, — это ты хотел, чтобы мы использовали то заклинание. Что ты предлагаешь делать сейчас? — Ты, между прочим, не возражала, — почти задохнулся от возмущения Ворчун. — «У меня осталась последняя партия ягод, нам стоит рискнуть» — кривляясь, он изобразил Бабушку так похоже, что Малыш и Солнышко хихикнули, но быстро замолчали, заметив, что неумолимые ветви по-прежнему вьются вдоль дерева, пытаясь взобраться выше. Ворчун между тем продолжил: — А контрзаклинание в Великой книге было? Может, с помощью него мы можем превратить этот ужас снова в наши кусты? — Нет, — Колдун сокрушенно потряс головой в колпаке. — Именно поэтому там и была приписка, что заклинание использовать не стоит. Его не получится обратить вспять. Несколько минут медведи молчали, пока тишину не прервала Бабушка. — Знаешь, Солнышко, у меня есть для тебя поручение. Беги в Данвин и расскажи обо всем Калле. Пусть она уговорит отца и его народ не ходить в лес, пока мы с этим не разберемся. И Малыш пускай тоже идет и скажет то же самое Кевину. Она пошарила в кармане передника, выудила две бутылочки сока и вручила их детям. — Только на землю не спускайтесь, прыгайте по макушкам деревьев. Соседние как раз подойдут. — А могу я зайти еще к Густо? Его ведь тоже надо предостеречь? — вспомнила Солнышко. — Не надо к нему заходить, — Ворчун взмахнул лапой. — Этот бездельник сейчас весь в своих картинах, он и не замечает, что рядом с ним есть реальный мир. Приходили мы вчера к нему с Бабушкой, приносили суп, а он и не заметил ни нас, ни еду. Пока не дорисует очередной шедевр, из дома не выйдет. Так что ничто ему не угрожает. — Просто беги в замок, детка, — Бабушка легонько подтолкнула Солнышко. — С Густо все будет хорошо. Когда синяя беретка Малыша и золотистый затылок Солнышко скрылись среди деревьев, она чуть слышно добавила: — Надеюсь, и с нами тоже… Это был последний наш сок из ягод гамми. Без него мы не сможем убраться отсюда, не попав в лапы злых кустов. Вывернув наизнанку карман передника, Бабушка показала его всем, чтобы уж точно не оставить никаких сомнений.*
Спустя полчаса мишки все еще находились на дереве, и у Ворчуна кончалось терпение. — Ну нельзя же тут просто сидеть! — доказывал он остальным. — Может, я успею спрыгнуть и добежать до долины Гамми. Вдруг в Великой книге все-таки есть ответ на вопрос, как их остановить? — Не надо, Ворчун, — испуганно пробубнил Толстун. — Они точно тебя сцапают и превратят в кусок филе… Сказав «филе», он невольно облизнулся, но от просьб дать ему что-нибудь поесть все же удержался — даже он понимал, что сейчас это будет неуместно. — Нет, я все-таки пойду, — заупрямился Ворчун. — У меня больше всех шансов ускользнуть от них и добраться до дома невредимым. Я и сок вам принесу, на кухне еще остался маленький бочонок, утром я его видел, когда чинил дверцу… Я… Дальнейший спор Колдун не слышал. До этого он просто молча сидел, закрыв лицо лапами и стараясь не смотреть на землю — слишком уж было высоко, слишком страшно, но когда остальные начали склоку, он встал и осторожно полез вниз. «Это было мое заклинание, мне за него и отвечать, — думал он. — Если кто-то тут и должен рискнуть, то я». Когда мишки с дерева заметили исчезновение Колдуна, он уже спрыгнул на землю и сразу же побежал прочь от преследующих его веток. Они, впрочем, оказались быстрее — вот они уже обвивают его лапы, вот окольцовывают туловище, вот под ними скрывается голова… Толстун натянул на глаза шапку, чтобы не видеть, что будет дальше, Бабушка стала сокрушенно причитать, а Ворчун глядел на то место, где только что находился Колдун и где его сейчас пожирали ветки, и не мог поверить, что это все, Колдун пропал, его съели кусты гамми-ягод… «Как же так? Этого просто не могло случиться», — шептал он в отчаянии, закрыв глаза, и так увлекся, что когда до него донесся голос Колдуна, сначала он не обратил на него внимания и распахнул веки лишь после того, как Бабушка ткнула его локтем в бок. — Друзья, я здесь, — с оживлением говорил Колдун, стоящий на живой ветке, которая почти ласково охватывала его лапы. — Они не съели меня, наоборот, стали слушаться. Наверное, потому что это я прочитал заклинание, которое их оживило. — Прекрасно, Колдун, — радостно крикнула Бабушка. — Тогда мы можем спуститься, ведь так? — Да, спускайтесь, — разрешил он, — только медленно. Я пока уведу их в сторону. Он махнул лапой, и ветви-щупальца послушно поползли в указанном направлении… Когда все медведи оказались на твердой земле, Ворчун наклонился к Толстуну и с интересом спросил: — Эй, Толстун? А у тебя еще осталась та жужжалка, на которую прилетают пчелы-злодеи? Он был уверен — ему в голову пришла дельная мысль.*
В прошлом Ворчуна уже бывали случаи, когда он воспринимал одну и ту же ситуацию по-разному. Однажды, например, он с утра ворчал на Густо из-за его излишней активности — тот носился по дому с кистью, пачкая пол красками, и не знал, куда поставить мольберт. Но потом, посмотрев, как художник впадает в отчаяние от потери вдохновения, Ворчун и сам захотел, чтобы Густо снова стал таким же, как утром. Но разница между тем, как они наблюдали за мертвыми, объеденными до последнего листочка кустами, в прошлый раз и теперь, все равно потрясала. Тогда у них было ощущение, что произошла катастрофа, и все пропало. Теперь — что они спасли не только людей Данвина и лесных животных, но и самих себя. Живые щупальца бессильно опали, а кустарники из единого организма — ягодного голема, как окрестил его Колдун, — вновь стали разными растениями… Это было важнее всего. — Наши ягодные кусты еще оживут, — с уверенностью сказала Бабушка. — В прошлый раз ведь ожили. — А если даже нет, — поддакнул ей Толстун, — мы всегда можем отправиться в Зубастый лес. Давно я не проведывал свое растение, к тому же тамошные деревья — теперь наши друзья. Может, они нас чем-нибудь угостят… Он выразительно потер живот и добавил: — Может быть, мы и сейчас пойдем чего-нибудь поесть? Эти сидения на дереве ужасно возбуждают аппетит! Медведи рассмеялись и направились в сторону дома. А на обглоданных пчелами-злодеями ветках в этот момент проступили первые светло-зеленые почки. Одна, другая, третья… Когда на ветке вылезла десятая почка, в центре первой раскрылся темно-фиолетовый глаз, источающий злобу.