The hardest part

      Черные кляксы твоих кофейных, молочно-шоколадных глаз блестят, пробивая матовую оболочку темной комнаты, и ты въедаешься в память, как старая любимая кассета с мультиками, засмотренная до дыр утром по воскресениям, или как бабушкин куриный бульон, умевший исцелять любые болезни, и делавший даже самые грустные дни счастливыми пятнышками воспоминаний.       Между нами бесконечные сорок пять сантиметров старой скрипящей кровати, бесконечные три минуты тишины. Спадают на твои глаза волны волос, еще чуть влажные после душа, еще пахнущие кокосом и ванилью. На щеках будто созвездия рассыпаны, и млечные пути - ямочки рассекают небесный свод.       Домашняя тёплая толстовка пахнет тобой, теплом, чуть-чуть мной и крохотной стойкой капелькой One Million. На бледных, словно безжизненных запястьях разрослись деревца-вены, пустили под кожей пурпурно-голубые корни. Словно вот-вот пробьются крохотные синие цветочки.       Между нами сорок пять сантиметров недосказанностей и почти что признаний. Между нами историй больше, чем можно было бы вписать во все тетради мира. Сколько всего между нами не случалось.       Твои глаза уже слипаются, я знаю, что ты не спал до семи утра, а проснулся в девять.       Я знаю, что по ночам в твою комнату сквозь незавешенные окна пробираются тревога и отчаяние, принося с собой по несколько кружек кофе в компании бессонницы. Знаю, как к подножью кровати подбираются все твои страхи.       Знаю. Но поделать ничего не могу.       Через сорок пять сантиметров я бы мог быть спасательным кругом, жаропонижающим, обезболивающим. Мог бы приносить огромные плюшевые игрушки и делить одеяло, будто нам опять по двенадцать лет.       А, может, и больше. Может, оставлял бы багровые синяки на груди и ключицах, лишь бы отвлечь. Может, держал бы за бёдра, водил руками по тонкой светлой коже цвета слоновой кости, шептал у самого уха, признавался бы тебе в любви.       Может, я каждое мгновение хочу признаваться.       Ты совсем закрываешь уставшие, слегка красноватые глаза и склоняешь голову набок ближе ко мне. Принеси ему одеяло, Фил, ты же хочешь оберегать его до конца своих дней.       От моей комнаты и до комнаты Дэна всего десять шагов и четыре скрипящие половицы. Одно клетчатое серое одеяло и двадцать секунд без дыхания.       Господи Святой, почему во сне он похож на огромного плюшевого медведя, который в детстве охранял твой сон каждую ночь возле кровати.       Теперь ты оберегаешь этого мишку и защищаешь каждый его сон о чём-то хорошем. Что снится Дэну? Концерт Канье Уэста или огромный загородный дом с Шиба-Ину? Кто снится Дэну?       Ресницы трепещут как травинки в дождь, а губы застыли в слабой довольной улыбке. Это точно кто-то очень хороший.       Я уже сам закрываю глаза, приглушаю лампу, бесшумно кладу на тумбочку очки и ложусь к нему спиной. Не уходить же теперь спать без одеяла.       Как будто миллионы крохотных тонких иголочек пробегают по спине, предплечью и животу. Дэн притягивает к себе ближе, обхватив за плечо.       Фил, только не разворачивайся к нему, ваши лица гораздо ближе, чем сорок пять сантиметров. Скорее всего, даже ближе, чем пять.       Сам понимаешь, чем это всё может закончиться. Ты знаешь, чем рискуешь. Ты не хочешь терять его, Фил, поверь мне.       Секунды тянутся, как липкая жвачка на солнце, в животе разлили горячее масло. В неравном бою с самим собой побеждает Фил Хочу_Всю_Жизнь_Провести_Лицом_К_Лицу_Со_Спящим_Дэном Лестер. Аккуратный, еле слышный поворот, рука Дэна даже не упала с плеча. Где вас таких удивительных только делают. Закрываю глаза, словно не хочу видеть, хочу только чувствовать, только осязать. Мои ресницы касаются его, это пытка. Это лучшая пытка из всех. За закрытыми занавесками пробивается серый ленивый рассвет. Наверное, сейчас вся Англия слышит биение моего сердца.       Дэн чуть-чуть сопит и продолжает улыбаться. Ему чуть-чуть в глаза лезут собственные кудри, он смешно хмурит брови, будто ему снится колледж, школьные задиры или босс с первой работы. Он не спит. Дэн не спит. Дэн сейчас точно так же в сознании, как и я. Еще не открыл глаза. Теперь мое сердцебиение слышно и за пределами Англии.       Но руки с плеча не убирает. Не отодвигается. Не открывает глаза. Что в твоей голове, Дэн Хауэлл? О чем ты думаешь? О чем ты думаешь уже который день?       Я просто не могу пошевелиться, у меня в голове война миров вперемешку с дикой паникой, руки холодеют, пересыхает во рту. Я теряю контроль над самим собой и, черт возьми, над всей своей сознательной жизнью.       Всё сейчас рушится с грохотом миллионов падающих высоток. Каждый прожитый день теперь мутирует, меняется и выглядит совершенно по-другому. А все потому, что Дэн не убирает руки и не открывает глаза.       Помнишь, Фил, как вы без какой-либо причины открыли бутылку коньяка в час ночи, приглушили свет в гостиной, оставив только одну лампу и свечи, а потом, еле соображая, где находитесь, включили чей-то кавер на Can’t Help Falling in Love?       Помнишь же, как схватил его за талию, а он тебя - за плечи, и вы медленно качались по комнате, зачем-то глядя друг другу в глаза и улыбаясь, как сумасшедшие, путаясь в ногах, теряясь в пространстве? Помнишь, как блестели те пьяные глаза? Думаешь, это были только отблески свечей и Джека Дэниелса?       Помнишь, как каждый раз замирает его дыхание, когда ты выходишь к нему в официальных костюмах? Как он смотрит на тебя, когда ты снова рассказываешь какую-то ненужную чепуху? Неужели ты не помнишь это обожание в глазах?       Интересно, он думает сейчас о том же?       Вдруг рука Дэна медленно опускается вдоль моей руки, цепляясь за складки фланелевой ткани и застежки рукавов. Еле слышно, будто все звуки мира заглушает грохот моего сердца, подпрыгнувшего к самому горлу. Его ледяные пальцы скользят вдоль моих, будто наэлектризованные, меня словно прошибает ударами тока в тысячу вольт. Никогда руки Дэна не чувствовались так, как сейчас. Никогда раньше его прикосновения не вызывали такой сумасшедшей бури эмоций. Он доходит до бедер и на минуту останавливается. Я нервно сглатываю, не решаясь не то, что открыть глаза - хоть как-то дышать. Ресницы Дэна всё так же касаются моих, но теперь он кажется совершенно спокойным. Как ты это делаешь, Дэниел?       Наконец его рука соскальзывает с моего бедра и медленно, аккуратно, но верно движется вдоль спины. Он будто исследует каждый сантиметр, будто никогда раньше не прикасался ко мне. Я чувствую, как он мягко обхватил мою шею холодными пальцами и меня пробивает мелкая дрожь. Уже никто не может отступить, что бы Дэн ни задумал. Пути назад уже перекрыты.       Я распахиваю глаза. Нет больше сил отгадывать, что у него на уме. Дэн делает то же самое, и я на секунду теряю контроль над собственным рассудком. Никогда еще его глаза не были так близко к моим. Никогда еще мы настолько не сходили с ума. Я смотрю на него не то с вопросом, не то с вызовом. Если он сам это всё начал, так пусть и закончит. Он различает в моих глазах страх, и я вижу, что он тоже боится.       Только бояться уже поздно, Дэнни. Мы всю жизнь боялись.       Секунды тянутся и кажутся вечностями. Не так уж и просто в секунду решиться на то, на что много лет не решался.       Дэн не выдерживает первый. Он закрывает глаза, делает вдох и целует меня горячими покусанными губами.       Никогда бы не подумал, что это будет чувствоваться настолько правильно. Я накрываю его губы своими, прижимаю ближе за талию и бёдра, хочу показать, что он нужен мне больше, еще больше. Его рука в моих волосах, ноги переплетаются, одеяло сбивается и улетает на пол. В голове будто тысячи маленьких салютов и взрывов.       Дэн открывает глаза. Почему-то видит не привычный черный шкаф, а полку с игрушками Фила. Почему-то тело приятно ноет и губы болят, как будто он всю ночь..       Осознание приходит вместе с ароматом кофе из кухни. Наверное, самым вкусным кофе в его жизни.       Начинается новый день.