Твое тепло

Каждый день я захожу в его палату и каждый раз мое сердце болезненно сжимается от «картины» передо мной и эта «картина» отнюдь не живописна. Писк аппаратов не приятен для моих ушей, но я даже не морщусь, не хочу чтобы ему казалось будто мне неприятно входить сюда. Хотя, по правде говоря, мне и правда не приятно, мне бы хотелось чтобы все было как прежде. Хочу, чтобы мы снова были просто вдвоем, просто проводили вечера под одеялом, сидя перед телевизором. Хочу снова увидеть его улыбку, хочу видеть его смущение и ощущать как он вздрагивает, когда я касаюсь его. Но судьба видимо решила, что я стал слишком счастливым и решила забрать у меня все одним махом. Все началось с обычной простуды, затем становилось все хуже и хуже. Вскоре он уже не мог ходить, а через время его день делился на до кашля и после. Приступы становятся сильнее с каждым днем и что самое ужасное я никак не могу облегчить ему боль и страданья, я могу лишь сидеть рядом и держать его за руку. Я сажусь возле его постели и аккуратно беру за руку, в последнее время почти каждое движение дается ему с трудом и болью. — Ты просил меня прийти и вот он я, — пытаюсь выдавить из себя подобие улыбки, но выходит плохо. — Я больше не могу, — тихо звучит ответ. Акутагава медленно открывает глаза и переводит взгляд на меня. Большие темные глаза кажутся неестественными на фоне бледного лица со впалыми щеками. За время болезни он достаточно сильно похудел, болезнь «съедала» его изнутри. — Что значит не могу?! — возмущаюсь я. — Еще слишком рано! Мы обязательно справимся, ты только не сдавайся! — я крепко сжимаю его худую и бледную руку. — Ты же и сам знаешь, что мы и так уже проиграли. Я проиграл. Болезнь не отступит, Чуя, — Акутагава переходит на шёпот, каждое слово дается ему с трудом. Я и сам знал, что это конец, но отказывался верить. Все не может закончится вот так! Мы через столькое прошли чтобы быть вместе, а теперь все закончится вот так? Нет, я не допущу этого! — Все будет хорошо, у тебя все еще впереди, — ладонь Рюноске ложится на мою щеку, я и сам не заметил как по щекам потекли слезы. Я не помню когда в последний раз плакал, возможно когда был маленьким. — Нет, — все так же упрямлюсь я и накрываю своей ладонью его. Ладонь Акутагавы холодная. Что-то не так, его дыхание. Оно хриплое и грудь вздымается через раз, но он не кашляет. Я слышу как он шумно выдыхает, но не слышу вдоха. Его лицо искажается, он не может сделать вдох. Рука Акутагавы чуть сжимает мою щеку. Это конец, его веки закрываются, они больше никогда не откроются. Я все еще держу его руку, на удивление он умер тихо и даже без конвульсий, как я себе это представлял, но он все же умер. А я ведь столько хотел ему сказать, хотел сказать как бы это было здорово снова сходить в то кафе на углу или купить того шоколадного мороженного в киоске с зайчиком, или как здорово было бы снова провести вечер просто в тишине, прижимаясь друг другу, как здорово было бы если бы он снова начал читать вслух «Маленького принца» которого так любил. Было бы… Но этого не будет, никогда, ведь твои веки больше не откроются, уста не произнесут больше приятных или даже похотливых слов, твои руки больше не обнимут меня, не приласкают когда на душе становится погано. Я целую твои губы, но они не отвечают взаимностью, они холодные как лед. Моя рука касается твоей, но не отвечает тем же, она такая же холодная как и губы. Мне безумно хочется согреть тебя и потому я просто ложусь рядом и обнимаю тебя, но не чувствую твоего горячего дыхания и биения сердца. Я больше никогда не почувствую твоего тепла.