***
Виктору двадцать семь. (Уже двадцать восемь, но сознание упрямо застряло на этом числе) У Виктора относительно счастливая жизнь вместе с Юри Кацуки, собакой и взаимопониманием. Где-то рядом с последним стоят поддержка, уважение и прочая хуета, которая ему, кажется, вовсе не нужна. Юри говорит, что любит. До боли щемящей душу улыбки, до всякой живности в животе. Юри говорит, что «С тобой навсегда». А Никифоров лишь отнекивается/отмахивается/беззвучно посылает нахер. (Третье, кстати, совсем не про него. На фоне с сарказмом звучит «конечно»). С Юри у него любовь (а любовь ли?) и отношения, которые нормальные от слова «нихуя». Потому что втрахивать тело шестнадцатилетки в кровать не нормально. Потому что Виктор ебаный эгоист, который никого не полюбит сильнее себя. Потому что Виктор пытается думать о Юре и не причинять ему боль. Получается крайне хуёво. Никифоров ослепительно улыбается репортёрам, от которых бессвязным потоком сыпятся вопросы. Большинство, конечно, связаны с личной жизнью, потому что копаться в чужих тайнах — это, безусловно, прекрасно. Вот только тайны шестнадцатью стальными ключами заперты глубоко в подсознании и открываются лишь рядом с холодным русским мальчиком, курящим ментоловые сигареты, которые они тактично делят на двоих. Виктор не спрашивает, откуда он их берёт. Виктору на периферии сознания плевать на ту статику с Юри, но бросить он его не может. Как и сказать, что любит, потому что это враньё. (Самому себе или ему?) Виктору вообще на всё плевать. Юра выплевывает ему в лицо «Мудак», а сам раз за разом обжигается ледяным кипятком, когда Никифоров рукой проводит по спине, оставляя меж ключицами красные отметины. Юра красивый, хрупкий, управляемый. С ним до белых пятен в глазах можно впадать в экстаз, когда Плисецкий прогибается под ним, насаживаясь на член бедрами, и глухо стонет, прикрывая от наслаждения глаза. Трахаться с ним — одно удовольствие, которое проходит слишком быстро, потому что дома его, вообще-то, ждут. А с Кацуки Виктор совершенно другой. Нежный, аккуратный, любящий и вовсе не гордый. Он не просит его стонать и выгибаться в спине, не заходит на сухую, мол, и так сойдет, не кусает за шею, а лишь губами выводит узоры, слизывая с губ вкус малины. Юри сладкий. Юри тёплый. Юри его всегда ждал и ждёт до сих пор. Виктор ловит себя на мысли, что Юра его никогда не выжидал. Виктор не осознает то, что он знает Юру от слова «нихуя». Но ему ничего не мешает узнать, ведь так?***
Квартира находится на восьмом этаже многоэтажки, почти что в центре Питера, а в ней живет сам Юра Плисецкий. Точнее, квартиру снимает ему Виктор, который относится к парню как к личной тайне, грязному секрету, о котором никто не должен знать. От этого на душе противно, от этого хочется окурками всю пепельницу заложить, а после долить в себя немного (пропорционально много) коньяка, чтобы забыться. Быть вторым в катании Юра не привык. Быть последним для Виктора кажется чем-то правильным и значимым. (Нет) Юра смотрит на его силуэт, сидя на кровати. В свете огней ночного города и блеклой луны Виктор кажется ещё прекрасней, хотя, куда ещё сильнее? Для Юры он самый лучший. Самый-самый. От этого щемящего трепета не рождаются бабочки в животе, лишь появляется желание удивлять и так по-глупому быть вместе. Юрочка любит думать о прекрасном, о своём счастливом будущем, об их общем будущем. В реальности всё оказывается куда проще и мрачнее. Виктор курит, потому что запутался, потому что ему нравятся эти (не) отношения с Юрой. Юрой-которому-шестнадцать. И он, которому почти тридцатник. (А ещё у него есть вторая половинка, но об этом мы, наверное, промолчим) Мужчина в последний раз вдыхает горький дым, думая о том, что где-то в кармане у него валялась жвачка. Так, на всякий случай, ведь Кацуки не любит запах сигарет. Но он, скорее всего, готов смириться. — Вить, что случилось? Ты же ненавидишь мои сиги, а тут уже вторую выкуриваешь. Виктор усмехается: он всё-таки проницательный. Но лучше бы молчал. Так было бы в сто крат легче. Он поворачивается к Юре и в два шага доходит до кровати, садясь. Мысли разбегаются в голове, а в горле застыл комок из недосказанных раньше слов. Виктор заебался от всего этого. Так просто и по-человечески нормально. Виктор хочет уйти от всех вопросов, став гуляющим холостяком, но раз решился на серьёзный поступок, раз дал обещание, так нужно его держать. Правда, это его не остановило меньше года назад уехать в Японию. Это никогда его не останавливало. Юра видит отрешенность на лице мужчины и чувствует полную неосознанность своих действий. Он подсаживается ближе, опуская руку на плечо и как-то по-доброму смотря в глаза. Это кажется Виктору милым. — Юр, я просто заебался от всего этого. Знаешь, с тобой легко. Я могу не переживать, что как-то раню тебя, не буду думать о синяках и засосах, из-за которых с утра ты будешь мне жаловаться. Не буду думать о том, что придётся врать и выжимать из себя: я люблю… Юра отчетливо слышит на фоне тихого голоса Виктора, как трещины расползаются по сердцу, причиняя обширный инфаркт. Это безболезненно. Это быстро. Это смертельно. Юра осознаёт всю свою глупость и закрывает на замок подальше чувство наполненности и трепета. Он не скажет ему об этом, нет. Ни сейчас, ни завтра, никогда. Виктору не это от него нужно. Ему нужно чувство той самой легкости и возбуждения, что иголками покалывает в фалангах пальцев и норовит съесть с корнями душу. Но Виктор продолжает, потому что ему ещё есть что сказать: — С тобой мне нравится трахаться, правда. Ты… разноплановый, что ли. Не знаю, как это объяснить. — Не объясняй. А он делал тебе так? Юра опускается перед Виктором на колени, подавляя внутри свою гордость и не думает сейчас об унижении. Он знает, что так обычно делают людям, чтобы их удовлетворить. И он знает, что в этом постыдного нет ничего, потому и заправляет непослушные пряди за ухо, смущенно улыбаясь. Он осторожно касается пальцами головки и столь же аккуратно проводит рукой вдоль основания, медленно-медленно, будто дразня. У Виктора в глазах темнеет от вида Юры, который высовывает длинный заостренный язык, проводит по головке, смакуя, облизывая. У Плисецкого длинные тонкие пальцы, которые с основания переходят на головку, тем самым надрачивая. Никифоров шумно вдыхает носом, цепляясь за светлые волосы Юры, и чувствует приятную тяжесть внутри живота. Стояк упирается в щеку подростка, а тот судорожно стискивает зубы, а потом пытается заглотнуть. Первая попытка проходит не слишком удачно из-за нерасслабленного горла, и Юра морщится, закашлявшись. Виктор глядит на него, мол, не надо, но Юра упрямый малый. Раз начал, так нужно довести до конца. Он заглатывает неумело, но максимально глубоко, насколько может, а после медленно двигает головой. Одной рукой он упирается себе в колени, а второй поглаживает мошонку, потому что где-то в статье читал, что это означает доверие. Виктор подавляет в себе желание громко застонать, но судорожные вздохи выдают его с потрохами. Он сильнее сжимает в руке светлые волосы, насаживая голову Юры глубже, из-за чего кислорода подростку не хватает, а дышать носом становится намного сложнее. — Юра… Блять. Плисецкий самодовольно усмехается, добавляет язык и начинает двигаться быстрее. В комнате душно и жарко, открытые окна не спасают от мутной пелены в глазах и раскрасневшихся щёк. Виктор почти задыхается, потому что минет ему парень ещё никогда не делал. В особенности, Юра, у которого это очень неплохо получается. В особенности тогда, когда Виктор ищет новые эмоции. Подросток резко выпускает член, полной грудью вдыхает кислород и смотрит прямо в глаза Виктору. Красный, возбужденный, с часто вздымающейся грудью, он кажется прекрасней, чем на любых фото. Юра мысленно запоминает этот момент, а после языком проводит по выступившим венам и вновь облизывает. Виктора захватывают эмоции, и он кончает неосторожно и прямо в горло Плисецкому. Тот глотает горькую сперму, пачкая губы, а по подбородку тянется слюна. Юра резко поднимается и целует в губы Никифорова, практически сразу же углубляя поцелуй. Виктор чувствует вкус ментоловых сигарет, своей спермы и мяты. Виктору кажется это ахуенным. А где-то там, в пяти станциях метро, в квартире его ждёт Юри, обнимающий Маккачина и читающий какие-то новости. Виктор спешит домой, потому что Юра — не его дом. Холодный русский мальчишка ночью глотает свои же слёзы, смотря на звёзды. Но они, увы, не помогают.***
Юри решил вечером приготовить для Виктора сюрприз, сделав традиционный японский ужин, кои так любил фигурист, будучи в Японии. Но они в холодной России. Россия — страна прогнивших людей с мнением-стереотипами. Россия — депрессия и жалость к нищим в одном ебучем флаконе. Россия для кого-то дом, для кого-то — повод сброситься с крыши. Юри не нравилось здесь. Юри любил Японию, со всеми штормами и землетрясениями, со своими правилами и верой, с немного фанатичной любовью к аниме или манге. «Не создавай себе кумиров», — Кацуки его уже создал и не жалел. Ведь Виктор его любит, так по-доброму прекрасно и нежно, что внутри, кажется, становится ещё ярче от света его улыбки, от его касаний к теплой шее, от него в целом. Виктор любит свитера, а ещё ему ночью холодно. Виктор пахнет корицей и домом. Виктор никогда ему не врёт и всегда улыбается. (Где-то на фоне фыркает один Плисецкий — фальшивостью блещет и рябит). Никифоров приходит около восьми, уставший, но не теряющий блеск в глазах. Юри с порога берёт его пальто, потому что в Питере даже в конце марта холодно. Фигурист благодарно кивает и мягко целует в щёку — Кацуки на две секунды чувствует ментоловый аромат, но не обращает внимания, потому что незачем. Ужин стынет на столе, потому что никто не торопится. Наконец, усаживаясь на стул, Виктор первым делом берет телефон и что-то ищет в интернете. Юри хмыкает, мол, окей. Он не знает, насколько Никифоров заебался от всей этой рутины, домашнего очага. Он заходит в переписку с Юрой и, накладывая в тарелку еды, печатает: «Юра, я к тебе приду в пятницу, хорошо?» Доставлено: 20:17 Он улыбается Юри, говорит, что как всегда вкусно, и снова уходит в мир интернета, полностью поглощенный твиттером. О них много пишут, уведомлений каждый раз приходит всё больше, но Виктор их почти не читает. Ему не совсем интересно, что пишут в его сторону, потому что пишут много и, в основном, про личную жизнь. В ленте он натыкается на твит от Джей-Джея. Выражение лица сразу меняется на серьёзное, а губы сжимаются в тонкую линию, однако японец ничего не замечает и продолжает что-то лепетать. «Сегодня в Питере с Юрой погуляем. [Прикреплено изображение]». Опубликовано: @J_KING_J в 16:54 Голод уходит на второй план. Виктор хрипит что-то непонятное, а после встаёт и притягивает к себе Юри, нежно накрывая его губы своими. Парень запускает пальцы в светлые волосы, притягивая ближе и желая углубить поцелуй. Виктор срывается. К ебеням летит вся чувственность и нежность. Виктор оставляет на светлой коже синяки и укусы, втрахивает тело в кровать и не капли не осознает то, что Кацуки совсем непривычно. Это не изнасилование, однако Юри чувствует, что его используют. В конце-то концов, он понимает, что Виктору это нравится, поэтому терпит. Где-то на дисплее маячит сообщение: «Окей, Вить. Всё равно я занят. Кстати, я тут себе ошейник присмотрел. Тащи в пятницу свою жопу и что-то типа веревок/наручников, я хочу попробовать». Доставлено: 20:26. В этот момент внутри Виктора что-то трещит по швам. Может, это та самая нежная (не) любовь?***
Джей-Джей как всегда широко и слишком дерзко улыбается, обнимая за плечи Плисецкого. Тот недовольно фыркает, но обнимает в ответ Лероя. Он не изменился с прошлого года ни капли. Такие же темные короткие волосы самодовольная ухмылка и гортанное «леди» на губах. Меняются лишь их отношения. Потому что раньше бы он не приехал к Юре лишь потому, что захотел пообщаться вживую. А ещё потому, что у того две недели назад был день рождения, но это мы опустим. Лерой снимает обувь, вешает куртку и проходит на кухню, где на столе красуется бутылка вина и коньяка, а так же закуска. Он усмехается, а после шутливо добавляет: «А как же торт?» Юра не отвечает, ведь в этом нет смысла. Они садятся за стол, разливают коньяк. Внутри застывает предвкушение наебениться, а Джей-Джей говорит какой-то ненужный тост в виде поздравления, хотя подарок его остался где-то в коридоре. Плисецкий коротко кивает и отпивает. Где-то около одиннадцати кухня сменяется балконом, потому что одному нужно покурить свои тонкие ментоловые сигареты, а второй притащил электронку, потому что вроде как бросает. Лерою становится немного даже жаль, что Юра прожигает своё здоровье в совсем не полезном деле, но, помнится, в свои шестнадцать он был не лучше. В свои шестнадцать он не страдал из-за чувств почти к тридцатилетнему мужчине, не чувствовал удушье и не мечтал сброситься с крыши, потому что так будет легче. (Нет). Юра пьяно смотрит на него, рассказывая о проблемах, не скрывая ничего. Юра знает, что ему можно доверять, потому что Лерой его никогда не предавал и не бросал, в отличие от некоторых. У этих некоторых красивые глаза, сильные руки и широкая спина. Эти некоторые выглядят как личный эстетический оргазм для Плисецкого. (Увлекаться взрослыми мужчинами не нормально, Юра, пойми это) Но Юра не понимает. Или, может быть, понимать не хочет, потому что сквозь пелену невыплаканных слёз мир смотрится расплывчато и в каких-то мутных тонах. Юра — мутные воды Невы, покрытые еле заметным льдом. Юра — песни найтивыход и дешевый алкоголь. Юра — ментол и мята, комок из несказанных откровенных слов и полеты в космос. У мальчишки слишком яркие и красивые сны. И внешность. А вот душа — холодный вакуум, который хочется наполнить чем-то, кроме сигарет, алкоголя и вечных несбывшихся грёз. Лерой выглядит немного нелепо и как-то слишком по-домашнему — Плисецкий улыбается, резко поворачиваясь к нему и обхватывая ладонями широкие плечи. Лерой смотрит невнятно и в его глазах читается удивление, а Юра становится на носочки и резко подается вперед, накрывая своими сухими губами его. Джей-Джей не сопротивляется, ведь алкоголь ударяет в кровь, он лишь открывает рот и кладет свои руки на талию Плисецкого. Тот отстраняется, а Лерой кусает его за нижнюю губу, перемещая ладони на бедра. Юра вздыхает рвано, снова поддается вперед и останавливается, глядя прямо в глаза. И до него доходит, что они делают на этом балконе. Ветер бьёт в лицо, колюче щипает кожу и алкоголь уходит на второй план. Он. Поцеловал. Джей-Джея. Не Виктора. П о ц е л о в а л. — Прости. Я… Я не знаю, что на меня нашло. Дыхание сбивается, а к глазам подступают слёзы. Юра не хотел, чтобы дружеские отношения с канадцем зашли так далеко. Ему просто ударил в голову алкоголь, да, конечно. Это всего лишь коньяк, совсем не мудак с именем на В, тем более, не то, что этот мудак с именем на В ему изменяет, а Юра вроде как и не против. На самом деле, он против и он готов кричать, что это неправильно. Трахаться с одним, но жить с другим. (Какая же ты шлюха, Витя). Лерой усмехается, запускает в волосы руку и, кажется, его совсем не волнует этот поцелуй и то, что могло бы произойти потом. Он смотрит куда-то в небо, где звезды и созвездия живут своей жизнью и смотрят на людей, а после вздрагивает — желтый свитшот не слишком согревает от холодного питерского ветра. Что уже говорить о Плисецком, на котором одна футболка, а ему не холодно, потому что внутри всё горит. — Не волнуйся, Юра. Всё хорошо. Я и сам перепил. На что подросток кивает, наконец, открывая дверь. Ему нужно всё обдумать, но мысли в голове путаются и лишь одна настойчиво кричит: «Ты даже ему изменить не можешь. Какой же жалкий влюбленный идиот, Плисецкий». Юра понимает, что вляпался по уши. Только вот… его некому жалеть.***
«Ты серьёзно? Ты знаешь, что это больно? И тебе шестнадцать, Юра. А на чокер бы я глянул… Ммм». Доставлено: 5:44 «Блять. Хули не спишь? Да, я знаю. Но мне так похер. Старый извращенец, ну, посмотри». [Прикреплено изображение] Доставлено: 6:12 «Ты ещё чулки возьми. По-моему, это классно! А фотка стоит на заставке теперь». Доставлено: 6:14 Юра хмыкнул — Виктор был слишком фетишистом. Ему вообще нравилось всё красивое, живое и возбуждающее. То, что Никифоров фанат БДСМ — Юру не удивляло ни капли. Его удивляло то, что ему нравилась мысль о временном подчинении Виктору. Конечно, никто особо перегибать палку не собирался и вряд ли это можно назвать настоящим действием психосексуальной субкультуры, но попробовать стоит. Ведь всё, что кажется запретным и недозволенным, на самом деле оказывается прекрасным. По крайней мере, как-то так думал Юра. Виктор пришёл к нему около девяти часов, долго и нудно рассказывал про правила и безопасность, а так же предложил слово, которое будет означать прекращение всех действий. Плисецкий на это лишь хмыкал, ведь знал, что пойдёт до конца, даже если будет больно и непривычно. Не зря же Виктору нравилось это делать в прошлом. Чтобы полностью угодить своему партнеру, Юра застелил на кровати красные простыни, а сам, как и обещал, купил для себя черные чулки (Вы не поверите, как странно на него смотрели продавцы) и натянул на шею чокер с золотистым колокольчиком, который негромко звенел при вращениях головой. Виктор решил остаться в своей обычной одежде, так что, зайдя в комнату, Юра не смог любоваться чем-то необычным. Однако его привлекло совсем другое. В руках Витя держал красивый венок, с голубыми цветами и вьющимися искусственными стебельками. Юра немного смущенно глянул сначала на улыбающегося Виктора, потом — на украшение. Это, вероятно, был тот, с которым много лет назад выступал Никифоров, а сейчас этот самый чемпион стоит перед Юрой в черных джинсах, растянутом свитере и с предвкушением во взгляде (Почему-то Юра думает об эстетике и о том, что Виктор прекрасен). Он ближе подходит к кровати и ложится на неё, ожидая дальнейших действий со стороны Никифорова. Тот не спешит, сначала мягко набрасывает на светлые волосы венок, а после легко целует мягкие губы, подушечками пальцев оглаживая контуры тонкой шеи. Хрупкие запястья сгребаются в широкую ладонь Виктора, он из кармана достает грубую веревку, что неприятным холодом обжигает кожу, а после завязывает в тугой узел, прикрепляя над головой. Юра смотрит недоверчиво, дергается от прикосновений к ребрам, но не может вырваться, лишь сильнее растирает кожу, оставляя красные следы от веревки. Виктор ухмыльнулся, завлекая Юру в поцелуй, проводя пальцами ниже живота и вызывая покалывания, будто бы от заряда тока. Он целует умело и напористо, проводит языком по юрьевым губам, с привычным вкусом тонких ментоловых сигарет и кофе, смакуя этот миг. Парень прикрывает глаза и тихо стонет, когда Виктор одной рукой проводит по мочке уха, а после на его лицо ложится что-то гладкое и такое же холодное, как и веревка. Юра открывает глаза, но видит лишь темноту, понимая, что тот ему, вероятней всего закрыл глаза чем-то вроде галстука. Юра не видит ничего, но чувствует прикосновения на ключицах и шее, обжигающее тепло, разливающееся по всему телу и холод повязки на глазах. Он хрипло вдыхает раскаленный воздух, когда Виктор проводит длинными тонкими пальцами по внутренней части бедра, задевая запястьем головку возбужденного члена, а потом возвращается вверх. Это кажется самой прекрасной пыткой, когда Никифоров одними губами вычерчивает на прессе и ребрах узоры, проводит языком по сладкой и манящей коже, что кажется непривычно светлой, с редкими шрамами, а после прикусывает передними зубами, оставляя красные следы. Эдакий контраст, игра цветов, чертов фетиш портить всё чистое и девственное. И кто же знал, что это самое девственное будет дышать так сбивчиво от одних лишь прикосновений, всем своим видом показывая то, что ему нравится. Когда Виктор, чуть медля, слизывает капли спермы, Юра выгибается в спине, откидывая голову назад, и может, разве что, только представлять то, как Виктор заглатывает эрегированный член, смотря прямо ему в глаза, и считает это дико возбуждающим. Весь Юра сейчас кажется чертовски красивым и возбуждающим — со спутанными светлыми волосами, которые украшают синие цветы, ярким отпечатком выделяясь, со следами от зубов и засосами на ключицах, со связанными хрупкими запястьями и так пошло раздвинутыми ногами. Виктор, по правде говоря, готов кончить от одного лишь взгляда на такого мальчишку, каким его не видел никто и никогда. И Виктор не позволит, потому что он слишком собственник и эгоист. (Слишком мудак, если быть полностью точным). Никифоров заглатывает полностью, умело использует язык и оглаживает руками внутреннюю часть бедра, находя это слишком интимным. Юра в сотый раз жалеет, что ничего не видит, но так увеличивается чувствительность, потому что вся кожа покрыта мурашками, а на щеках остаётся яркий румянец. Колокольчик на шее звенит, сливаясь с тихими стонами. Внезапно Виктор останавливается, наклоняется к его лицу, оставляя на губах слишком незаметный поцелуй, а Юре нужно несколько секунд, чтобы восстановить и так неровное дыхание. Он выдыхает одними губами: «Виктор», а после напрягается, чувствуя, как в его рот проникают пальцы. — Облизывай. Немного грубо. Юра старается сосредоточиться, но изнывающий член и возбуждение не дают сконцентрироваться на чем-то одном, потому что просто водит сухим языком, немного приподнимая бедра. Никифоров резко сжимает его волосы, доставая изо рта пальцы, а после оставляет на лице пощечину, от которой Юра резко отворачивает голову, скуля. Ему почему-то не кажется, что Виктор зол или разочарован, потому что удар был не слишком сильным, однако ощутимым. — Ты должен делать всё, что я потребую. Ты просто моя игрушка, ты ничего не стоишь… Ты для меня — пустое место. Слова, что всё время крутятся в голове Юры, звучат в самый неподходящий момент, а в их правдивости он не может засомневаться. Юре больно/неприятно/обидно. Подросток закусывает губу, когда Виктор входит в него двумя пальцами, растягивая изнутри, а на глазах остаются слезинки. Внутри Плисецкого узко и горячо, Виктор шепчет много пошлых вещей, говоря о том, как будет его трахать, а тот лишь сильнее заводится от этих слов, поддаваясь навстречу пальцам и не чувствуя особого дискомфорта. Слова, сказанные ранее, утопают в тихих стонах и вздохах, Юра цепляется короткими ногтями за веревку, пытаясь сжать её, чтобы чувствовать что-то ещё, кроме его прикосновений, разжигающих внутри пожар. Виктор входит резко, не предупреждая о своих действиях. Он оставляет синяки на ягодицах, до боли сжимая те, грубо целует Юру в шею, иногда прикусывая кожу и припадая к жилке. В комнате душно и жарко, внутри парня — ещё жарче. Никифоров периодически ударяет по лицу, будто бы отрезвляя, а Юра лишь подчиняется, насаживаясь на член фигуриста, хрипло выдыхает его имя и совсем не сдерживает себя, когда Виктор задевает простату, стонет громко и протяжно в поцелуи. Мужчина не сдерживает себя, толчки становятся аритмичными, глубокими, слишком приятными для них двоих. Он сдавливает горло Юры одной рукой, а второй по всей длине проводит по стоящему члену. Плисецкий не выдерживает, откидывает назад голову, прогибаясь в спине и задыхаясь в собственном оргазме. Хрипло вскрикивает имя партнера, а на шее звенит всё тот же колокольчик при каждом толчке Виктора внутри. Он кончает прямо тому в руку, сперма попадает на живот, а всё тело дрожит от оргазма и усталости, что оседает под позвоночником и полностью обволакивает подростка. Юра чувствует, как тот обводит пальцами вены на его члене, замедляясь и, прямо перед настигнувшим оргазмом, целует мягко и нежно. Им нужно несколько минут, чтобы прийти в себя и отдышаться, потому что всё происходящее не хочет покидать их разум ни на секунду. Раскаленный воздух обжигает легкие, прохлада повязки и веревки не спасает, да и те давно уже нагрелись из-за простой теплопроводности. Но Юра всё равно чувствует себя счастливым, хоть и подчиненным. (Это его не пугает от слова «совсем»). Около четырех часов утра Плисецкий просыпается от вибрации телефона Виктора, который впервые остался с ним на ночь, потому что у того не было никаких сил возвращаться домой. Это домой звучит не слишком убедительно и от него почему-то в груди болит. На дисплее отображается фотография Виктора и Юри, а Плисецкий сдерживает себя, чтобы не ответить. Вызов прекращается так же внезапно, как и его почувствовал Юра. Что-то внутри шепчет ему разблокировать экран, что подросток и делает, однако, знаете ли, лучше бы не делал. Потому что в браузере открыта вкладка с покупкой золотых колец. Свадебных. Не для него, а для Юри. Плисецкий чувствует себя идиотом. Плисецкому не для кого дальше жить. Жить мечтами своими, конечно, можно, однако реальность оказывается куда печальней, чем она есть. Быть третьим лишним Юре не хочется, как и разбить себе вдребезги сердце. Где-то на фоне чужой голос хрипит о том, что «тебе всего-то шестнадцать лет, а жизнь тебя ничему не учит». Но, увы, уже поздно что-то менять.***
«@Yuri_Plisetskyi, чёрт, чувак, с тобой всё хорошо? Потому что то, что пишут про тебя...» Опубликовано @sky_druger в 6:48 «Не, конечно, у него все хорошо, @sky_druger. Его считают геем и парнем Джей-Джея. Что может быть лучше?» Опубликовано @LouBlue в 7:06 «Дорогие мои, Юра молчит, Джей-Джей вернулся в Канаду. Это слухи, не более». Опубликовано @stripped_tiger в 7:39 Твиттер взорвался совместными фотографиями Лероя и Плисецкого. Тысяча слухов, идиоты, считающие себя самыми умными, какие-то доводы и аксиомы, которые не стоили ни гроша. И ни одного правильного ответа, почему Плисецкий три дня не появлялся в социальных сетях и ничего не сказал насчёт тех самых фотографий. Их нельзя было назвать компроматом. Более того, они висели на профиле Джей-Джея, который не считал их аморальными. Да, они выпили, они обнимают друг друга и пьяно улыбаются в камеру, однако, это ничего не значит. Совсем ничего. У Лероя есть девушка, которая ему нужна и он ей нужен. У Юры есть Виктор, которому он нахер не сдался. А ещё, конечно же, антидепрессанты и гребанный максимализм, что остервенело впивается своими когтями в грудь, меж синяков и засосов. (Юра думает, что они последние. Юра, кажется, прав. Юре от этого больно) Плисецкий опускается на колени, сползая по стене и ненавидя весь мир. В особенности — себя. Он не может взять и написать, мол, между нами всё кончено, не пиши мне. Это, конечно, прекрасно, но смелости хватает лишь на то, чтобы взять сигареты со столика и закурить. Медленно-медленно вдыхать дым и ёжиться от холода — мог бы хотя бы одеться, но пачкать одежду не хочется, потому что если он и пойдёт в душ, то оттуда его вынесут с перерезанными поперёк венами. Ему хочется зарыдать, да так, чтобы навзрыд: до сбившегося голоса, липких от слёз волос, трясущихся руках и боли меж ребер. Но внутри — вакуум, наполненный пустотой, детскими обидами, алкоголем и Виктором. Последнее хочется вырезать красивым кинжалом, оставляя глубокие шрамы. Это — классика жанра. Красивые мальчики несчастны по-своему, от них остаются красные пятна на снегу и разбитые чужие сердца. По Юре плакать не будет никто. Юрочке, знаете ли, все нашли замену, потому что холодных мальчиков любить немного больно. Юра пропорционально рисует для себя внутри анархию с названием «Любовь». Юра выдыхает питерский воздух, а по коже проходится стая мурашек, заставляя с кровати взять тёплое одеяло. Он засыпает около пяти утра, с разбитым вдребезги сердцем и выцветшими болотными глазами. Нева, кажется, плачет. Но даже ей не жаль. Юра бы послал Никифорова нахер, поставил бы точку в их отношениях, которые нормальные от слова «нихуя». (Которых, вообще-то, нет). Юра думает, что его никто не любит и не полюбит. Это, конечно, так, но... Но Виктор приходит около восьми утра. Он тихо проходит в коридор, заглядывает в комнату и внутри переворачивается всё. Материя — космос перпендикулярно режет по швам, заставляя Виктора опуститься на колени перед спящим мальчишкой. Худые запястья сжимают одеяло, под глазами — огромные синяки, всё усыпано окурками, которые украшают светлые волосы, разметавшиеся по полу. Голос внутри Никифорова отчётливо кричит: «Всему виной лишь ты, сука». И он, в принципе, прав. И у Виктора, в принципе, с математикой всё хорошо. Он знает — двенадцать непозволительно много. Увлекаться подростками — неправильно от слова «совсем». Трахаться — наказуемо. (Бежать от своих чувств — больно, но ты, Витя, слишком мудак, чтобы это понять) Фигурист подхватывает Юру на руки и прижимает к груди, а после укладывает на кровать, мягко целуя в щеку. Тот брыкается, медленно открывает глаза и моментально садится. Перед ним стоит уставший, явно невыспавшийся Виктор, который улыбается так широко и искренне, что Юра забывает вдохнуть. И выдохнуть, кстати, тоже. — Почему ты раньше не говорил о том, что чувствуешь? Юра, ты же понимаешь, двенадцать... — Ты так ничего и не понял. Двенадцать — это лишь число. Оно не имеет никакого значения, когда ты любишь человека. А ты уёбок. Самый настоящий. Ты не любил, а лишь искал эмоции и чувства. А ещё у тебя есть замена меня, которая, я уверен, скоро в твиттер напишет, что получил от тебя кольцо. Это же так мило, блять. Мне вот интересно, ты бы продолжал меня трахать после свадьбы? Вот именно, нет. Ты бы просто уехал. А я бы молился этому, как его там, Иисусу и думал, что сделал не так. Или может быть, ебанулся с девятого этажа. Или, знаешь... Он внезапно глянул в лицо Никифорову и увидел, как тот плотно сжимает губы, а его руки трясутся. Ему... больно? Значит, Юра прав. Виктор всего-то жалеет, что Плисецкий узнал всё так, грубо и жестоко. Юра открывает рот, чтобы продолжить, но Никифоров его целует. Нежно, медленно, пьяняще. Он проводит языком по губам, чуть втягивает нижнюю, а рукой обнимает за талию. Юра сдаётся, на фоне в груди что-то мечется и ударяется о ребра, стучит. Он первый отстраняется, обнимает за плечи и прижимается всем телом, понимая, что это — конец. Какая дивная трагикомедия вышла, ведь самому становится смешно. Смешно так, что хочется плакать, не закидывая в пыльный ящик суицидальный настрой. Юра знает, что их отношения были выдуманы им же, но верить не хочется до боли в позвонках, до прогнившей листвы в водах Невы, до пьяных поцелуев и аритмии. — Какой же ты глупый, Юра. Не обратил внимания на размер кольца? — он мотает головой, широко распахивая глаза. — Это твой размер. Двенадцать — это, конечно, много, но это было не для брака. Это просто подарок, который бы означал, что мы помолвлены. Я не знаю, можно ли назвать мои чувства любовью, но я попробую тебя любить так же, как и ты меня. А теперь давай спать? Я устал... Но сначала в душ! Всё происходит, как в тумане. Плисецкий принимает душ, завязывает волосы в хвост, они вместе меняют постель и улыбаются друг другу. Кажется, красивые мальчики не всегда несчастны до нервов в костях. Сигареты летят в урну, туда же — детские обиды, мысли о суициде и пепельница. Юра засыпает, чувствуя рядом тепло. Юра наконец-то счастлив. К вечеру в твиттере обсуждают новую фотографию и каждый хочет высказаться насчёт этого. На ней — Виктор, который сзади обнимает Юру, целуя в щеку. И сам Юра, который мягко улыбается, показывая на пальце кольцо, а под фото в инстаграме лаконичная подпись: «Мы помолвлены».