***
Создавалось впечатление, что он впал в апатию. Последние несколько недель, с момента появления в городе какого-то мистического и до одури везучего вора, инспектора словно подменили. Ни один человек в отделе не позавидовал бы тому, на кого обрушился бы его гнев, зачастую не такой уж и праведный, как ему казалось. Этот вор оказался сущей катастрофой. Ему удавалось обвести Чоромацу вокруг пальца с той же ловкостью, с какой тореадоры отпрыгивают от разъярённого быка в последний момент. Махая при этом ярко-алой тряпкой. Чоромацу порой даже выл от бессилия и смертельного, одуряющего желания ударить со всей силы в ухмыляющееся лицо афериста. Особенно сильно его выводила из себя "фишка" вора. На месте каждого преступления тот оставлял игральную карту, впрочем, от которой было мало пользы в расследовании: никаких отпечатков пальцев и отличительных черт - самые обычные карты, продающиеся чуть ли не во всех магазинах города. Ухмылка была на редкость едкой, ядовитой, будто бы вор наслаждался полной вседозволенностью и успешностью в этом чёрном деле. Всё же не каждому под силу утянуть из-под носа полиции редчайшие, ценнейшие чуть ли не во всём мире музейные экспонаты. "Хоть бы он поперхнулся этой чёртовой ухмылкой", - думал Чоромацу, трясясь от распирающего его изнутри гнева столь же жгучего как лава, казалось, ярость вот-вот разъест его изнутри, оставив только эти подёрнутые зелёной дымкой, сверкающие злостью глаза, уставившиеся удаляющемуся вору вслед. Чоромацу мог подолгу не спать, рассматривая улики и показания свидетелей по этому делу. Он мог смотреть на них часами, пытаясь соотнести их воедино, но что-то пряталось из-под его сурового взора, таилось в тени, не желая выявлять всё самое очевидное. Что дома, что в участке - но усилия не приносили плоды, и инспектор, уже жалевший, что сунулся в это дело, отчаянно рвал на себе волосы. Он решительно ненавидел его. Было в нём что-то отдалённо знакомое, но одновременно чужое, будто бы он знал его всю жизнь, но не желал это признавать. Как если бы они жили по соседству, и Чоромацу не удостаивал его даже вниманием. Инспектор определённо его знал, но изголодавшееся по сну и отдыху сознание явно не намеревалось выдавать ему нужную как глоток свежего воздуха информацию. Мацуно становился не в меру нервным. Он всё больше замыкался в себе, игнорируя проходящих мимо коллег и начальства. Создавалось впечатление, что он окончательно выпал из реальности, не реагировал на происходящее вокруг. Окружающие его люди начали волноваться за инспектора. Тревога нарастала, как и напряжение, что повисло в тишине когда он ходил по отделам за отчётами. Эта тишина стала его постоянным спутником, и даже самые шумные компании вдруг резко замолкали, увидев его краем глаза в дверном проёме. Только самые храбрые решались взглянуть ему в глаза. Если же раньше в них плясали огоньки азарта и удовольствия от процесса, то сейчас они потухли, стали суровыми, а взгляд грузным, тяжёлым. И всё из-за какого-то наглого выскочки, решившего прибрать к своим рукам пару весьма дорогих, хорошо охраняемых безделушек. Но иногда Чоромацу казалось, что они ему не нужны, а крадёт он их только чтобы позлить и без того разъярённого инспектора. Мацуно презирал его. Вор занимал все его мысли без остатка. Но инспектор сам не мог понять, отчего же все его разговоры, думы сводятся именно к Нему. Это было похоже на самую настоящую одержимость. Впрочем, Чоромацу держал в волнении общество не так уж и долго. Вскоре его вызвал начальник отдела и отправил на принудительный отпуск. Из кабинета инспектор вышел ещё более мрачным, чем был до этого и, ответив на любопытный взгляд ассистента Тодомацу, еле выдавил из себя желчную улыбку, отчего у Тотти пробежал холодок по спине. Инспектор-ассистент проводил взглядом скрывшуюся за закрывшейся дверью ссутулившуюся спину.***
Скрипящая по стеклу окна ветвь старого клёна не давала инспектору погрузиться в царство Морфея, который день играя на его нервах как на скрипке - лирично, но приторно-фальшиво, сухо. Ветер, гулявший по дому сквозняком лизал его пятки, так и не удостоенные чести укрыться толстым одеялом футона. В комнате пахло сыростью, и от этого запаха Чоромацу становилось дурно. Но что поделать. Так и не сумев уснуть, инспектор поднялся со спального места и направился на кухню, надеясь выпить лишний стаканчик воды. Даже не смотря на прохладную погоду в его горле пересохло как если бы он находился сейчас в пустыне. Уже поднеся ко рту вожделенный стакан, по стенкам которого стекали капли, Чоромацу уловил краем уха какое-то шуршание со стороны антресоли. Списав всё на якобы упавшую банку кофе, он открыл шкафчик. Да, на него действительно посыпались несколько пачек зефира и сомнительного вида овощ ( благо банка кофе лежала нетронутой и даже не думала тяжёлым грузом падать на опухшую от отсутствия сна голову инспектора), которые он не удостоился привести в устойчивое положение. Впихнув продовольствие обратно в шкаф, Чоромацу уже вознамерился было снова повторить попытку испить водицы, как звук снова повторился. Ясен красен, источником шума оказалось вовсе не содержимое навесного шкафа. И тогда, задрав голову, инспектор с осторожностью уставился на потолок. Снаружи было куда более прохладнее, нежели в самом доме, в тепле, от которого в неге расслабляешься до состояния студня, а на лице сама собой вырисовывается блаженная улыбка. Так думал Чоромацу, торопливо взбираясь на крышу дома. На всякий случай Мацуно прихватил с собой нож - инспектору не доверяли пистолет после того, как тот случайно прострелил ногу пареньку из отдела криминалистики. Благо пуля прошла навылет. Какого же было удивление Чоромацу, когда тот застал своего заклятого врага. Впрочем, то же удивление продлилось недолго: эмоции взяли своё, и в его крови тихо закипела ярость. Мягкие шаги незнакомца утопали в шелесте пролетающих мимо, кружащихся в хаотичном полёте листьев. Он медленно, но в то же время стремительно приближался к инспектору, но на его лице больше не было следов язвительной ухмылки, коей тот одаривал Мацуно время от времени с момента их первой встречи. - Ты! - прошипел Чоромацу, узнав в непрошеном госте того самого похитителя музейных экспонатов, и тут же напрягся, сжимая в руке нож. Наконец-то ему предоставилась возможность отплатить вору той же монетой и свести старые счёты. На мгновение инспектор ожил, и прежний азарт снова вернулся к нему, словно блудной сын к отцовскому дому. Но не надолго. Стоило вору приподнять цилиндр - эту нелепую, раздражающую шляпу, с которой Чоромацу так бесился - и те эмоции будто сняло рукой. Перед ним стоял печально известный детектив Осомацу. Инспектор опешил. На минуту доступ к кислороду словно перекрыли, или же Мацуно просто прекратил дышать от неопределимого чувства, душившего не хуже петли на шее. Он отказался поверить в происходящее, но вот же, вот он стоит прямо перед ним будто бы насмехаясь над Чоромацу. Но в глазах детектива не было и намёка на насмешку. Он смотрел вполне осознанно и даже с... с нежностью? Увы, независимо от этого мир словно пошатнулся от открывшейся истины, слишком очевидной и оттого слишком шокирующей. Чоромацу разжал руку, и нож тут же полетел вниз, подобно бухнувшему в пятки сердцу инспектора. Тем временем детектив продолжил движение к своей цели, и не успокоился, пока его руки осторожно не обвились вокруг талии инспектора. Прижатый к чужому телу Чоромацу не выказывал ни малейшей попытки сопротивления или даже отстранения от обнимавшего его вора. Он лишь изредка моргал, сверля Осомацу обречённым, чуть ли не испуганным взглядом, всё никак не веря в происходящее. "Всё это не более чем сон", - эта мысль вертелась в его голове, метаясь, словно птица в клетке, желавшая снова взлететь в тёмно-синее небо, не ограниченное железными, толстыми прутьями плена. Ещё недавно дарившая холодное, равнодушное ко всему освещение луна стыдливо поспешила скрыться за тучным облаком, оставляя их наедине, во мраке глубокой ночи. Вот и Чоромацу чувствовал, что тоже тонет во мраке, словно последний луч света в нём был поглощён безымянной тьмой. - Вот мы и снова встретились, инспектор Чоромацу, - протянул молчавший до этого лже-детектив и улыбнулся. Мацуно будто бы проигнорировал его - до такой степени он был оглушён, что даже не заметил дрожь, которая явилась в следствии ли озноба, то ли это сдали расшатанные нервы. Безумная ярость сменилась бездонной пустотой, и инспектор сдался.***
-...Нет, это был просто несчастный случай. Но было бы просто глупо не воспользоваться такой возможностью прославить своё имя. - О какой славе идёт речь, ты выдал себя за убийцу той девушки. - Но согласись, я неплохо разворотил тот труп. Они даже не поняли, что смерть наступила не от ножевых ран, а сломанной шеи. В данный момент они находились в комнате, служившей Чоромацу спальней. Проще говоря, именно тут он обычно расстилал футон и погружался в царство Морфея. Но что-то пошло не так, и в эту ночь сон не желал идти в его объятья, а инспектор же лежал на коленях лже-детектива, даже не осознавая это до конца. В любой другой ситуации он скорее бы умер, чем сделал такое. Теперь же Чоромацу воспринимал этот факт как должное и его мало волновало происходящее. Он внимательно выслушивал своеобразную исповедь неугомонного вора. - Я лишь хотел запугать её, но эта женщина сама полетела с лестницы. Чоромацу невольно нахмурился. - Если бы ты предстал в суде, я бы и слову не поверил из того, что ты говоришь, и влепил бы тебе пожизненное. Стой. Зачем тебе было её зап-. Лже-детектив прислонил чертыхнувшегося инспектора обратно к коленям, когда тот оказал желание немедленно встать. - А ну отвечай! По крайней мере Чоромацу было понятно стремление детектива "случайно" уничтожить все улики на месте преступления. Хитрый сноб. Детектив замялся, отводя взгляд в сторону, но словив раздражение обездвиженного инспектора, всё же решил открыться. - Мм, знаешь, ты слишком много времени проводил с ней. Вот... вот я и приревновал, - детектив потёр нос и улыбнулся самой невиннейшей из улыбок. Чоромацу долго молчал, смотря невидящим взглядом в потолок. - Что сделал? - Я приревновал тебя. - Э? - Ты глупый?!? В доме стояла тишина, лишь изредка нарушаемая короткими диалогами тех двоих. Когда Чоромацу понял, что перестал относиться к Осомацу как к врагу? Наверное в тот момент, пока вор предстал перед ним в своём истинном обличье. И всё же - так легко поменять своё отношение к человеку за один миг, что в такое с трудом верится. Если ты ещё вчера обходил человека стороной, лишь изредка обращая на того внимание ( и то тогда, когда он с тобой заговорит, а это случается довольно редко, если внешне ты холоден как айсберг ), трудно судить о нём, о его происхождении, его мыслях, сущности, эмоциях и отношении к жизни, особенно когда ты и не думал задаваться такими вопросами. Но ситуация может измениться как только человек проявит себя, громко заявив о своей персоне или же тихо прошептав в пустоту, не рассчитывая на ответ. Только тогда ты начинаешь понимать, насколько он восхитителен, уникален по своей натуре, и как он может пробудить в тебе чувства, о существовании которых ты не догадывался; тот человек становится самым дорогим во всём этом прогнившем до основания мире, во всей необъятной вселенной. Осомацу вложил свою ладонь в ладонь Чоромацу. Инспектор наконец набрался смелости посмотреть детективу в глаза и вновь напоролся на ту самую нежность, которую уловил ещё на крыше. - Знаешь, Чоромацу, - заговорил вор - быть самым разыскиваемым преступником довольно увлекательное занятие, и с этими побрякушками можно нажить неплохое состояние. - В горле Осомацу запершило, и он нервно прокашлялся. Очевидно, лже-детектив волновался не меньше самого инспектора, жадно глотавшего каждое его слово. - Но? - Но это же просто древний хлам. Даже все экспонаты мира не могут принести настоящего счастья. А смотря на тебя, я действительно ощущаю себя счастливым, - Осомацу наклонился над притихшим инспектором, - И поэтому моей целью был только ты. Чоромацу сглотнул, позволив себе стыдливо залиться краской. Он никогда не умел контролировать свои эмоции, и поэтому они без зазрения совести чётко проявлялись на его лице. На этот раз детектив дал инспектору приподняться, проследив, как тот садится напротив него. - Поверь моему тонкому чутью, Чоромацу. Скажу только, что ты для меня ценнее всех сокровищ вместе взятых, - рука в тёмной перчатке заскользила по затылку опешившего инспектора, зарываясь в прямые, чёрные как смоль волосы, - Я готов отречься от всего, что имею, лишь бы заполучить тебя всего, и не делить ни с кем другим. Разве может кто-то полюбить тебя сильнее, чем я? - Лицо Чоромацу опалило дыханием вора. Секунду они смотрели друг на друга, но этот промежуток времени показался им бесконечным, пока губы лже-детектива наконец не накрыли чужие. - Я хочу украсть тебя, Мацуно Чоромацу. Позволь мне сделать это. Инспектор смог лишь кивнуть головой.***
Прошло несколько дней, прежде чем полицейские машины не окружили дом Чоромацу. Коллеги были явно обеспокоены его внезапным исчезновением до такой степени, что всё пространство было перерыто вверх дном в поисках улик. Ассистент инспектора Тодомацу поднялся на второй этаж. Его шаги эхом отдавались в пустых комнатах, где царил полный беспорядок как от пролетевшего торнадо. Взгляд его упал на неубранный футон - свидетеля ночного диалога. Подойдя поближе, Тотти присмотрелся к складкам в поисках каких-либо улик. Его догадка оказалась на редкость верна. В складках он обнаружил игральную карту.