Что ты видишь во мне?

Последние солнечные лучи проникали в комнату японца сквозь небольшие промежутки между занавесками. Они ласкали бледную кожу юноши своей теплотой, заставляли его прикрыть глаза и насладиться столь приятными секундами одиночества. Скоро должен был прийти Виктор. Кацуки и не помнил, когда позволил себе пустить Никифорова в святая святых - в свою комнату, увешанную изображениями любимого фигуриста. Любимого... В каком смысле любимого? Этот вопрос возник в голове Юри мгновенно, заставив юношу опешить и принять положение сидя. Тонкие бледные пальцы пробежались по иссиня-черным, слегка спутанным, волосам, а кончик языка прошелся по пересохшим губам: -И правда... - едва слышно, произнес молодой человек, задумываясь над вопросом, что врос корнями в сознание брюнета: -Люблю его как кого? Как кумира? Как тренера? Почему вообще тема моего выступления любовь? Боже, я не знаю... - простонал парень, ловко обернувшись на месте и плюхнувшись лицом прямиком в мягкую подушку. Мысли... Мысли... Они путались, сворачивались в клубок, который, казалось бы, было невозможно распутать. Юри ощутил, как ладони покрылись, невесть откуда взявшимися, капельками пота, из-за чего Кацуки, не теряя времени, запихнул кисти под подушку, где бархатистая кожа тут же ощутила приятный холодок. В таком положении, Кацуки пролежал не больше трех минут. По истечении времени, дверь предательски заскрипела, а комната наполнилась аромат знакомого парфюма, с примесью чего-то приторного, напоминающего молочный шоколад. Дыхание Юри участилось, а сердце заколотилось в предвкушении чего-то страшного. Или страшно приятного? Уже через миг, чьи-то пальцы прошлись по всей длине позвоночника, заставляя японца выгнуться навстречу приятным ласкам. Ладони продолжали блуждать по податливому телу, становясь причиной появления уже знакомых мурашек. Такое Кацуки испытывал лишь рядом с Виктором, такое странное чувство слабости и незащищенности. Тем не менее, параллельно, фигурист чувствовал себя нужным, осознавал, что Никифоров его не обидит, по крайней мере пока он рядом. Единственное, что могло омрачить существование Кацуки, так это исчезновение русского фигуриста из жизни молодого жителя страны восходящего солнца. -Ты пришел... - наконец подал голос молодой человек, чем заставил мужчину приподнять уголки губ в ехидной улыбке: -Даже не видя твоего лица, я могу сказать, что ты улыбаешься, Виктор... Никифоров лишь опустил веки вниз, после чего позволил себе нависнуть на юношей. Его губы коснулись приоткрытой шеи, а свободная рука принялась блуждать по лопаткам, медленно спускаясь в район поясницы, а после и к краю футболки, задирая ее, дабы освободить взгляду приятные очертания талии: -Ты слишком хорошо меня знаешь... - шепнул блондин, склоняясь над ухом объекта своего интереса, касаясь губами мочки: -Мне это нравится... -Вовсе нет... - неожиданно парировал японец, резким движением оборачиваясь к мужчине, заглядывая в его лазурно-голубые глаза. Кончики пальцев фигуриста пробежались по груди русского, перекочевали на шею, а после и не четкие угловатые скулы: -Ты не прав... Я не знаю о тебе ничего, кроме имени, спортивных достижений и твоей... Нежности что ли... На этом моя осведомленность оканчивается. Виктор, ты говорил, что выбрал меня, потому что я чувствую музыку, потому что я - есть музыка, однако... - неожиданно опешил мальчишка, прикусывая нижнюю губу до легкой боли: -Что-то подсказывает мне, что дело не только в этом... Какое-то странное предчувствие говорит мне о том, что ты чего-то не договариваешь... Виктор... Пожалуйста, скажи мне правду! Что ты видишь во мне? Умоляющий взгляд, чуть приоткрытые губы, покрасневшие, от смущения, щеки. Вопрос так и остался без ответа. Блондин молча покачал головой, после чего накрыл приоткрытые мальчишеские уста своими губами. Кончики пальцев тут же юркнули под футболку, пробегаясь по бархатистой коже, достигая сосков и слегка сжимая их до легкой боли, выраженной в едва слышном писке Кацуки. Бедра мужчины оказались на уровне тазобедренной кости японца, отчего тот мог ощутить заметное возбуждение своего наставника. Он не собирался говорить, как и не собирался сдерживаться. Было очевидно, что сегодня Юри ждет нечто большее, чем просто сон. "Что ты видишь во мне, Виктор? Что ты видишь?" - мысленно переспрашивал японец, пока фигурист терзал его тело своими поцелуями, пока его язык ласкал каждый сантиметр молодого тела, пока кончики пальцев сжимали ладони брюнета над подушкой, тем самым лишая его пути отступления. -Однажды я скажу... - неожиданно подал голос Виктор, заметно приподнимая уголки губ вверх: -Но, сейчас не время разговоров... Это были последние слова Никифорова этой ночью. Теперь единственное, что срывалось с его губ и губ Юри - это стоны. Не слишком громкие, дабы не разбудить членов семьи, но достаточные для того, чтобы доставить удовольствие обоим любовникам.