***
Т-с-с-с-с… Прислушайтесь! Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Это снова стук сердца. Только сейчас оно бьется по-другому. В нем нет детской наивности. В нем горит огонь юношеского максимализма, вера в справедливость и преданность дружбе. Мы с Биллом стали старше, нам почти четырнадцать лет. Как и полагается в таком возрасте, жизнь не стоит на месте, а постоянно движется, обучая своих детей навыкам выживания. — Том, помоги мне! — крикнул Билл, отбиваясь от сверстника чуть старше его. Он оказался почти придавлен телом нападающего к земле. Мне на тот момент приходилось не легче, два против одного было нечестным приемом, но на споры не хватало времени. Оценив ситуацию, я понял, что вдвоем с Биллом мы не одолеем троих, как бы нам не хотелось. Я быстрым движением толкнул одного парня на другого и, пока они восстанавливали равновесие, с разбегу скинул здоровяка с Билла. — Бежим! — на этот раз крикнул я, помогая другу встать на ноги и пуститься прочь от места, где нас чуть не побили. Мы неслись по улицам долго, пока легкие не обожгло в груди, пока сердце не начало выбивать ребра. За очередным поворотом мы, наконец, остановились, и упали на разбитые колени, тяжело дыша. Мы хватали ртом воздух, словно рыбы, выброшенные на берег, и казалось, что боль в легких никогда не закончится. Но постепенно все начало стихать, а пульс пришел в норму. Мы посмотрели друг на друга и засмеялись. — Наш побег я запомню надолго, — все еще с отдышкой произнес я. — Мы могли бы их уложить. Зачем ты крикнул «бежим»? — Конечно, — иронично отозвался я, — мы же гроза района! Я нам спас жизнь. Особенно тебе! — Вот еще! Я бы сам справился. — Ну да, а какого черта тогда кричал «помоги»? Мы снова засмеялись. — Пошли, нам до прихода родителей нужно залатать боевые раны и придумать рассказ о том, как падали с лестницы, — Билл встал на ноги, осматривая свои ушибы и ссадины. — Придется сказать, что падали три раза, — я поморщился от боли и, прихрамывая, направился в сторону дома. Всю дорогу мы спорили о том, кто был не прав, кто первым спровоцировал драку и кому придется сочинять большую часть небылицы для родителей. Билл не любил много спорить. Когда выяснения отношений ему надоедали, он отгораживался за своей воображаемой стеной. Он любил петь. Вот и сейчас он затянул эту дурацкую мелодию, которая называлась «Für Immer Jetzt». — Ненавижу эту песню. Почему нельзя меня просто выслушать? — пробубнил я себе под нос, хотя и смирился с обстоятельствами.***
Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Это бьется сердце полное сомнений. Оно переоценивает полученные эмоции. Оно бьет с тревогой и страхом быть не понятым. Прошло три года, и мы снова подрались, только этот раз бежать ни от кого не пришлось. Все завершилось в нашу пользу, хотя и не обошлось без привычных ссадин и ушибов. Мы сидели в комнате у Билла. После того как он привел себя в порядок, принялся за меня. Я неудачно прокатился на правом колене, так что содранная в кровь нога болела и нуждалась в помощи. В комнате играла все та же дурацкая старая песня, которая с каждым годом раздражала меня все больше и больше. Я знал ее наизусть, и это бесило, но на все мои уговоры сменить репертуар Билл мотал головой и улыбался. Вот и сейчас, обрабатывая мое колено, он напевал ее себе под нос, а я лишь следил за его действиями. Я не знал, когда это именно началось, но стал смотреть на него по-другому. В какой-то момент он перестал быть просто хорошим парнем, замечательным другом. Нет, конечно, это все осталось, только появилась еще примесь других чувств. Он стал мне нравиться в интимном отношении. Первые несколько месяцев казалось диким думать о нем не как о друге, ведь я знал Билла с детства. Но еще я знал, что никогда не смогу представить свою жизнь без него, ведь мы всегда были бок о бок, всегда поддерживали друг друга, всегда знали, что можем положиться друг на друга, что между нами царит безграничное доверие. Но потом появилось оно — это странное чувство. Поначалу оно пугало меня, заставляя бегать от собственных мыслей, только вот время приручает даже самые жуткие страхи. Постепенно я привык к тому, что Билл рождал во мне не только дружеские чувства, разве что легче от этого не становилось. Жить с подобным грузом внутри оказалось не так-то просто. Я все еще наблюдал, как друг аккуратно обрабатывал мою рану. Я не ощущал боли, гораздо больше жгло от других его прикосновений — когда его теплые пальцы касались неповрежденной кожи. Я как завороженный смотрел на эти нехитрые манипуляции, а в голове происходили взрывы. До одури хотелось прикоснуться в ответ, только дикий страх останавливал пылающий разум, ведь я не хотел быть непонятым и отвергнутым. Сколько было таких прикосновений за всю нашу дружбу? Правда, меня никогда не кидало от этого, то в жар, то в холод. Почему все так изменилось и усложнилось? Почему нельзя отмотать все назад? Я даже не уверен, что это можно исправить. — Ты уже придумал, что скажем родителям? — он прервал мои размышления, возвращая в реальность. — Запарился думать. Они нам все равно не верят. — Просто кто-то не слишком уверенно врет, — он закончил с обработкой и принялся перебинтовывать ногу. — Твоего дара у меня нет, поэтому будем придерживаться версии, которую придумаешь ты. — Я ее еще не придумал. — Дело семи секунд. — Ну, вот и все, — Билл осмотрел свою работу и без всяких задних мыслей просто обхватил ладонями икру моей ноги. Нервные окончания дернуло от этого прикосновения, будто электрический ток прошел по ним снизу вверх. — Эй, с тобой все нормально? Ты в последнее время иногда странно себя ведешь, — Билл осторожно убрал руки, пытаясь прочесть ответы в моих глазах. Но я лишь улыбнулся и попытался пошутить. Уже не помню, что именно я сказал, но, кажется, вышло не очень удачно. Именно в те дни я начал понимать, что жизнь не всегда идет по запланированному пути. Но всегда продолжается.***
Прислушайтесь… Оно снова бьется. Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Оно бьется чуть тише. Оно привыкло к боли. Оно смирилось. Это один из немногих дней, который мне запомнился. Мой особенный день – день рождения Билла. Ему сегодня исполнилось восемнадцать. Подготовка к празднику шла почти целый месяц. По всем законам он должен был получиться веселым. После моих внутренних перемен, переоценки, принятия неоспоримых фактов прошло достаточное количество времени. Я смирился со многими вещами, и мне даже стало казаться, что все вернулось на свое место, если не считать моей скрытой любви к Биллу. Я научился ее прятать ото всех, а порой даже и от самого себя. Вечер начался отлично. Море выпивки. Друзья. Девчонки. Но ближе к середине все изменилось. Я видел, как Билл стал мрачнеть, а позже и вовсе исчез с праздника. Какое-то время я еще пытался найти его среди гостей, но все оказалось тщетно. Однако Билл не учел один факт: когда знаешь человека всю жизнь, то непременно знаешь и где его искать. Это был чердак. Мы в детстве часто проводили там время, потому что Биллу особенно нравилось это место. Для него оно являлось чем-то вроде тайного убежища, где никто не будет доставать, и для меня не удивительно, что он отправился именно туда. Билл сидел на широком подоконнике возле окна, обняв собственные колени, положив на них голову и заткнув уши наушниками. Я даже знал, какая именно песня там играет. А еще я был уверен, что он почувствовал мое присутствие. — Эй, что случилось? Там все тебя потеряли, — тихо спросил я, присаживаясь напротив. — Кроме тебя там больше некому меня терять, — он невесело усмехнулся. — Да что произошло? Ты ведь так ждал этого дня? — меня обеспокоило его поведение. — Не знаю… что-то меня переклинило. Еще и расставание с Мэган сыграло свою роль. Том, мне так хреново, — в его глазах плескалось столько тоски, что сердце мое сжалось в комок. Мне захотелось укрыть друга от всех неприятностей, утешить, вернуть ему улыбку, которую я так любил. Я придвинулся чуть ближе и вытащил у него наушники: — Как можно так долго слушать эту дрянь? Билл кисло улыбнулся: — Не знаю, просто с ней всегда легче. Я погладил его по голове, по мягким волосам. Затем поцеловал в лоб… и меня накрыло. Я ведь никогда не позволял себе касаться его так откровенно. Возможно, это была моя ошибка, и я потерял контроль. Все остальное происходило, как во сне, как в самом приятном, желанном сне. Кажется, я шептал ему что-то ласковое, а потом просто обхватил его лицо ладонями и принялся покрывать его короткими поцелуями. Я не помню, в какой именно момент я коснулся его губ. Это было так сладко. А потом произошло то, чего я не ожидал - он ответил мне. Разум, сознание, все покинуло меня, оставляя лишь шум в ушах и грохот моего собственного сердца. Оно словно проснулось ото сна, но больше я ничего не запомнил. Происходящее всплывало какими-то фрагментами в моем сознании, а тело было отдано во власть чувств. Мы переместились на старый матрац, с несколькими поломанными пружинами. Я не помню, как разделся сам, не помню, как раздевал Билла, но отчетливо помню, как сладко было касаться его голой кожи, как до дрожи в пальцах нравилось чувствовать его тепло. Это чувство ни с чем не сравнимо, разве что когда ты очень долго видишь бесценную вещь за стеклом витрины магазина и не имеешь возможности к ней прикоснуться, а затем получаешь полный доступ. Это опьяняет. Создается ощущение, что за твоей спиной растут крылья, а мир, в котором ты привык жить, взрывается и осыпается мелкими фрагментами. Я чувствовал его отдачу, желание, страсть, каждый изгиб тела, горячие губы и обжигающие прикосновения. Разум окутал такой дурман, будто я перекурил травки. Собственное тело отказывалось слушаться здравого смысла, повинуясь лишь инстинктам. Мы кончили почти одновременно, тяжело дыша и ни о чем не думая. Это было невероятно. Я пришел в себя и понял, что мы все еще лежали на старом матрасе, я обнимал его со спины и вдыхал аромат его волос. Мне казалось, что этот запах я узнаю из тысячи других. Сердце по-прежнему выстукивало ритм, не желая успокаиваться. И самое страшное я боялся проснуться и осознать, что это всего лишь сон. Я прижал его тело крепче, целуя во влажную шею. — Ты не похож на девственника в однополых отношениях, — тихо произнес Билл. — А я и не девственник, — в тон ему отвел я. — Почему, зная тебя всю жизнь, я не понял, что ты по другую сторону баррикады? — Совсем? — спросил я, не зная, что ему ответить. Хотя скрывать что-то после всего случившегося было уже глупо и нелепо. — Да нет, конечно, догадывался, но гонял от себя эти домыслы. Повисло недолгое молчание, после которого я произнес: — Почему? – всего одно слово, и я уверен, что он понял суть вопроса. — Я не знаю. Том, я сейчас на многие вопросы не знаю ответов, но хочу, чтобы ты понимал, — он повернулся ко мне лицом и, глядя в глаза, произнес, — я ни о чем не жалею. Он сам потянулся за поцелуем, а я накрыл его губы своими. Все происходящее было слишком важно для меня. Так сладко, что хотелось, чтобы этот момент не кончался никогда.***
Бьется. Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Тревожно. Бьется так, словно что-то вот-вот может разбиться. Два года пронеслись вихрем, и я был благодарен судьбе и богу за то, что все происходило именно так. Жаль, что жизнь, так быстро забирает обратно свои дары. Она играет с людьми, словно ребенок, а затем ломает их судьбы безвозвратно, словно хрупкую игрушку. Я не знаю, как так получилось, почему у нас отключился инстинкт самосохранения, и однажды родители Билла застукали нас за весьма интересным занятием: мы делали друг другу минет. Нет, никто не скандалил. Состоялся тихий разговор его с отцом и матерью, после чего мы уединились у себя и продолжали диалог уже на двоих: — Ну, это ведь не честно! — я метался по комнате не в силах что-то изменить. — Билл, это твоя жизнь, а не твоих родителей. Они свою строили так, как считали нужным, я не понимаю, зачем ты должен жить по их указке? Это неправильно! — Том, прости меня, — виновато и тихо шептал он, сидя на моей кровати. — Но я не могу так поступить с ними. И они мне ничего не запрещали. Только я не могу оставить без внимания слезы матери и ее просьбу жить, как все. Ты не понимаешь, она не упрекала, не обвиняла… просто просила. В ее глазах было столько боли и обиды! — Но мы же не единственные в этом мире! Со всем можно смириться со временем, — я не хотел слушать его доводы. Они мне казались такими нелепыми. Во мне проснулся эгоист, который не желал отпускать самую главную ценность в жизни – Билла. — Я не могу так поступить с ними, — как заевшая пластинка повторял он. — А как же я? Я совсем для тебя ничего не значу? — Не говори так… ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю, — в его голосе появились жесткие нотки. — Тогда почему ты отказываешься от меня? – я кричал, но этого было мало. Хотелось крушить все вокруг. Хотелось дать волю своим эмоциям. Хотелось… только знать бы, что это все поможет. — Том, ты не единственный кого я люблю. Я не могу думать только о себе. — Быть счастливым не запрещено! Как ты не можешь понять, что ты сам создаешь свою жизнь, и неправильно опускать руки перед трудностями. — Ты тоже меня не понимаешь, — тихо оправдывался Билл. – Нужно считаться со всеми. У отца из-за всей этой ситуации стало хуже с сердцем. — Ну, можно же пригласить психолога и обсудить эту проблему, — я не сдавался. — Создавать новые проблемы из-за другой проблемы, — друг горько усмехнулся. – Том, прости меня… — Да что ты все заладил со своим прощением! Оно мне не нужно! Я хочу, чтобы ты был рядом! — казалось, что от моего крика зазвенели стекла, эхо отозвалось во всех углах комнаты. — Я не могу… я обещал родителям, — убитым голосом сказал он. — Ну, что ты делаешь? — я подошел к нему и потряс за плечи, будто это могло встряхнуть мысли в его голове, и вернуть все на свои места. Заглянув в его глаза, я понял всю безнадежность; я видел там боль, я видел любовь и желание остаться, а еще видел там решимость завершить наши отношения, несмотря ни на что. Замок из песка оказался смыт прибрежной волной. Именно так разбиваются надежды, как волны о скалы. Жестко. Безжалостно. Оставляя после себя злость и временами накатывающую жгучую обиду. Я больше не стал его убеждать. Может, он прав, и не стоит жить только своими эгоистичными порывами, но мне не понять этого. Вскоре он уехал в Лондон. Слышал, что он поступил на финансовый факультет, хотел обучиться банковскому делу, как и его отец. Родители его тоже переехали в другой город, и что стало тому причиной, я не знал. Может, напоминание обо мне? А потом я узнал от его друга неизбежное – он женился. Больше я о нем ничего не хотел слышать.***
Тук-тук… тук-тук… тук-тук… А оно все еще бьется. Даже после удара. Даже после того, как рухнувшие надежды разбили его. Неправильно искать утешение в алкоголе, ведь это — удел слабых людей. Нет, я не хочу оправдываться, но после разрыва с Биллом хотелось утопиться, забыться в бутылке. Не хотелось быть сильным. Хотелось стать слабым и жалким. Я около года вел такой образ жизни, пока не увидел слезы матери, не увидел, как родители отчаянно за меня боролись только потому, что эгоизм взял верх над моим здравомыслием. И впервые я отчасти понял, почему Билл принял такое решение, только самую малость, хотя и этого хватило, чтобы перестать себя жалеть и начать жить, как все нормальные люди. С работой я особо не заморачивался и нашел ее на стройке. Физический труд помог мне забыться и отгородиться от всего. В моей жизни остались лишь две заботы: дом и работа. Иногда позволял себе вольность потрахаться с разными парнями, имя которых я даже не всегда удосуживался спросить, а утром, как в детской сказке все исчезало и возвращалась та самая реальность, в которой я привык существовать. За эти четыре года не происходило ничего. Они мне запомнились своей монотонностью, бесконечной тоской и желанием вновь уйти в мир алкогольного опьянения. Но мне не хотелось становиться опять слабым и жалким. Стыдно было перед родителями за свое тогдашнее поведение, так что повторять события минувших лет я просто не мог. Может, я бы так и прожил всю свою оставшуюся жизнь, но однажды звонок Билла разрушил созданную мной тишину, распахнул давно запертые на ключ двери и заставил мое сердце вновь наполниться обидой, которая почти стихла за много лет, что я провел вдали от него. Он просто поздоровался и попросил о встрече. Я мог отказать? Конечно, мог. Но стал это делать? Нет, не стал. Целый день я бродил по дому. Родители уехали навестить родственников, к тому же, как назло, это был выходной день. Мысли загрузили мою голову так, что хотелось, чтобы настал понедельник, чтобы родители никуда не уезжали. Все сложилось против меня! Постепенно мои размышления переросли в подготовку речи. Мне столько всего хотелось Биллу высказать, ведь обида и горечь копились во мне, как стопка давно пожелтевшей бумаги, исписанной мелким шрифтом. А затем мне стало невыносимо смешно, и я как, полный придурок, ржал один в комнате. Боже, я так отвык от эмоций! Где та успокаивающая тишина? Зачем Билл опять ворвался в мою жизнь? Как он не может понять, что даже простой разговор с ним опять перевернет мой мир! Мои страхи и опасения оказались напрасны. Разговора не состоялось. Я открыл дверь. Несколько минут мы просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова, а потом произошел взрыв. И вот мы уже страстно целовались, между делом пытаясь стащить с себя одежду. Это просто какое-то помешательство. Еще несколько минут назад я был уверен, что между нами уже ничего не произойдет, обида и злость проснулись после четырех лет затяжной спячки и желали высвободиться наружу, но стоило Биллу появиться на пороге… Мое собственное сердце подвело меня, а чувства взяли верх над разумом. И тогда оно вспомнило все, что чувствовало к этому человеку, заглушая боль разочарования и открывая новую главу под названием «Начать все заново». Только занимаясь с ним любовью, я понял, как сильно скучал по нему, как глупо было столько лет не общаться и хранить обиду на весь мир, как много упущено времени и как много я потерял из виду, что мы не разговаривали. Я жутко скучал. Для секса есть определенный набор сравнительных слов: нежность, ласка, страсть и многое другое, но мне хочется вставить сюда слово «жадность». Это сравнимо с тем, как испытывать жажду в пустыне, а потом не иметь возможность напиться вдоволь. Мне было мало, я словно пытался наверстать все, что упустил за период нашего ледяного молчания. Возможно, мое поведение и могло напугать, но в тот момент мне стало все равно. Я облизал и искусал все его тело. Мы даже кончили от прелюдии, но это не помешало продолжению. Это был страстный, безумно желанный секс. И снова, как много лет назад, дико застучало сердце, вспыхнуло горячее желание, а затем нахлынуло приятное бессилие после оргазма. И снова этот родной запах его волос… Он положил голову мне на грудь, а я улыбался собственным мыслям. Кто никогда не летал от счастья, тот не сможет меня понять, это не дозированная эйфория в чистом виде — с ее эффектом не сравнится ни один наркотический препарат. Мне хотелось запереть на ключ все двери и окна, чтобы даже малейшая капля этого состояния не утекла из комнаты. — Я скучал, — тихо произнес он первые слова после долгой разлуки. — Я страдал. — Мне тоже было больно. Я лениво гладил пальцами его предплечье: — Я не хочу сейчас об этом. Расскажи лучше, как ты жил? — Боюсь, ты заснешь от скучного пересказа моей жизни, — попытался отшутиться он. — Я так скучал по твоему голосу, что готов слушать все, что угодно. Даже скучный пересказ любой чужой жизни, а о твоей я буду ловить каждое слово, — я поцеловал его в макушку. — Ты знал, что мои родители умерли? Я замер. — Нет, — выдохнул я. — Мне жаль. — В целом нечего рассказывать. Все как у всех. Поступил в университет. Закончил. А потом женился на замечательной девушке, Элис. Через два года умерла мама, а через полгода и отец. Он сильно тосковал без нее. А я приехал теперь и не знаю, что делать. Продать дом и вернуться в Лондон? Или поискать работу здесь и остаться поближе к тебе? — А ты сам чего хочешь? – осторожно спросил я, эгоистично желая, чтобы он выбрал второй вариант. Эти четыре года в пустоте, без него, заставили меня многое переосмыслить. Лежа с ним в одной постели, я уже не желал быть единственным в его жизни. Я готов был разделить его с кем угодно, родителями, женой и всем миром, лишь бы он больше никуда не уезжал и был счастлив. Я не хотел ломать его жизнь своим присутствием и понимал, что от него приму любой вариант, только не тот, в котором он уезжает назад. — Я тебе соврал, — он потерся щекой о мою грудь. — Еще неделю назад присмотрел по Интернету подходящий банк для работы. Независимо от твоего решения, решил навязаться, — он невесело усмехнулся. — Рад, что ты такой у меня самостоятельный парень, — я улыбнулся и снова вдохнул его запах. — Я бы сам тебя больше никуда не отпустил. Повисла тишина. Это не тяготило. — А… твоя жена знает о твоих предпочтениях? — Нет, — тихо ответил он. — И я бы не хотел, чтобы она знала. Ты злишься? — Нет. Я устал от этих чувств. — Элис – часть моей жизни. Она поддерживала меня после смерти родителей, и я не могу сделать ей больно. Я усмехнулся: — Мне мама в детстве часто читала сказку про ангела, который пришел на землю сделать людей счастливыми. Он всегда все только отдавал и никогда ничего не оставлял себе. Ты мне напоминаешь того ангела. Все для других, в обход собственных интересов. — Если б я хоть отчасти был таким, то не сделал бы больно тебе. — Это уже в прошлом. А ведь и вправду, после нашей встречи я перешагнул какую-то невидимую черту. Мне сейчас было спокойно, словно мы только вчера расстались, а теперь мирились. Четыре года оказались просто вычеркнутыми из наших жизней. Опьяненный счастьем, разум замуровывал все трещины, перекрашивая мой мир в яркие цвета новой жизни, и это всего-то за несколько часов, проведенных рядом с ним. Разве такое бывает?***
Тихо. Прислушайтесь, как бьется сердце… Слышите? Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Оно притаилось. Словно боится вспугнуть свалившееся на него счастье. Оно бьется восторженно, наслаждаясь каждым прожитым днем. Оно верит в лучшее. Оно счастливо. Моя жизнь не идеальна. Даже возможна вероятность осуждения, но мне все равно. Порой ради счастья ты идешь на отчаянные шаги, такие, как двойная жизнь. Кто-то скажет, что это не правильно, и я поступаю нечестно по отношению к Элис. Возможно. Только у каждого из нас свое понимание правильности. Я настолько счастлив, что не смогу описать весь букет эмоций, поселившихся в моем сердце. Иногда реальность кажется мне сном. Иногда страшно представить, что я могу проснуться и оказаться в промежутке из тех четырех лет, прожитых без него, а это куда страшней, чем осуждение со стороны. Прошло уже пять лет, а я до сих пор боюсь вспугнуть птицу удачи, которая однажды влетела в мой дом. Мы нашли общий язык с Элис, и я даже стал лучшим другом их семьи. Первое время моя совесть не давала покоя, я знал, что поступаю лицемерно, ведь было странным общаться с законной женой Билла, будучи негласно его же любовником. Правда, постепенно я пришел к выводу, что мне не стоит доедать этим себя. Элис появилась в том самом маленьком промежутке, когда мы были не вместе, она заполнила его своим присутствием и, я считал, что не вправе заставлять Билла делать выбор между ней и мной. И если честно, я боялся нарушить равновесие, которое и без того казалось слишком хрупким и непредсказуемым. Меня устраивало то, что Билл делил любовь между нами, а значит, у Элис не было повода знать правду о нас. В этой ситуации нашелся и еще один очень значимый пункт. Через два года после возвращения Билла в мою жизнь, Элис подарила ему то, чего я не мог бы ему дать – она родила ему долгожданного ребенка. Виктория родилась весенним месяцем, принося с собой огромную радость в этот мир. Я видел, как был счастлив Билл появлению дочери. В его глазах отражалось столько света и тепла, что они казались почти ощутимыми. По всем законам природы я должен был испытывать ревность, но в моей душе воцарилось спокойствие. Мой Билл находился рядом, часть его любви принадлежала мне, а главное - его улыбка согревала меня каждый раз, как он оказывался рядом. Я б отдал все на свете, лишь бы видеть ее чаще. Как бы я хотел, чтобы какая-нибудь неведомая сила поставила те пять лет на бесконечный повтор, только вот ветер перемен уже поднялся паруса лодки и, направил ее в самый эпицентр шторма. Нам вновь предстояла разлука. — Впервые в жизни ненавижу то, что ты банкир, — я лежал на кровати, глядя на то, как Билл пакует вещи в чемодан и напевает ту самую жуткую песню. Элис с Викторией ушли в магазин, и у нас было около часа свободного времени. Он засмеялся: — Это всего на месяц. Так получилось, просто кроме меня этот филиал никто не знает так хорошо. Заодно и Элис покажу местные красоты, она давно просилась куда-нибудь съездить. Совместим приятное с полезным. —Месяц — это вечность без тебя. — Не драматизируй. Мы тебе оставляем самое ценное, что у нас есть – Викторию. Поверь мне, с ней тебе не придется скучать. — Тебе не страшно за ребенка? Я ведь могу и не справиться, — я пытался шутить и искал доводы, чтобы он мог остаться. — Нет, ты справишь лучше любой гувернантки. Но для подстраховки мы оставляем тебе Доррис, — Билл кивнул в сторону столика, на котором лежал телефонный номер их няни. Он улыбнулся, только на этот раз мне стало тревожно от вида его улыбки. Чувство перемен не отпускало меня. — Не уезжай, — тихо прошептал я. Он отложил вещи в сторону, видя мою серьезность, и подошел к кровати. Несколько секунд изучающего взгляда, и он лег на меня сверху. — Ну, ты что? Это ведь всего на месяц. Мы вам с Викки будем постоянно звонить, — его теплые губы коснулись моих. — Это долго. Вдруг ты там найдешь мне замену? — до жути не хотелось серьезных разговоров, и я вновь попытался отшутиться. — Придурок! — Билл засмеялся, а затем встал и продолжил укладывать чемодан. — У меня времени не будет искать тебе замену. — Сволочь, — я запустил в него подушкой. Вскоре пришла Элис и присоединилась к нашему веселью. А потом настало расставание на целый месяц в аэропорту. Внешне я был спокоен, но в душе у меня творился хаос. У меня возникло чувство, что оставшиеся в прошлом четыре года вновь возвращаются в мою жизнь. Целый месяц… это слишком много. Но может, я и вправду чрезмерно драматизирую? Тридцать дней ничто по сравнению с тысячью четырехсот пятьюдесятью девятью сутками, проведенными без него. Они улетели, а я остался. Я провожал самолет до последнего. И даже когда он скрылся из поля зрения, я все равно стоял и смотрел вслед, не понимая, как я мог его отпустить.***
На время заботы о Викки я взял отпуск. Билл был прав, с ней время проходило незаметно. У нее была улыбка папы, которого мне так не хватало, но чем ближе наступал день прилета, тем спокойнее становилось на душе. Я слышал его голос постоянно, слышал, как говорил слово «скучаю». Слышал его голос в трубке, нашептывающий мне пошлости из тех сцен, которые разворачивались в его и моем воображении. Слышал, как волнительно бьется мое сердце в ожидании встречи. И вот он наступил – день, когда я поехал их встречать. Был серый ненастный день. Дождь смывал всю пыль с дорог, а заодно и с моей машины. Это смешно, но у меня в салоне играла песня «Für Immer Jetzt», которую я так ненавидел. Самое ужасное, что я еще и подпевал ее мотиву. Ну как такая дрянь может нравиться еще и в течение долгих лет? Хорошо, что в этот день мое настроение не могло испортить ничто, даже дождь, который, кажется, усилился, пока я катил по серым улицам. Я считал, что это хороший знак. А теперь прислушайтесь внимательно! Слышите, как бьется сердце? Нет? Вот и я его не слышу. Это мертвое сердце. Оно умерло в тот момент, когда самолет Билла рухнул при посадке. Моя жизнь остановилась, и боль заглушила все звуки, которые были в этом безликом мире. И только один вопрос вертелся в голове: как я мог его отпустить? КАК!?***
Я снова включил дисплей телефона. После всех воспоминаний мне просто необходимо видеть эти радужные цвета. А еще я хочу слышать ту самую песню, ведь теперь ненавистное нечто стало частью моей жизни. Слушая ее, я возвращаю себе мнимое ощущение, что Билл где-то рядом, я ведь не могу слушать ее добровольно. Я усмехнулся сам себе от глупых мыслей. Но знали бы вы, как они меня спасали целый год… год без него. Я много раз ловил себя на том, что хотел бы оказаться на его месте в том самом самолете. Впервые мой эгоизм желал сделать что-то здравое. Существовать в этом мире без того, кого любил всю жизнь и больше нее, было невыносимо. Это сравнимо разве что с извержением вулкана, когда лава выжигает все живое на километры вокруг и заставляет умирать, корчась от боли. А потом все затихает. Только легче от этого не становится. Серая, обугленная земля стонет от пережитого, и в ней нет больше сил, начать новую жизнь. Как же я мог его отпустить? Ну, почему нельзя отмотать кусок жизни назад? Почему? Столько вопросов, на которые уже никогда не найдется ответов. Я встал с подоконника. Дождь за окном так и не прекратился, и серый город с его серой жизнью никуда не делся. Возле этого гипнотического окна можно простоять всю ночь, но я хочу увидеть свет. Он совсем рядом, всего несколько шагов. Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Слышите? Оно учится биться заново, как ребенок, делающий первые шаги, порой не всегда удачные. В моем случае, собранное из пепла выжженной земли. Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Оно бьется сильнее с каждым сделанным шагом. И, наконец, замирает, но не совсем, а лишь для того, чтобы своим стуком не побеспокоить ее – мою надежду, мой гарант того, что оно продолжит жить. Моя Виктория! Мой маленький ангел. Мой кусочек света. Моя частичка Билла. Только приходя к ней в комнату, я снова чувствовал, что живу. После похорон Билла и Элис я практически не выходил отсюда. Я садился возле ее кровати и плакал. Вот так бывает, что человек может не проронить за все прожитые годы ни слезинки, и в какой-то момент сломаться. Господи, как же она мне напоминает его! Вода годами точит камни, придавая им обтекаемую форму, так и на выжженной земле тоже появляется первый росток жизни. Виктория стала моим светом, моим источником, который подарил возможность еще немного побыть в этом мире. Он уже не будет таким, как прежде и с данным фактом я не могу поспорить. Мы лишь строим планы и предполагаем, но мало кто знает, что за нас уже все решено. Жизнь вносит свои коррективы и нам уготована учесть лишь наблюдателей. Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Слышите? Так бьется сердце…КОНЕЦ!