Он хотел быть с ним
И, черт, художник хотел быть с ним всё оставшееся время, до последней гребанной минуты он хотел видеть игривые огоньки счастья, что плескались в ласковых ореховых глазах. Все эти дни, остававшиеся до дня рождения мальчика, тянулись, подобно густой вязкой краске, стекающей на белоснежно чистый холст. Секунды стекались в минуты, а минуты собирались в стаи, образуя часы; у Джерарда оставалось мало времени, а потому он старался, как мог сохранить весь свой запас до Хэллоуина, сдерживая в себе все, что так и норовило вылететь из его неосторожного организма. И это было настоящей пыткой. А когда Солнце начало устало биться в окна спальни, а число на календаре дошло до 31 октября, Джерард снова надел искреннюю улыбку, намереваясь провести свой последний день с кем-то важным; с кем-то своим. **** Легкие прикосновения ветра, пролезшего через приоткрытое окно, заставили мальчика, мирно сопевшего под двумя слоями одеял, поежиться от холода и сделать сон немного менее чутким, чтобы тот мог услышать, как что-то гремит и падает на кухне с громкими матами, а затем, цепляя локтем ручку двери и. толчком ноги приоткрывая ее. в комнату на цыпочках заходил довольный, искрящийся Джерард, держа в руках потрясающе пахнущий торт, а на лице выражения настоящего счастья. - С Днем Рождения, Фрэнки! - он мягко поднимает уголки губ еще выше, произнеся поздравление, поднося сладость чуть ближе к нему, приглашая задуть свечки, а Фрэнк, не задумываясь ни на мгновение, загадывает свое желание, быть с Джерардом, и задувает запрятанные на верхушке торта свечи. Айеро счастливо смотрит на затухшие фитильки и на сияющее лицо Джерарда, бормоча тихое 'спасибо', а затем, когда они пьют заваренный художником 'Эрл Грэй', заталкивая в себя столько торта, сколько туда может влезть, или даже больше, и мальчик, как всегда бросает это его милое 'Джи' примерно миллион раз и Уэй никогда не устанет слышать как тот произносит его имя. По иронии, именно сегодня секунды ускользали меж пальцами сцепленных рук, минуты шагали прочь и, даже часы, пролетали перед их горящими взглядами скоростными поездами, пока Солнце опускалось все ниже и ниже, собираясь скрыться далеко за горизонтом и исчезнуть навсегда, или, возможно, вернуться завтра. Гостиную маленькой квартирки заполняли запахи свеч, освещающих темноту, выглядывая из улыбчивых тыкв и домашнего печенья, чуть подгоревшего по краям. Помещение заполняла размеренная мелодия, лившаяся из потрепанного временем проигрывателя, а двое в комнате вдыхали атмосферу праздника и танцевали, неловко пытаясь не отдавить друг другу ноги. Они всё кружились и кружились в этом неумелом танце и кожа Джерарда горела от прикосновений Фрэнка, а иногда, когда тот притягивал парня чуть ближе к себе, художник жадно глотал воздух, задыхаясь жизнью и чувствами. Когда мелодия затихла, а пластинка прекратила свое движение по кругу, а Айеро пошел за еще одной, ненадолго исчезая из гостиной, взгляд Джерарда метнулся на вещицу, что показывала.50
Оставалось так мало, совсем недостаточно слов, и времени, и жизни, что ускользала от невнимательного взгляда ядовитой змеей, заставляя его не отрываясь смотреть на холодный метал. - Джерард, - голос мальчика разрезал тишину, - что случилось? - пролепетал он, подлетев к художнику. - Я в п-порядке, Фрэнки- голос парня звучал слабо и, по странному, хлипко. - Все хорошо. Если не хочешь, не говори, - он растягивал слова, стараясь сделать свою речь максимально гладкой и не давить на такого хрупкого Джерарда, что всегда казался непробиваемым. Джерард хотел говорить. Джерард действительно, блять, хотел говорить с этим потрясающим мальчиком, слыша его бархатный теплый голос, немного хриплый от сигарет. Он хотел подарить ему столько комплиментов, сколько только сможет выговорить за всю свою жизнь. Он усмехнулся своим мыслям, когда подумал, что не против потратить весь свой запас слов на слова любви и исчезнуть с его именем на губах. Он был бы даже рад. Художник поднял взгляд на мальчика, делая над собой усилие, вытянув перед ним счетчик произнес: - Как только цифра достигнет нуля, я... - он запнулся, пытаясь подобрать правильное слово, - знаешь, исчезну, - улыбнувшись проговорил он, стараясь побороть дрожь в голосе. - Что? О чем ты вообще? - Айеро смерил того испуганным взглядом, - Куда ты можешь исчезнуть, Джи? Художник, неаккуратно откинув вещицу в сторону, словно для страховки, сплел их пальцы воедино и поглубже вдохнул, произнося: - Я умру, Фрэнки. - Нет, - он не верил, - так не может быть, ты же со мной, - он высвободился из цепей рук художника и протянул ладони к его лицу, проводя по скулам, - ты реальный, живой. Парень лишь мотнул головой, морщась, - Так нужно, Фрэнки. - Я знаю, - мальчик просиял, - Джи, ты же просто можешь молчать, - замедлившись пробормотал мальчик; его голос стал чуть ниже, а взгляд, полный надежды, вцепился в художника, - Пожалуйста, - мальчик громко выдохнул, а художника пронзил укол боли, - Не уходи. Художник знал, что финал близок. На десерт он оставил то, что давно мечтал сказать этому потрясающему мальчику и сейчас, кажется, был тот самый момент. - С первой встречи вглядываюсь в твои глаза, - оттенок тёмного ореха с золотистым солнечным переливом притягивал, напоминая, танцующие под незатейливые мелодии гитары, блики на поверхности того самого виски, а слова продолжали вылетать из него, отчитывая время, - И никак не могу налюбоваться цветом... На долю секунды губы Айеро оказались прижатыми к губам художника, мгновенно вспархивая и улетая обратно, а его пальцы как-то незаметно оказались вплетены в волосы парня, вырисовывая узоры на темной макушке, когда он с придыханием спросил: - Все художники такие? - Какие 'такие'? - закусив губу, спросил он. - Жертвенные идиоты, - добро произнес мальчик, горько улыбаясь и заключая Джерарда в, такие важные ему сейчас, теплые объятья. - Не знаю, Фрэнки, - художник чувствовал, как назойливый ком вины и отчаяния встает в горле, перекрывая дорогу словам, - не знаю. Нос Джерарда утыкался прямо в чернильные волосы мальчика, заставляя всё внутри него ходить ходуном от того, насколько близко они сейчас друг другу - духовно и физически. - Фрэнки... - художник в тайне надеялся разделить с ним еще один теплый, размеренный поцелуй, чтобы наконец почувствовать себя целостным, впитывая еще одно лёгкое прикосновение длиною в секунду, что пролетало реактивным самолетом или тянулось слишком долго, оставляя на губах отпечаток, а внутри леденящий вакуум пустоты.Но он в порядке.
Джерард жив, пока смотрит на своего мальчика, согревающего его замерзшее тело и душу и окружая теплом и счастьем, вспоминая тот день, когда у Фрэнка раскалывалась голова и тот был готов лесть на стену от надоедливых мигреней и холодных спазмов, что пронизывали голову молниями. Тот день, когда Джерарда впервые проткнуло незнакомое ему чувство; день, когда Фрэнк, отказавшись пить 'горькое и бесполезное' обезболивающее, произнес слова, что навечно въелись в память художника, оставляя след на потеплевшей душе и растаявшем сердце. Картинки пролетели перед ним, сметая все оставшиеся мысли, и он лучисто улыбнулся, радуясь своему счастью.11
И медленно, не спеша отпуская эту жизнь, проваливаясь в темноту неизведанного и, немного пугающего, он зачарованный моментом, произносит тихое, но, по настоящему важное: - Фрэнки, ты же помнишь? Я твой перкоцет, а - ты моя боль.