Умение убеждать

      – Криденс, что опять случилось, мой мальчик? Не бойся открыться мне. Я тебе помогу. Всегда буду помогать. Я ведь твой друг.       Они спрятались с Грейвзом в узком, темном промежутке между домами, которые стояли друг к другу так близко, словно хотели соприкоснуться. Про Криденса с Грейвзом можно было сказать то же самое. Да и по-другому стоять в этой тесноте было просто невозможно.       Но, несмотря на то, что мужчина располагался по отношению к юноше так, что на щеке можно было почувствовать его дыхание, а телом ощущать тепло, несмотря на это, Криденса все устраивало. Они ведь оба не хотели бы, чтобы кто-нибудь увидел их вместе.       А еще Грейвз действительно его друг. Взрослый и могущественный, да и что скрывать, единственный друг.       И все же сказать ему сейчас о том, что случилось вчера, Криденс не мог. Ему больно, страшно и стыдно было говорить об этом. И он стоял, опустив взгляд на загаженную мостовую, вжавшись в стену, избегая соприкосновений с телом мужчины, который и так почти навалился на него.       – Давай же, скажи, – неумолимо настаивал Грейвз.       Он пугал и притягивал Криденса.       Грейвз постоянно говорил юноше о том, как доверяет ему, как надеется на него, как он счастлив быть знакомым с ним, как ему нравится стоять вот так вот, вдавливая дрожащее тело Криденса в стену. О последнем он, правда, никогда не упоминал, но Криденс чувствовал, как недвусмысленно упирается сейчас ему в бедро крепкий член мужчины, и он знал, о чем это говорит. Он ведь уже большой мальчик.       Но спросить мужчину прямо «Что именно Вы хотите от меня, сэр, когда вот так прижимаетесь ко мне и любовно гладите мой затылок?» Криденс, конечно, боялся. Криденс вообще боялся очень многого и чувствовал себя слабым, беззащитным, никому не нужным, кроме как в те моменты, когда им овладевала бесконечная, отчаянная, одному ему подконтрольная сила. И, пожалуй, в те, когда Грейвз говорил ему: «Ты так талантлив, мой мальчик. Я научу тебя всему, что умею. Только помоги мне, и я помогу тебе. Ты нужен мне, Криденс». И, слыша это, юноша прикрывал глаза, стараясь скрыть загорающееся в них счастье.       – Она опять это сделала? – Грейвз уже почти требовал ответа. Оно и ясно – он не привык к тому, чтобы кто-то смел так долго игнорировать его вопросы.       Мгновение – и ладонь Криденса уже в его сильной, крепкой руке. Пожалуй, он схватил его слишком резко и грубо, но потом он исправился, проводя по коже подушечкой большого пальца. Проводя, несмотря на то, что ссадин на ней на этот раз не было. Это он отметил вслух:       – Что, не нашла она повода бить тебя на этот раз? Или била не по ладоням?       Одной рукой он все еще держал пальцы Криденса, крепко сжимая их, второй же вдруг схватил юношу за подбородок, рывком поднимая его голову, заставляя их взгляды встретиться.       Криденс понимал, что молчать ему больше не позволено. В горле булькали слезы, пузырясь слюнями в уголках рта, когда он, стараясь не смотреть в глаза Грейвзу, сгорая от стыда, выдохнул:       – Не по рукам.       Он не знал, как сказать, куда именно на этот раз пришлись удары его приемной матери, да и не знал, сможет ли это произнести вообще, но, кажется, Грейвз и так все понял, потому что вдруг очень заботливо и ласково прижал его тело к своему, и сказал:       – Пойдем-ка.       А потом они трансгрессировали.       Вернее, Криденс понятия не имел, как называлось то, что с ним произошло в следующий миг – он никогда этого не делал, но вдруг вместо узкого вонючего переулка они оказались во вполне себе приличной, если даже не сказать роскошной, комнате.       Криденса ужасно тошнило после этого перемещения, но удивление в нем подавило все остальные чувства и ощущения, и даже, кажется, перебороло на какое-то время страх.       Он стоял, пошатываясь, глядя на мебель вокруг, и на то, как степенно Грейвз обходил комнату, кажется, проверяя ее защищенность от посторонних.       А затем, несмотря на то, что комната, в отличие от прохода между домами, была просторна, Грейвз умудрился опять встать так, что их тела соприкоснулись.       Криденс уже не боялся того, что кто-нибудь из других детей его приемной матери или же она сама застукают его в переулке с работником Магического Конгресса Управления По Северной Америке. Теперь он в разы больше боялся того, что может сделать с ним Грейвз.       Поэтому он содрогнулся от слов, сказанных почти шепотом:       – Расстегни ремень.       И еще потому, что почти так же говорила его приемная мать, когда хотела наказать его за очередную выдуманную ей же провинность.       – Ну же, не бойся, – Грейвз прижал юношу к себе, как расстроенного ребенка, склонив его голову на свое плечо и взъерошив одной рукой волосы. Это очень успокаивало. Второй же рукой мужчина медленно, но неумолимо, вытаскивал из его брюк заправленную в них рубашку. Это очень пугало.       И Криденс, разрываемый этими противоречивыми чувствами, решил ничего не делать. Грейвз сам расстегнул на нем и ремень, и брюки.       Криденс очень надеялся, что подконтрольная ему сила не вырвется внезапно, как это бывало в раннем детстве, потому что убивать своего единственного друга ему не хотелось бы, как бы тот ни пугал его своими действиями.       – Не бойся, – потребовал Грейвз настойчиво, уже не успокаивая, а принуждая. А потом его голос вновь стал мягким и заботливым. – Ты же знаешь, что я могу исцелить любую твою боль в одно мгновение.       «Если бы Вы так заботились о том, чтобы мне не было больно, Вы бы не заставляли меня каждый день возвращаться в дом матери и терпеть унижения», – сказал бы Криденс в ответ, не будь он таким трусом. Но он был трусом, за что он себя ненавидел, и молча со страхом ждал, когда горячая ладонь Грейвза соскользнет с его спины ниже.       Когда это произошло, он вздрогнул даже не так сильно, как дрожал обычно, потому что ожидал этого прикосновения. Но все же почувствовал, как глаза наполняют стыдливые слезы. Грейвз, видимо, заметил это.       – Тебе нечего стесняться, мой мальчик, – сказал так, словно это помогло бы Криденсу перестать пылать от осознания предстоящего унижения. А потом добавил. – Ты же понимаешь, чтобы вылечить тебя, мне нужно будет коснуться твоей кожи.       Криденс кивнул – конечно же, он понимал, хотя на мгновение и закралось сомнение в том, что это нельзя осуществить сквозь одежду. Но он действительно мало что знал о настоящей магии.       Он вновь спрятал лицо на плече Грейвза. Когда тот не смотрел ему в глаза, переживать позор было легче. Но, оказалось, мужчину это не устраивало.       – Будь добр, – попросил Грейвз. И это оказало небольшое, но все же нужное для него воздействие, потому что Криденс знал, что вместо «будь добр», мужчина мог бы не говорить ничего и просто сделать то, что ему хотелось. – Будь добр, ляг на кровать. На живот, конечно же. Так будет удобнее.       Единственное, что радовало Криденса в этой просьбе - мужчина все же не увидит его красного от стыда лица.       Нетвердой походкой он приблизился к широкой кровати, стоявшей по центру комнаты, не сразу решаясь опуститься на нее. Юноша так и стоял бы, но под ощутимо давящим взглядом Грейвза, он все же был вынужден лечь.       Никогда еще Криденс не лежал на столь мягкой кровати. На одно лишь короткое мгновение, когда он только лег, его охватила радость от ощущения, что он тонет в этой уютной роскоши, но потом Грейвз небрежно присел рядом с ним, и радости как не бывало.       Юноша не видел ничего из того, что делал Грейвз, он мог только всецело довериться ему и надеяться на то, что мужчина не хочет сделать с ним ничего плохого. Доверять кому-либо было нелегко, особенно кому-то взрослому, потому что никто за всю жизнь не оправдал его, Криденса, доверие.       Криденс рвано дышал, пылая до кончиков ушей и сдерживая слезы предстоящего позора, зная, что хоть Грейвз и не видел его лица, все равно догадывался, что юноша вот-вот заплачет. Как плакал всегда, когда его пугали, унижали или издевались над ним. Криденс обладал силой только когда был зол. Но сейчас ему злиться было совершенно не на что, разве что только на самого себя.       И Грейвз, как его лучший друг, конечно же понимал его чувства.       – Ну же, успокойся, – он погладил Криденса по дрожащей спине. В его голосе послышались нотки раздражения. Наверняка, ему надоело возиться с такой сопливой размазней, как Криденс, но все же через мгновение он вновь стал предельно мягок и ласков. – Я никогда не сделаю тебе ничего плохого. Не причиню тебе боли. Не сделаю ничего, на что ты сам не дашь согласия, – ладонью он опять уже водил по нижней части спины Криденса, пока только самыми кончиками пальцев задевая ягодицы. – Кивни, если согласен, чтобы я тебя вылечил.       И Криденс согласно кивнул - кто же откажется от волшебного исцеления целый день горящей и зудящей, исполосованной ремнем, кожи? Кивнул, стараясь целиком спрятать в свежей прохладной простыне горящее огнем лицо.       Грейвз стянул с него вниз брюки вместе с бельем. Он мог бы сделать это так быстро, как советовало сделать его нетерпение, но он стянул их медленно и осторожно. И не снял совсем, хотя он мог бы сделать и это. И Криденс ценил то, как Грейвз обращался с ним, хоть и наверняка понимал в глубине души, что это вовсе не нежность, а холодный расчет на то, что это заставит юношу доверять ему больше.       – Мерлинова борода, – и от кого американец Грейвз нахватался таких чисто английских выражений? – Сильно тебе досталось на этот раз. Ну, ничего, сейчас я облегчу твою боль. Сейчас твои шрамы исчезнут, словно их и не было. И, ты знаешь, я сделаю так еще раз и еще. Что бы с тобой ни случалось.       Его пальцы оказались горячими, хоть в комнате и было прохладно.       Он всегда делал медленно то, на что, Криденс уверен, у других волшебников уходило куда меньше времени. Даже по его ладоням он обычно водил так долго, что юноша успевал забыть зачем он вообще взял его руки в свои.       Сейчас он начал с нижней части спины.       Раны немного саднили, когда мужчина их коснулся, и Криденс втянул воздух сквозь сжатые зубы, но потом на место боли пришел приятный холодок, который сопровождал заклинание исцеления, а потом уже до здоровой кожи вновь дотронулись горячие пальцы Грейвза. Хотелось стонать. Но Криденс ни за что не издал бы ни звука, по которому можно было бы судить о том, что прикосновения Грейвза находят отклик в его теле. Хотя мужчина и так, наверняка, все понимал.       – Тебе больно? – спросил он вкрадчиво, когда Криденс чуть вздрогнул после долгого ласкающего движения вдоль его бедра.       Криденс попытался отрицательно покачать головой, что довольно неудобно было делать, лежа на кровати лицом вниз, и пришлось сдавленно произнести:       – Нет, – стараясь захлопнуть рот до того, как голос перешел бы в стон.       Грейвз усмехнулся, несомненно, понимая то, что чувствовал Криденс, несмотря на жалкие попытки того скрыть свои ощущения.       Юноша не мог сказать сколько именно времени он пролежал вот так на кровати: уткнувшись лицом в простынь и с каждым разом все сильнее содрогаясь от прикосновений Грейвза, которые стали уже откровенно излишними, ведь горящая боль ушла меньше, чем после десятка первых.       Но этими прикосновениями мужчина уж точно добился чего хотел. Криденс позволил себе расслабиться, а когда он перестал контролировать тело, оно само решило как реагировать на происходящее.       И поэтому, когда Грейвз с нескрываемой ухмылкой в голосе сказал:       – Ну, все. Можешь одеваться.       Криденс решил, что никогда больше не поднимется с этой кровати.       Да, черт возьми, стоило ему хоть немного перестать бояться, как член предательски встал, как бывало после «мокрого» сна или после того, как какая-нибудь девчонка задевала его под столом голой коленкой.       – Одевайся же, ну, – подначивал его мужчина, поднявшийся с кровати, и словно только и ожидающий того, чтобы Криденс перевернулся и показал ему произошедшую с ним катастрофу. – Чего ты боишься?       Криденс понимал, как глупо сейчас было лежать с обнаженным задом, тогда как мужчина стоял за его спиной и смотрел, но и подниматься сейчас тоже не казалось ему лучшим вариантом. Он попытался было неуклюже сползти на пол, чтобы натянуть брюки, стоя спиной к Грейвзу, но тот пресек его попытку, грубым рывком поднимая его и разворачивая к себе.       Криденс почувствовал, что сейчас вспыхнет. На секунду он разозлился на мужчину – как тот посмел с ним так обращаться?! Но потом он вспомнил, что Грейвз мог обращаться с ним как угодно и даже гораздо хуже, но большую часть времени тот все же был добр, и злость тут же прошла, так и не успев стать темным уничтожающим ураганом. Тем более, Грейвз уже улыбался, словно и не было того момента, когда он только что чуть было не вывихнул Криденсу плечо.       – Неужели ты стесняешься этого? – опустив взгляд вниз, он кивнул, указывая на все еще торчавший колом член юноши. Тот хотел было прикрыться, но мужчина, несмотря на то, что говорил ласково, руки его держал крепко. – С тобой это впервые?       – Н-нет, сэр, – Криденс опустил взгляд в пол, глядя на носки блестящих туфель Грейвза. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Знай юноша магические заклинания, он бы наверняка мог это сделать. Но для того, чтобы узнать их, нужно было дружить с Грейвзом, слушаться его и отвечать на его вопросы. Поэтому он прекратил и без того слабые попытки освободить свои руки и просто беспомощно стоял, глотая вновь накатившие слезы.       – И что же ты делаешь, когда это с тобой происходит? – заметив, что Криденс больше не собирается прикрываться, мужчина отпустил его руки и погладил по щеке костяшками пальцев.       – Ничего, сэр, – юноша кусал губы в попытке не расплакаться. Так стыдно ему не было еще никогда. Но ради дружбы с таким человеком, как Грейвз, можно было многое стерпеть.       – Ничего? – переспросил мужчина. В голосе его сквозила насмешка, но поглаживал горящую огнем щеку Криденса он все еще ласково.       – П-просто жду, когда это пройдет, – подтвердил юноша, продолжая смотреть на носки ботинок мужчины. Если бы он поднял взгляд выше, то заметил бы, что не он один сейчас борется с подобной проблемой. А, если еще выше, то увидел бы, как брови Грейвза удивленно поползли вверх. Но все же на этот раз от насмешливого тона он воздержался.       Он вообще воздержался от того, чтобы что-нибудь говорить. Вместо этого он обхватил ладонью член Криденса и легко сжал его.       Этого хватило, чтобы сердце юноши забилось так быстро, что перехватило дыхание.       «Разве это не грех – делать так?» - хотел было спросить Криденс, но не был уверен ни в том, что Грейвз знаком с понятием греха, ни в том, что он сам сможет сказать хоть слово.       Было страшно. Но сильнее страха было незнакомое чувство острого удовольствия, растекающееся внизу живота и вдоль по позвоночнику, и до самых пяток, заполняющее, похожее на нетерпеливые волны, набегающие одна на другую, захлестывающие, заставляющие тяжело дышать и краснеть, и, что странно, желать прижиматься к телу Грейвза ближе.       Новое чувство росло и ширилось с каждым умелым движением руки мужчины, вынуждало дрожать и едва ли не падать на мягкий ковер. Но Грейвз не давал ему упасть, мягко поддерживая его второй рукой. И Криденса переполняло такое счастье и такая неимоверная благодарность к мужчине, что он отважился посмотреть ему в глаза.       Глаза спрашивали: «Тебе хорошо, мой мальчик?», и Криденс молча кивнул в ответ: «Конечно. Никогда не было лучше». Грейвз улыбнулся, и в глазах замер другой вопрос: «Ты ведь благодарен мне? Ты будешь делать все, о чем я тебя попрошу?». «Да, да, да!» - Криденс выгнулся навстречу телу мужчины, беззвучно крича, почти плача от удовольствия, которое враз, перегорев яркой вспышкой восторга в его сознании, опустошило и исчезло, оставив лишь легкое чувство радости напополам со стыдом.       Криденс рухнул на колени.       Если бы Грейвз сказал ему сейчас: «Ты ведь не хочешь быть неблагодарным? Ты ведь поможешь мне так, как я помог тебе?», Криденс бы согласился с ним, не раздумывая.       Но Грейвз молчал. Он очистил брюки от липкого семени, которым юноша забрызгал его, а потом властно и холодно потребовал:       – Вставай.       В размягченном эйфорией сознании Криденса не было места этому ледяному тону, и он не подчинился приказу сразу же, за что вновь был немилосердно и грубо поднят сильным рывком. Ноги подкашивались, руки не слушались, и Грейвзу пришлось самому приводить его в порядок – подтягивать брюки, застегивать их, вставлять в шлевки ремень. Все это мужчина делал рваными жестами, словно Криденс доставил ему и так немало хлопот, и сейчас он, помогая ему, делал последнее одолжение.       Криденс даже испугался, что сделал что-то не так, и теперь впадет в немилость своего единственного друга. Он невнятно пробормотал:       – Простите меня, сэр.       Грейвз никак не ответил на его извинение, чем напугал его еще больше. Зато вдруг крепко прижал его к себе и, мгновение, они опять уже оказались в том же темном и крайне узком переулке.       Криденс думал, что умрет от осознания собственной ничтожности сразу же, если Грейвз молча уйдет сейчас. Но тот был слишком добр, чтобы позволить юноше умереть.       – Ты ведь сделаешь все, о чем я тебя попрошу? – строго поинтересовался он, обхватывая лицо Криденса ладонями.       Криденс поспешно кивнул. Внезапно он даже захотел, чтобы мужчина поцеловал его, это было бы первое проявление нежности хоть от кого-то в его жизни.       – Будешь продолжать искать ребенка и каждый день докладывать мне о поисках? Криденс кивнул вновь. «Ну, поцелуйте меня. После того, что было, что Вам стоит?». Криденс хотел, чтобы эта просьба отразилась в его глазах, чтобы в их взглядах было то же взаимопонимание, что и в последние минуты, когда они были в той комнате, но Грейвз лишь удовлетворенно кивнул и отошел.       – Ты ведь будешь хорошо стараться после всего, что я для тебя сделал?       – Да, сэр, – Криденс вновь опустил взгляд на грязную мостовую. Никакого взаимопонимания между ними сейчас не было, а, может, не было и тогда. Но Криденс точно знал, что Грейвз сделал для него слишком многое, чтобы относиться теперь к просьбам мужчины без должного уважения и рвения.       – Ты не говоришь никому о наших встречах? – задал мужчина последний вопрос с той интонацией, которую Криденс часто слышал в голосе матери, когда она говорила что-нибудь, предшествующее наказаниям.       – Конечно, нет, сэр, – ответил Криденс тускло. Плечи его задрожали.       И понимающий Грейвз вновь не дал ему впасть в уныние. Ласково потрепал его по голове, усмехаясь:       – Хорошо, мой мальчик. Тебе воздастся по заслугам.       А потом исчез.       Криденс сполз по стене на холодный и грязный тротуар, не в силах больше стоять на ногах. Все, о чем он знал сейчас, это то, что всему хорошему в своей жизни он обязан только мистеру Грейвзу, и что не было во всем городе человека, кто относился бы к нему с теми же заботой и вниманием. Ну, разве что та женщина, Тина, кажется, которая один раз была дома у его приемной матери и пожалела Криденса, узнав, что мать его избивает. Но то было один раз, а мистер Грейвз заботился о нем каждый день.       Конечно, он сделает для него все, о чем тот попросит. Пусть даже тот и требует от него изобличать самого себя. А еще Криденс знал, что даже в порыве безудержной злости не посмеет тронуть мистера Грейвза.       Не посмеет навредить его жизни и будет верен ему. Верен до самой смерти.       Грейвз же, трансгрессировавший прямо на порог Магического Конгресса Управления По Северной Америке, усмехнулся про себя: в какой-то степени, Криденс ему даже нравился, не больше, правда, чем объект сексуального возбуждения. Мужчину привлекали его юность, стыдливость и покорность, готовность выполнить любую просьбу, и благодарность абсолютно за все, что бы Грейвз ни делал.       Но в целом, вечно дрожащий от страха и льющий слезы мальчишка был смешон. Никогда, даже в его прошлом не было никого, чьего внимания и расположения можно было бы добиться так же легко. Впрочем, Грейвз всегда умел привлекать на свою сторону людей. К тому же он не боялся замарать руки и, действуя всеми возможными в этом мире методами, обладал просто недюжинным умением убеждать.