Моя королева

Холодная, неприступная… каждый раз, как я вижу ее, сердце рвется из груди так, что я едва мог сдержать его, приложив ладонь к нему, рвущемуся ввысь вольной птицею. Мне становится почти холодно, я дрожу, точно в ознобе, почти не чувствуя рук и ног: все немеет, застывая в странной, звенящей напряжением истоме. Улыбка моей королевы греет сердце; на секунду я прекращаю дрожать, точно воробушек в зимнюю стужу, и улыбаюсь в ответ. Моя улыбка никогда не была красивой, но, видя одобрение, тепло в глазах моей холодной госпожи, я начинаю чувствовать себя прекрасным. Пусть это глупо, но я ничего не могу поделать с этим. - Милорд, вы меня пугаете, - смеется она, подойдя ближе. Смех ее не имеет и тени того льда, каким она окружает свое сердце в те минуты, когда мы не одни. Длинные белые кудри струятся золотом почти до поясницы, зеленые глаза так ярки и нежны, как первая зелень, пробивающаяся сквозь черную рыхлую землю на солнечный свет. Она с любопытством поглядывала на меня из-под пушистых золотых ресниц, игриво прикусывая жемчуг ожерелья. – Еще вчера, чтоб получить вашу улыбку мне приходилось едва ли не на ушах стоять, а теперь… - она ахнула, одним движением кисти раскрыв шелковый веер и начав им обмахиваться. Зеленый. Чуть темнее цвета глаз, теперь почти с ехидным трепещущим огнем, вгоняющих меня в краску смущения, но тон в тон к платью из бархата. – Вы сами улыбнулись, стоило мне подойти! Уверенна, вскоре вы даже научитесь смеяться! Она залилась звонким смехом, показывая замечательный пример. Мои губы невольно дрогнули, силясь не то поджаться, не то расплыться в улыбке. Сердце заколотилось в такт звонким переливам высокого, как звук колокольчика, смеха. Я невзначай коснулся теплого бархата ее перчатки и, точно обжигаясь трепетным жаром ее руки, отдернул руку. Она прекратила смеяться, и я, не зная, боясь узнать, что последует, после продолжительного молчания, зажмурил глаза, причудливо морща нос. Как я мог?! Такое непочтение к королевской особе! Чувства закрутились во мне мучительным, противоречивым водоворотом, захлестнув и радость, наконец, прикоснуться к объекту своего возжелания, и страх быть непонятым моей королевой, и горестное чувство утраты, искривившее мои губы печальной и скорбной улыбкой… - Милорд, с вами все в порядке? – беспокойство в ее голосе дало мне смутную надежду, затрепыхавшуюся, точно бабочка, в глубине груди. – Ах, боже мой, вы так внезапно покраснели, что я, ей-богу, решила, что у вас сейчас случится обморок! Вот, - она сняла с шеи кулон, наполненный нюхательной солью – необходимый атрибут любой модницы, по достоинству оценившей все преимущества корсета. – Вдохните это, вам сразу станет легче, обещаю. Неприятный резкий запах и лекарственный привкус, растекающийся мерзкой навязчивой горечью во рту, привели меня в чувства, вернув возможность здраво рассуждать. «Сегодня. В моих покоях ровно в двенадцать», - шепнула она мне на ухо, обжигая его своим горчим дыханием. Сердце вновь забилось в предвкушении чего-то запретного… ах, королева, разве вы, светлый ангел, можете так изводить меня! Жестокая, жестокая женщина!