dress

Почему Анэй стоял перед ним в платье — «так получилось». «Так получилось и попросили» — если точнее; если вот именно слово в слово, как аккуратно было написано в маленьком дизайнерском блокноте. Анэй ткнул его Жану в лицо еще тогда, когда тот никаких вопросов не задавал, а просто стоял столбом и смотрел на то, как Титания поправляет пышную юбку и велит Анэю не дергаться. Ни Шелия, ни Титания Жану ничего особо говорить сейчас не хотели, а Анэй не мог. Анэй не говорит, Анэй показывает; вот и показал. Блокнот, платье. Вот это все. — Ладно, но он же не похож на бабу, — Жан, кажется, сам не верил в собственную фальшивую интонацию, хотя среди всех четверых слыл тем еще актером. Он перевел взгляд на Шелию, которая заливала брату волосы лаком; та прищурилась, глядя в юношеское лицо. — Завали, ты уже запал, — устало процедила она. Анэй — кажется, согласно — улыбался, разглядывая себя в зеркало напротив. Даже если ему это все не нравилось, то точно забавляло; да и впрочем, выбора у него особо не было. Жан фыркнул. Затем подошел к холодильнику и вытащил холодное пиво: черт побери, он целый день мечтал о нем и никакие трансвеститы не испортят того счастливого момента, когда он откроет бутылку, сделает глоток и… Нет. Он не мог теперь думать об этом. Не мог он думать о сраном пиве, когда, украдкой глядя в сторону рыжего ублюдка, понимал, как бесстыдно шло ему это красное, мать его, платье. То есть не шло. Пацану, блядь, платья не могут идти; оно просто неплохо на нем смотрится. Жан выдохнул и поставил полупустую бутылку на стол. — А не проще было подогнать кого из девок? — раздраженно пробормотал он, щелкая зажигалкой и затягиваясь. Он не собирался отступать, хотя усталость выражалась на его глазах злобой и синяками; но впрочем, не у него одного. Не он один заебался четверо суток подряд разгребать дела местных папиков. И не он один не собирался отступать. — Блядь, — Шелия швырнула в него тем самым лаком для волос, которым минуту назад покрывала волосы брата. Жан, конечно, поймал флакон. — Не выебывайся, Фенрих. Мозгами пораскинь. — Она повернулась к нему; в ее глазах усталость и злоба читались совсем не меньше. — Кому из этих продажных шлюх мы можем доверить такое прибыльное дельце? Она раздраженно указала головой в сторону двери, но этот жест, конечно, был адресован в сторону публичного дома по соседству. — Эгле поебать; она пустит пулю в твои яйца за лишнюю предложенную монету, — Шелия взяла расческу в зубы и продолжила еще злее, попутно подыскивая в шкатулках ожерелье и серьги. — Предаст, и глаз не дрогнет. Да и вряд ли Штедлер отдаст нам ее без залога в пару лимонов. Кто еще, блядь? Джейи, может? У нее коленки затрясутся при виде хотя бы тамошних расфуфыренных люстр. А потом она подскользнется на лестнице и продемонстрирует всем свои розовые стринги с медвежатами. Титания сдержанно хмыкнула, а Жан скривил недовольно губы. Недовольно — потому что Шелия была права. Он задумчиво сжал бутылку с лаком в кулаке, и та благополучно треснула; услышав этот звук, Титания вздрогнула, поднялась и вырвала холодно лак из его рук. — Дорого, — хрипло пробормотала она и снова села расправлять юбку. Анэй зевнул и благодарной улыбкой принял ожерелье на шею и серьги в уши. Жан, сев в кресло, теперь уже молча наблюдал за всей картиной в целом, периодически поправляя гластук и отпивая пиво. — Ногти сам. Нам еще тоже малевать себя, — Шелия, наконец, выдохнула и, кинув пустую банку лака на пол, вышла в другую комнату, попутно стягивая топ и бюстгальтер; Титания легко скинула один лишь корсет и проследовала за ней. Анэй помахал им, шевеля слегка пальцами — он так выражал благодарность — а затем повернулся к Жану. Тот слегка кашлянул и отвернулся в сторону, делая глоток, хотя пива давно в бутылке не осталось. — Что? — Он максимально точно изобразил в голосе раздражение и безразличие. Анэй скептически поднял бровь и указал вопросительно на себя.  — Ну да, да, похож на бабу, — Фенрих цокнул языком и встал, снова зажигая сигарету. — Ебаный транс… — добавил он шепотом. Подзатыльник оказался больным и жестким; Жан развернулся и схватил Анэя за горло. Тот смотрел на него серьезно и без какого-либо намека на страх в глазах, а Жан только что ощутил едва уловимый запах духов, который слегка закружил и подкосил его; ему пришлось на шаг отойти и отпустить рыжего. — Феромоны, блядь?! — он оскалился и покраснел; не то от злости, не то еще от кое-чего; Анэй улыбнулся и закивал восторженно и часто. Жан отвернулся и, наконец, зажег сигарету. — Гадость, — процедил он сквозь зубы и посмотрел в окно. Затем почувствовал, как ему мягко утыкаются в плечо. — Не подлизывайся. Знаю, что не ты эту хуйню затеял, но, блядь, ты тоже причастен. Жан устал и хотел винить. Анэй принимал. Он не мог оправдаться, потому что ему было, на самом деле, лень писать оправдания в блокнот; он кивнул и снова отошел к зеркалу. Чтобы как-то смягчить обстановку, Жан потушил сигарету и подошел к рыжему, гадая, какой правильный вопрос сейчас задать; поправляя прядь волос и тщательно игнорируя сладковатый запах, Жан повернул к себе бледное лицо за подбородок и вгляделся в накрашенные глаза. Блядь, да не может такого быть, чтобы парень вот так выглядел в бабских шмотках. Да не может, сука, этого быть. — Окей. — Он, положив одну руку в карман, со странной нежностью и насмешкой провел второй по анэевской щеке. — А под юбкой блядские панталоны? Анэй беззаботно замотал головой, а затем Жан пожалел, что для разрядки обстановки задал именно этот вопрос. Юбка медленно поползла вверх под нажатием бледных тонких пальцев. Оказывается, пастельно-красные чулки вполне достойно и плотно обтягивали стройные ноги, а женские трусики внезапно тщательно скрывали мужское достоинство. Около декоративной подвязки красовался небольшой пистолет; Жан отступил назад такой широкий шаг, что сбил вешалку и послышался грохот. Анэй не говорит, Анэй показывает; и Жан сейчас, с залитыми краской щеками, не мог понять, нравится ему это или нет.