Почему Питер Петтигрю предал друзей

…Гарри отхлебнул еще сливочного пива и задумчиво уставился в окно, прервав диалог на полуслове. Рон удивленно покосился на него, но прежде, чем ему удалось выяснить причины внезапной перемены настроения, друг ответил сам: — Я не понимаю, почему Петтигрю сделал это. — В смысле… — Да, — нетерпеливо поежился парень, — я не понимаю, почему он предал моих родителей. Рональд сочувственно замолчал, с тревогой поглядывая на соседа по комнате, который вдруг принялся грустно созерцать кусок темного неба за окном. — Знаешь, у них ведь была просто легендарная дружба! Столько приключений, бед и опасностей! И… Гарри перевел невидящий взгляд на собственную кружку и медленно отхлебнул, будто не считал нужным продолжать свою горячую речь дальше. Рон отвернулся, пряча лицо. — Ты чего? — Гарри будто очнулся и легонько дотронулся до его плеча. — Ты только не сердись, я вовсе не пытаюсь оправдать его, — Рональд старательно отводил взгляд, надеясь, что собеседник не заметит поалевших щек, — но мне кажется, я знаю, почему он мог так поступить с… с ними. Гарри вновь отвернулся к окну: — И почему же? — МакГонагал сказала тогда, что Петтигрю был трусом, думаю, она была права, скорее всего, но навряд ли это единственная причина. Ты сам сказал, что у них было много опасностей и правила они нарушали постоянно. — Ну да. — Я хочу сказать… не мог он быть стопроцентным трусом, Гарри! Если бы Фред и Джордж хоть каплю были… — Я понял тебя, — сухо ответил друг. — Нет, подожди, это не все. — А что еще? Рон видел, что настроение собеседника испортилось, но он должен был сказать то, что вертелось на языке. — Я думаю, они сами виноваты, твои… в смысле… Джеймс, Сириус и Люпин. Гарри отвернулся от окна и уже хотел выдать что-то резкое, как Рон его умоляюще остановил, выставив вперед ладони: — Постой, не кипятись, выслушай меня. Получив едва заметный кивок-поощрение, младший Уизли продолжил: — Каждый в нашей семье хоть в чем-то лучше меня: Чарли, Перси, Билл, близнецы… Так вот, я просто немного понимаю Питера, ведь тяжело быть худшим среди близких. — Ты не худший, Рон. — Может быть, Гарри. Вы с Гермионой всегда говорите мне это, но что, если Хвосту этого никто не говорил? — Человек сам решает… — Да я знаю, Гарри! — Рон чуть повысил голос. — Человек сам решает, что ему делать и как к себе относиться! Все это красиво звучит! Но ты и представить не можешь, как трудно, если никто не может сказать тебе, что ты не пустое место! Гарри устало потер переносицу и терпеливо заметил: — Если ты о неравенстве талантов, то Хвост сам виноват, что… — Виноват, — согласно кивнул тот, — и я виноват, что ленюсь и не открываю книги, все верно, Гарри. Но вопрос не в этом, а в том, как к этому относятся твои близкие. — А это тут причем? Хочешь сказать, если бы мои родители поддерживали Петтигрю и хвалили его за каждый чих, он бы их не предал? — Не совсем. Возьмем, например, Гермиону. Как она относится к выходкам Малфоя? — Никак, он червяк, это все знают. — Да, — с улыбкой кивнул Рон, — это ее не задевает, потому что он ей не друг. — Ясен пень, не друг, — улыбнулся в ответ Гарри, — и что дальше? — Тем более она знает, кто из них самый способный ученик. Но посмотри: что с ней было, когда ты откопал учебник Принца-полукровки? Она завидовала, Гарри! — Давай ближе к делу: причем тут Хвост? — Ладно, — сдался собеседник и вдохнул побольше воздуха, чтобы продолжить свою поучительную речь, — я думаю, что все люди мысленно ставят себя выше или ниже окружающих. Гарри открыл рот, чтобы возразить, но Рон не собирался сбавлять обороты: — Погоди, еще я думаю, что если способности, таланты и все прочее у друзей как бы равны, то они попадают в «золотую середину», где оба принимают друг друга такими, как есть, не пытаясь улучшить. Джеймс и Сириус не считали Хвоста равным себе и постоянно это демонстрировали: подкалывали его, всеми способами показывали, что он им не ровня. Только Римус и Лили относились к Петтигрю достаточно тепло и тактично. — Ты сейчас говоришь, как Гермиона, — улыбнулся Гарри. — Так вот, я думаю, что если твои враги относятся к тебе свысока, то это совсем неважно, но если так ведут себя друзья… — Мы с Гермионой относимся к тебе свысока? — Нет… То есть, да. Иногда. — Можно не давать ей книг, а мне запретить летать, — безразлично предложил товарищ, — посадим в библиотеку тебя и метлу сверху запихнем. Будет равенство. — Не придуривайся, Гарри, — улыбнулся Рон, — я знаю, что вы меня любите и без этого дерьма. Поттер швырнул в него подушку, но промахнулся. — А Петтигрю… он не знал. Думаю, он был очень одинок. Я даже иногда думаю, что мы с ним были похожи. Ну, до первого курса, — добавил парень, заметив, что Гарри пристально на него смотрит, — мне все советовали как жить, ни дня не проходило, чтобы кто-то из родни не поставил братьев в пример. Иногда мне казалось, что я и вовсе не вхожу в семью, будто нужно принести список грамот, чтобы тебя приняли… — Мы с Гермионой рассмотрим твое портфолио и решим, — сгримасничал Гарри, — а еще собеседование назначим! Рон даже не улыбнулся. — Если бы ты знал, что такое снисходительное отношение самых близких… Я даже не представляю, что может ранить больнее. Они знают тебя всю жизнь и все равно считают, что ты… И ты будто превращаешься в червя, который не заслуживает… никогда… — Перестань, Рон. — Ты понимаешь, Гарри? Ты понял, что я сказал? — Я понял. — Снисхождение означает, что тебя не любят таким, какой ты есть. Всё-то им нужно улучшить, всё-то исправить. И одежда не та, и рост слишком высок, и оценки, и жить надо по-другому… — Рон, хорош себя жалеть. — Я бы не жалел себя, если бы другие меня не жалели. Прости Хвоста, Гарри. Если доверяешь мне и тому, что я чувствую. Собеседник замялся. — Гарри? — Рон, ты мне нужен таким, какой есть, со всеми своими закидонами! — Спасибо, друг! Но признай, Питер был не нужен никому. Ему всю жизнь сообщали, что он пустое место, что он недостаточно старается. И он поверил, ведь так считали все! Ты представляешь, что он о себе думал? Как ему было хреново? День ото дня! — Они всё же любили его, — тихо заметил Гарри. — Тем хуже, ведь когда твой лучший друг относится к тебе… — Ладно, не продолжай. — Так ты простишь его? — после долгой паузы спросил Рон. — Я попробую, — нехотя ответил тот, — попробую простить Питера Петтигрю.