Извинения приняты

— Что, ждёшь, что я тебе «добро пожаловать в Россию» скажу? Так не дождёшься, и вообще пусти меня, мудила, я домой хочу уже, — шипел Юрий, пытаясь отпихнуть от себя Никифорова. Звезду фигурного катания, бога, ага. Который с идиотской улыбкой зажал своего коллегу в раздевалке и едва ли не мурчит от этого факта. Плисецкий нахмурился и скорчил неприятную рожу. — Ну, можно просто сказать «привет, Вить, я по тебе очень скучал», — и опять улыбнулся, как последний дебил, широко и нахально-довольно-дружелюбно. Ничем не отличается от псины. Только наглость кошачья, учитывая наглые поглаживания шеи-ключиц-плеч. Экскурсия по телу Плисецкого завершается сильным движением по ребрам, безошибочно задевая сквозь одежду сосок. — Дохуя хочешь, и вообще, пусти меня, права не имеешь так зажима… блядь, Виктор, — Юрио нервно вздрогнул от прикосновения горячих губ и языка к шее, с трудом отпихивая хитро улыбающегося Никифорова от себя. Не хотелось думать о нём. О поцелуях до дрожащих коленок — тем более. — Ты что, не помнишь? — в этих прекрасных-блядских-гейски голубых глазах шаловливые искорки и искреннее недоумение. Юра не знает, что его взбесило сильнее — этот идиотский взгляд, или количество приходящих на ум эпитетов, или эти головокружительные два озера, красивые, но, блять, мужские. — О твоём выборе? В отличие от тебя — помню. Так что пиздуй к своей жирной свинье, и чтоб я тебя больше не… — на этот раз даже выругаться не получается, Виктор слишком умело заткнул глубоким поцелуем, скользнул языком по нёбу, слабо нажимая, провел по десне, и, наконец, добившись своего, отстранился. — О нас, Юрочка, — мурлыкнул он, с садистским удовольствием наблюдая за пунцовыми щеками. — Так вот, с Юри я не спал, он мне нужен, как неплохой старт для тренерской карьеры, о чём ты мог узнать чёрт знает когда, но ты же самый умный и сбежал после соревнования, мой милый. Тебе же уже шестнадцать, верно? — Витя улыбнулся, глядя в глаза своего. — Да, — хрипло отозвался Юра, кивая. — Мне шестнадцать, — подтвердил он, ощущая холодные пальцы на щеке, подбородке. Поглаживания большим пальцем по губе были делом настолько привычным, что Плисецкий ничуть не смутился. — Как вижу, ты согласен, — Виктор продолжил неторопливо поглаживать по губам, снова касаясь влажным языком шеи. Всё ещё осторожно, Никифоров слабо укусил шею, оставляя тёмный след. Собственность. Частная, ага. Таким, зажатым между стеной и телом, Юра выглядел особенно привлекательно. Чёртов αγαπη. — Дать тебе? — нахальный голос так и портит этот невинный, просто прекрасный облик. Виктор облизнулся. Всё-таки внешне эта фея и правда смахивает на милого ангела. Жаль, что только внешне. — А если я не хочу? — Я знаю, как ты об этом фантазировал по ночам, — руки сами оказываются на бедре, а язык — во рту. Юрочка вздрагивает от этих слов. — И я помню, как ты не раз умолял меня нарушить закон и отыметь тебя, как маленькую похотливую шлюшку, — цель достигнута. Кажется, Юрий не ожидал такой прямолинейности. — Ты совсем ебнулся в своей Японии? — губы закушены, а всё тело дрожало. От его касаний, от касаний Виктора. Немаленькая победа, учитывая несносный характер Юрия. Даже сейчас, в заметно растрепанном состоянии продолжает язвить. Юре пришлось зажмуриться, лишь бы не пялиться на Виктора. Нет, против него он почти ничего не имел. Подумаешь, сбежал в Японию, подумаешь, не посвятил в свои планы. Подумаешь, на руки подхватил. — Я в своём уме, — тихо рассмеялся Виктор, покрывая поцелуями лицо. Слишком близко, но Юре, в принципе, понравилось. Лежать на деревянной скамейке в раздевалке, куда мог зайти любой — не понравилось вовсе. И даже олимпийка Виктора под головой не сильно смягчала положение. — Мы что, будем здесь? Сюда же Яков зайти может! — пинки Юрия пугают не только двери, хоть сейчас он и сдерживается. — Юрочка, ну не бойся, — уговорам, конечно, котёнок не поддавался, но поцелуи действовали намного лучше. Мазнул губами по кадыку, скользнул по ключицам. Футболку, улетевшую на шкафчики, Плисецкий проигнорировал — Виктор дылда, все равно достанет. — Я не Юрочка! И мы попадёмся, точно попадёмся! И ты двери хоть закрыл? — Никто не зайдёт. А ты возмущен… Как красиво, — Никифоров снова погладил большим пальцем по губам и ухмыльнулся. — Стесняешься, да? Тогда просто будь потише, — ладони у Вити холодные, скользнули вверх по талии, рёбрам, к соскам. Слегка сжал один длинными пальцами, наблюдая за реакцией. — Я тебе не девчонка, чтобы лапать так, — Юрочка постанывает, тянется, чтобы поцеловать Виктора. Легко отстранился и прикусил сосок. Действия фигуриста и раздражали, и смущали одновременно. Витя на это лишь промолчал, улыбаясь самыми уголками губ и продолжил ласкать сильнее, наблюдая за раскрасневшимся, постанывающим под ним Юрой. — Только тише, — Никифоров перехватил за запястья, не давая раздеть себя. — И не дёргайся. Я хотел извиниться за свой внезапный отъезд, котёнок, — когда на полу оказались и широкие штаны, и белье, Плисецкий задрожал. — Ты? Извиниться? — когда Виктор, широко улыбаясь и покусывая кожу, опустился к паху и легко вобрал в рот средних размеров член, Юрио нервно вскрикнул, торопливо зажимая рот рукой и жмурясь. У самого лучшего фигуриста явно был опыт. Или охуительный талант. Иначе Юрий не смог бы описать семь прошедших минут ласк, пошлых взглядов и скользящих по члену губ. — Глубже, прошу, — Юрий выгнулся дугой от движений, Витя дразнит, взяв только наполовину. — Посмотри мне в глаза — выполню, — с громким причмокиванием Виктор выпустил изо рта и подмигнул смущённому Юре. — Юрочка, ну ты разве не хочешь большего? — приятно щекоча дыханием прошептал. Озабоченный придурок, которого, хотя, послушались сразу, взял до горла. «Всё-таки, неплох для 15 лет». — Отстранись! — громко, даже слишком попросил Юра. На этот раз его не послушали. — Виктор! — Никифоров провел языком напоследок, ухмыляясь и легко пересадил котёнка себе на колени.  — Ну как тебе извинения? — он пошло облизнулся и продолжил смотреть на смутившегося, уткнувшегося ему в плечо котёнка. — Извинения приняты, но этого недостаточно, чтобы загладить вину, — шевелиться вовсе не хотелось. Юрка устроился поуютнее и засопел, почувствовав поглаживания по спине, по позвоночнику. — Но это офигенно, — поцелуй в шею Юре очень понравился. Он прикусил губу, чтобы не застонать. — Витя! Минутная пауза. У Никифорова хитрый голос и наглая улыбка, которая светится все тем же нахальством. — Поедешь ко мне, малыш? — в глазах проскальзывает какая-то нежность — это странно, учитывая, что по-блядски прекрасные глаза обычно ко всему безразличны. — Я хоть высплюсь? — Юра задаёт не самые логичные вопросы всё время, и этот кажется наивным. — Мм, вряд ли. Но тебе точно понравится. — Тогда едем. Только футболку мою достань со шкафчиков, дылда, — ворчит Юра, пока его не затыкают поцелуем опять. — Ладно, котёнок, — и Виктор вновь хитро улыбнулся взъерошенному котёнку, которого он взял себе. И никуда его не пустит.

***

Кацуки замер в коридоре. Громкий голос из раздевалки показался ему знакомым, а имя возлюбленного и вовсе взбодрило его. Он уже больше часа ждал своего тренера, пропавшего «на несколько минут». К непостоянности Виктора он привык и решил, что тот просто заболтался с кем-либо из множества друзей. Юри приоткрыл дверь и тихо зашёл внутрь. Собравшись с силами он хотел окликнуть Виктора, но замер. Бледная, какая-то слишком худая спина с выпирающими позвонками приковала к себе взгляд. Плисецкий. Челюсть медленно отвисала, а мозг отказывался верить глазам. Полустон Юрия, когда губы Никифорова скользнули по шее, мучил его ещё несколько недель в кошмарах. Холодный взгляд фигуриста пугал сильнее, чем страх, что Плисецкий заметит и убьёт его. Слезы в глазах пересохли, Юри прикрыл рот ладошкой, невольно вспоминая, как его (теперь уже нет) тренер мазал губы бальзамом, чуть надавливая подушечкой пальца на нижнюю. Изящный взмах руки и тонкий палец показывает на дверь. Юри видит как шевелятся губы Виктора, и скорее догадывается, чем понимает смысл слов. — Go away, — уходи. Никифоров гладит Юрия, точно кота, а Юри позорно сбегает. Два Юрия не нужны. Особенно в жизни Виктора. Он слышит их голоса, и кажется, они оба вполне счастливы. И Кацуки даже немного рад за них.