Обиднее всего

После того, как карточный долг был уплачен и Николай уехал из Москвы обратно в армию, все чувства досады, злости, страха и стыда прошли без следа. Их место заполнила глухая, ноющая тоска. И скулящая обида. За что Федя так с ним обошелся? Разве Николай не любил его, не был ему предан? Разве они не были счастливы этим незабвенным летом, когда Николаю казалось, что все во много раз прекрасней, чем было раньше, и что все возможно? Даже теперь, закрыв глаза, Николай видит перед собой взгляд красивых голубых глаз и слышит это полуласковое-полунасмешливое «Ники», как любил называть его Федя, вперемешку с неровным, возбужденным дыханием. Конечно, Николай знает причину, понимает, почему все так закончилось. Он просто не хочет в этом себе признаваться. Ведь дело не в Соне. Легче было бы, если все это произошло потому, что она отказала Долохову, более нормально. Объяснимо. Но Соня всего лишь предлог, причина — в этом ветреном Петербургском франте, который даже не удосужился весной приехать в Москву. Анатоль говорил, что про дуэль долго ничего не знал, а потом никак не мог оторваться от дел. Николай не верит ни одному его слову. И потом, он был уверен: если бы он узнал, что его любовник тяжело ранен, он бы непременно бросил все и поехал к нему. Но Анатоль не таков, ему важны только собственные дела, и Николай никак не может понять, почему Федя этого не видит, почему он предпочел ему Анатоля. Николай жаждет ненавидеть предавшего его любовника, гонит от себя мысли и воспоминания, старается думать о чем угодно, только не о нем. Представляет себе Соню, ее темные глубокие глаза, маленькие руки, мягкие пряди волос и розовые губы, которые так и напрашиваются на поцелуй. Но тщетно. В сумерках ускользающего дня Николай видит перед собой совсем другое: блестящие голубые глаза, широкие плечи - он так любил засыпать, положив Феде голову на плечо, - вьющиеся светлые кудри и насмешливую ухмылку. Слезы наворачиваются на глаза, и единственное, что он может сделать – сдерживать их. Николай не знает, как бороться с этим чувством, он никогда раньше не хотел так отчаянно быть рядом с кем-то, быть чьим-то счастьем. И во всем виноват Курагин. Курагин с его красивыми глазами и открытой улыбкой, с его непринужденными манерами и неподдельной самоуверенностью. Но неужели Феде этого достаточно? Николай хорошо помнит, как Федя смотрит на Анатоля и как он сразу почувствовал тяжесть в груди, впервые увидав молодого князя – ведь он ничего не мог противопоставить этому красавчику в смысле внешности или самоуверенности. Николай знает одно: никто никогда не сможет полюбить Долохова так, как он, Николай, его любит, и уж точно не Анатоль. Но Федя почему-то этого не понял или не оценил. И это обиднее всего. * * * Все же Анатоль совершенный ребенок. Вот наглядный пример: бессовестно, за какие-то десять минут, заснул на чужом диване, поставив наполовину пустой бокал вина на пол и свернувшись в клубок под пледом. Долохов вздыхает и смотрит на эту весьма трогательную картину, склонив голову набок. И что с ним теперь делать? Можно разбудить и подразнить, но Анатоль вряд ли поймет, улыбнется беспечно и легко, скажет, что устал и поедет домой. Но отпускать его не хочется. Вообще, с той поры как они расстались с Николаем, Долохов старается не проводить ночи в одиночку. Он даже не очень понимает, почему, но ему кажется это важным. Другой вариант: можно его разбудить и, не дав сказать ни слова, затянуть в длительный поцелуй и уже не отпускать. Довести так до спальни, одной рукой закрыть и запереть дверь, пока вторая разбирается с пуговицами на рубашке, повалить молодого любовника на постель и утонуть в его ласках, уйдя в трусливое забытье. Но... Настроения нет. Анатоль во сне выглядит младше своих лет, вместо двадцати трех ему спокойно можно дать семнадцать, столько же, сколько и Николаю. Черт возьми! Вот только мыслей о Ники Долохову сейчас не хватало. И почему его совесть всегда просыпается и начинает брюзжать в самый неподходящий момент? А может, и не совесть это. Да какая разница. Долохов отходит к окну и упирается лбом в холодное стекло. От контраста теплой кожи и холодного стекла его пробирает легкий озноб. На улице темно, в темно-сиреневом, почти черном небе тускло поблескивают звезды. Свет уличных фонарей отражается от снега и расползается по сугробам. Стекло запотевает от дыхания. Мороз - это хорошо, от дождливой слякоти было бы совсем тоскливо и уныло. От мыслей о Ники хочется курить, но за трубкой идти лениво. От тепла натопленной комнаты и вина разморило. Верно, оттого в голову и лезет всякий вздор. Долохов уверен, что сделал все правильно. Нельзя было продолжать эту связь с Николаем. Не оттого, что ему было плохо, или оттого, что Анатоль претендовал на какие-то исключительные права - мальчик глуп, но не настолько, - и уж точно не из-за отказа Софи, как бы неприятен ему этот отказ не был. Просто Николай не смог бы делить Долохова с кем-либо: ни с Анатолем, ни с любым другим мужчиной. Эта восторженная глупость, возможно, объясняется юным возрастом Николая, но дело в том, что она существует, и не дала бы им спокойно жить. А Долохов не хотел разборок, скандалов, сцен ревности. Он думал, что, может, Николай уйдет сам, особенно после истории с Соней, но он только держался ближе и ревнивым волчонком посматривал на Анатоля. Наконец Долохову это все надоело, и он четко и резко дал Николаю понять, что все кончено. Ну и неплохо заработал одновременно. Только он никак не мог избавиться от странного чувства пустоты и, может быть, сожаления. Оно впервые неприятно царапнуло в груди, когда Николай, пятясь назад через прихожую на крыльцо, уходил в последний раз, проигравшись в дым. Его глаза выражали обиду и полное непонимание, будто мальчика оглушили тяжелым предметом. И тут появился Анатоль, невинно спросил, что происходит, и положил Долохову руку на плечо легким привычным движением. Тогда Николай вздрогнул, как будто очнувшись от кошмара, губы его скривились, и Долохов увидел, как леденеет его взгляд, как мягкая щенячья нежность превращается в стылые ледышки. – Что это с ним? – спросил Анатоль, когда дверь захлопнулась за Николаем. – Не бери в голову, – пожав плечами, ответил Долохов. Он тогда почти и не заметил этого чувства досады. Заметил он его позже, тем вечером, когда Анатоль не остался, несмотря на все намеки, а поехал домой с кем-то из их компании, обещая приехать на следующий день. И тогда, оказавшись наедине с тишиной, он попытался вспомнить, зачем порвал с Николаем, ради чего. Досадливое чувство, торжествуя, возникло снова. Но в этот раз Долохов признал его - и раздавил, как назойливого комара. С Анатолем у них все просто. Никаких обязательств, никакой ревности. Анатоль слишком легкомысленен и непостоянен, он не способен строить серьезные отношения. А Долохов уже несколько лет ловит себя на мысли, что с теми людьми, с которыми он мог бы ужиться, он не хочет отношений, а с теми, с кем хочет – не может ужиться. В лучшем случае ему становится банально скучно. С Ники ему было хорошо, уютно. Николай ничего не требовал, любил всей душой без остатка, всегда был рядом. В мире без Анатоля, быть может, этому роману конца и края не было бы. Но Анатоль существует, он приехал, он здесь, и Долохов не мог себе отказать в счастье любить его. Анатоль — единственный любовник, к которому он готов возвращаться снова и снова, забывая обиды и прощая проступки. Возможно, это и есть то, что называют любовью, но тогда Долохов решительно не понимает, что в ней такого прекрасного. Долохов отходит от окна и садится на пол подле дивана. Он долго рассматривает лицо спящего Анатоля, потом ласково проводит рукой по гладкой щеке молодого князя и мягко улыбается, когда Анатоль отмахивается от его руки и бурчит что-то во сне. У Николая не было и шанса, потому что эти минуты с Анатолем ценнее Долохову, чем все, что мог предложить ему Ростов. Но от Анатоля глупо ждать постоянности, так как Анатоль никогда не будет таким, как Николай, А если бы был, то, верно, Долохов не любил бы его так сильно, так безусловно. Замкнутый круг. И это обиднее всего.