Не запоминай меня таким.

      Интимный полумрак комнаты нерадиво пропускает сквозь себя еле заметный человеческому глазу ток мягкого света, что так бесцеремонно просачивается через щель грубых льняных штор. Волшебный поток плавно обводил контур разомкнутых, время от времени подрагивающих губ, из которых вылетают немые томные выдохи, слышимые лишь их хозяину. Хозяину, в чьи владения, к своим изысканным очертаниям, добавляется изящная, утонченная фигура, что застыла в столь несуразной позе. Глубокий изгиб спины, согнутые в коленях ноги, откинутая вбок голова – все это обрисовано нежно-голубым контуром, который не упускал ни малейшей частички омежьего тела. Он чувствует себя до жути неловко, глупо, но ему плевать, что потом ему будет стыдно вспоминать себя таким, ведь все что сейчас творится внутри - буря, кромсающая все разумное мышление в мельчайшие осколки. Твердый член постыло упирается ему в напряженный живот. Это доставляет небольшой дискомфорт, но он забывает о нем, когда чувствует успокаивающую точечную дорожку подушечек пальцев через ткань нижнего белья. Омега прекрасен. Его многогранный волнующий мускусный запах буквально тут же окутывает все пространство комнаты. Этот аромат страсти, настоящей чувственности способен снести крышу не только его прекрасному обладателю. Пухлые губки ежесекундно подвергались напасти белых ровных рядов зубов, что так нещадно оставляли жгучие дорожки на тонкой коже. В такой разгар из соседней комнаты неспешными шагами выходит альфа, решивший побаловать уставшее за день тело приятным вечерним горячим душем. Но стоило шатену отойти всего на каких-то пару шагов от двери ведущей в ложе родственничка, как в нос, буквально в ту же секунду, резким порывом ударяет запах. Запах брата. Запах течного брата. Шатен остановился. Темноволосый пару минут просто пялился в одну точку, пока скопление гормонов в крови не собралось в одном единственном месте- в паху, где тут же начало раздражающе тянуть. Альфа мельком окинул взглядом комнату юнца, нервно поправляя скользящее полотенце на бёдрах и ладонью прикрывая крайнюю плоть, что впервые решила так бурно отреагировать на запах родного альфе человека. Старший, со всей осторожностью, приблизился к заветной двери, даже не прислушиваясь к звукам в комнате, а лишь жадно и часто втягивая пленяющий аромат течного омеги. Нежные нотки отдавали не то лавандой, не то чем-то притоно сладким, от чего старший чуть морщил нос. Парень настолько вошел во вкус своего дела, что вовсе забыл, куда держал курс. Ломота в мышцах пропала так же быстро, как и адекватное мышление, застланное пеленой порыва новых пугающих мыслей. И зачем только всё началось так не вовремя? Полностью перестал контролировать себя, он словно выпал из реальности на некоторое время и пришел в себя только тогда, когда понял, что уже успел неосознанно открыть дверь и начать в наглую пялиться на него. На это идеальное тело, которое так четко вырисовывалось среди тьмы комнаты мягким светом настольной лампы, на родное лицо, скривившееся под давлением новых ощущений, на человека, вокруг которого сконцентрирован весь твой мир. Ноги сами собой завели старшего за порог комнаты и теперь он еще ближе к нему. К своей маленькой жертве, чья первая весенняя течка так нагло, без малейшего остатка, заполонила разум вошедшего. Неужели такое возможно? Все-таки как-никак, а в их жилах течет одна кровь. Пусть от разных отцов, но от одного омеги. Замечая, что белявый вот-вот сорвется и утонет в эйфории чувств, альфа прерывает сладостную ноту грубым звонким шлепком руки по молочной коже бедра младшего.

Эй!

— Чем это ты тут занимаешься, извращенец малолетний!? - несдержанно воскликнул темноволосый, уже вовсе срываясь от подобного. С виду то такой невинный. Раньше трудно было и представить, что он может думать о чем-то столь пошлом и запретном, а сейчас он же ублажает сам себя прямо перед носом брата. Он даже не заметил его прихода, что гвоорило о том, насколько ему было хорошо от собственных ласк. Впервые он испытывал что-то подобное, вовсе не попадающее в рамки дозволенного. По телу словно проходится электрический заряд, заставляющий грациозное тело тут же сжаться в кривой клубок, чуть было не свалившийся с невысокой кровати. —Чж…Чжиён!? - язык заплетается, в глазах меркнет, а разум эпохальной волной накрывает стыд перед ним. Перед родным человеком, что увидел его "таким". -Какого черта ты не спишь? И в правду. Лучший вопрос для такой ситуации: "Какого черта?". Младший все осознавал, но мысль, что его запах может быть уж на столько заманчивым и альфа окажется столь бесстыдным и в голову не приходила. —Я спросил что ты делаешь! Ты не даешь мне уснуть, Юки! Сволочь! - раздался басистый рык, исходящий от темной фигуры что стоит возле кровати. Он серьезен. Он страшен. Он зол. Лишь по одному тембру голоса мелкий способен понять это. От Чжиена редко можно было ждать какой-то ласки, тепла, которого иногда так нехватает. Старший всегда резок и груб в своих действиях. С юного возраста омега старался не лезть к брату, понимая, чем может грозить вспыльчивость этого персонажа. И то, чего так боялся белявый с детства, произошло. Альфа вышел из себя. — А ты подумай, - подойдя к омеге поближе, прохрипел старший, понимая, насколько еще зеленый Юки. Он пока не все понимает в этой не легкой жизни, так еще и течка ко всем проблемам на дурную голову свалилась. И пока белобрысый напрягает свои извилины, пытается отойти от случившегося, альфа еле держит себя на стальной цепи контроля. Мышцы сами по себе сжимаются, хочется сразу накинуться, заставить это тело подчиниться себе... но он брат. Как только в такие минуты остается еще вразумление о семейных границах... И пока младший, со ступором в глазах, глядел на предмет страха, та цепь, за считанные мгновения, со звоном в ушах разрывается на тысячи мелких осколков, пропадающих где-то за гранью доступного. Чжиен больше не в состоянии держаться. Забыв о всяких нормах меж братьями, старший агрессивно подается вперед, мнет омегу под себя и неосознанно, жадно цепляется тому прямиком в шею. Зубы страстно кусали молочный бархат кожи брата, облизывали, оставляли одну за одной яркие метки. Он ее никогда не трогал, а она такая… Хотелось вкусить запах, раствориться в нем, распробовать его во всей красе. Но можно его только почувствовать, изучить и наслаждаться. Поцелуи медленно перебрались выше. Ко рту, что так жадно вбирал в себя рваные клочки воздуха. Чжиен и вовсе не мог подумать, как сладки эти губы, насколько у них родной вкус. Он прекрасен, но он не может быть твоим, а ты его заставляешь и влюбляешь. Шатен никогда не помнил себя таким. Таким диким. Таким жадным на кого-то. Тем временем, грубое тело идет навстречу, дабы показать некое причастие, превосходство в таких вовсе не детских играх меж ними. Пассив долго и низко стонет. Томно прикрывает глаза, чувствуя, как сознание тиховодно растворяется в острых неизведанных ощущениях удовольствия и похоти, а тело покорно обмякает в руках шатена. Сопротивляться даже не хотелось. Только лишь часть чего-то крошечного внутри вопила о том, что это полнейший абсурд. Но даже так, почему? Почему он не отпирается, почему не вспоминает о наставлениях и запретах родителей, что звучали у них в головах каждый божий день. Почему ему не противно вступать в такую близость с родным человеком? Сейчас было не до этого… У омеги поджимались пальцы на ногах: с такой страстью альфа проводил по его языку своим. В отместку, Юки чувственно кусал чужие пухлые губы, поочередно оттягивая их и всасывая в рот, а когда кислорода становилось катастрофически мало, омега, нехотя, отрывался, будто боясь нарушить контакт с оппонентом. Белобрысый зарылся пальчиками в волосы партнера, прижимаясь губами к раскрытому рту, облизывая кончиком языка контур губ, а затем вновь углубляя пылкий, чувственный поцелуй. Шатен просто обезумел, он больше не может представить себя без своего маленького кусочка счастья, не может им насытиться, в то время, как и сам малой резко понимает, что хочет его всегда: каждые двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, всю жизнь. Хочет чувствовать его обжигающее сводящее с ума дикое дыхание на своей хрупкой шее, хочет чувствовать эту волшебную близость, хочет отдаваться полностью. И все это с родным братом. Они оба постепенно сходят с ума… Омега ужасно возбуждается, член уже стоит колом и просит предельного внимания к себе, от чего Юки скулит и старается двигать бедрами, имитируя жалкое подобие толчков в пах партнера, в надежде хоть немного расслабиться. Но это лишь усугубляет его положение. Мышцы начинает сводить хлестче, а тугой узел в паху начинает жечь с новой, адовой силой. Сколько ещё неизведанной похоти в человеке собрано, сколько ненасытных желаний скрыто за стенами воспитания. Человек хочет, но чаще всего просто не получает это, а сейчас есть шанс осуществить всё что только душе обоих угодно. Чжиен капризно снимает с себя уже тесную, столь мешающую одежду, и швыряет ее, не глядя, в сторону. Сейчас для альфы главное – натворить излюбленную пакость, покрыть ненавистника бесконечными засосами и поскорее растянуть эту дрожащую девственную дырочку. Скорее не для того, чтобы растянуть. Нет. Для того, чтобы маленькими шажками приближаться к первой буре дикого оргазма. Длинные пальчики рвано двигались в омеге, задевая все нужные узлы, дабы уже дать понять малышу, что с этой персоной все не так и сладко. Носик малыша покраснел, сердце его колотилось с такой силой, что казалось, будто вовсе сейчас проломит грудную клетку. Дыхание участилось и стало жадным, рваным. Тем временем, всё желание, вся энергия накапливаются в том самом органе, что и как раз содержит так много маленький душ, которые никак не получат шанс на жизнь... Рано и нельзя. В один прекрасный момент крепкие руки отпустили любимое тело, поднимая ноги на свои широкие плечи. Таз пристраивается удобнее, руки отступают вперед к хрупким запястьям омеги, вытягивая их вперед и крепко, без нотки жалости к этой утонченности, болезненно сжимают их. Тугие стенки тут же жадно обхватывают вогнанную разгоряченную плоть. Оголенные нервы натягиваются сильнее, выбивая томные вздохи из груди и заставляя закатывать глаза в блаженной неге. Возбуждение уже до жути болезненно бьет по нервам младшего, который, в свою очередь, был сам не свой. Никогда еще омеге не было так присуще желание постелиться под настоящего самца и отдаться ему полностью, без остатка, воплощая его любое желание в блаженную реальность. Внутри что-то трепещет и умирает, возрождается и снова, тонет в глубинах рассудка. Сейчас вокруг вселенская пустота, и только они, вдвоем, на смятом нежном шелке белоснежных простыней играют в любовь. И с первых же толчков альфа постарался вогнать грубее: всё-таки боль приносит за собой некую удовлетворенность и спокойствие, не так ли? Белявому кружило голову лишь от одного этого вожделенного взгляда. Было нечем дышать, а разум пьянило дикое желание. Желание сцепиться с маленькой мечтой всей его жизни. Остаться с ним навеки, жить, расти вместе с ним, строить будущее... Хочется только этого, больше ничего. Хочется любви. Настоящей любви. Любви с таким человеком как Чжиен. Но с ним нельзя. Нельзя.       Комната наполнялась крамольными стонами, всхлипами, непрерывным скрипом старой кровати и музыкой уставших тел. Юки становится невообразимо изящнее вот так, откидываясь на подушки, выгибаясь не по-человечески и заливаясь на периферии стонами с приглушенным хрипом. Старший с такой силой вколачивал малыша в кровать, что казалось, будто тот вовсе потерял контроль над своим телом. Юки, кажется, ломается, откуда в брате столько силы? Его тело сдается, оно больше не выдерживает. Столько боли и наслаждения, столько эмоций и неповторимых ощущений, а это ведь только начало их запутанной, долгой истории. —Чжиён… - перебиваясь рваными всхлипами, на выдохе скулит омега. Одна рука нещадно сминает парящую ткань простыней, в то время как пальцы второй руки решительно доводят омежье тело до конца их игры. На секунду актив нехотя отцепляется от прекрасного, любуясь тем, что он сделал с обычно холодным, воспитанным Юки. Светлые локоны младшего налипли на лицо, прозрачные капельки пота собрались на висках, губы алые, зацелованные, закусанные им, Чжиёном, лицо в полной детской рассеянности, тяжелое дыхание и этот болезненно-блядский флер в затуманенных глазах. Братья жадно трутся друг о друга, словно в последний раз. Хотя кто знает, как сложатся их жизненные пути.       Пара толчков, и обжигающие светлые капли рвано выплескиваются на напряженный живот омеги. Вслед за ним дает себе слабину и альфа, чье семя небрежно пролилось на шелковые ткани возле лежащего под ним тела. Корпус шатена повалился вперед, прижимаясь к потной, тяжело вздымающейся грудной клетке пассива, а уста вновь припали к истерзанной самим альфой шее. В то же мгновение, над ухом прозвучал еле слышный, тяжелый, горячий вздох Юки: —Не запоминай меня таким...