Латте с карамелью

Он приходит каждую пятницу в восемь часов. Заказывает латте с карамелью, изучает ее внимательным взглядом до неестественности зеленых глаз — зеленые глаза и рыжие волосы; будь он девушкой, в средневековье его бы сожгли на костре, — пока она делает кофе, а потом привычно начинает флиртовать. — Красивые здесь бариста, не находите? — Можно узнать ваше имя, незабвенная? — Ваши синие глаза покорили мое сердце. — Мне кажется, я вас где-то видел. — Кофе из ваших рук — манна небесная. Николь сдается каждый раз уже через несколько реплик. — Лави, может, хватит? — ее однокурсник может быть совершенно невыносимым, когда хочет. А издеваться над ней таким образом давно стало его хобби. Ладно бы еще в университете, но приходить сюда — это уже слишком. Если он рассчитывает таким образом покорить ее сердце... Мысль заставляет горько усмехнуться: то поздно. Именно это и больно. — Что хватит? Прекратишь отшивать меня — и я прекращу, — смеется Лави. Николь скептически сдвигает брови. Она не верит. Ни единому его слову. Рыжий не зря носит прозвище «кролик». Девушек у него было... Впрочем, не девушек тоже. В четверг, когда Лави в очередной раз сбегает с пары — он не любит учиться; и зачем, спрашивается, пошел на исторический? — она видит в окно длинноволосого брюнета, встречающего рыжего у корпуса. Лави обнимает его, целует в щеку и цепляет за руку. Внутри Николь змеей сворачивается боль. — Выходи за меня замуж? А? — на следующий день предлагает рыжий. — Лави, у тебя парень есть, — напоминает она. Чем-то похожий на нее, те же черные волосы и синие глаза — но Николь отчаянно гонит эти мысли прочь: они отдают надеждой. — О, ты уже в курсе? — удивляется Лави и пожимает плечами: — Это так, мимолетное увлечение, ты же знаешь. Помутнение. — У тебя вся жизнь — помутнение. Сплошное! — не выдерживает Николь. — Для тебя хоть что-то серьезное вообще есть? — Ты! — восторженно восклицает Лави. Как идиот. Но идиоткой себя чувствует почему-то она. — Иди к черту... В понедельник шеф вызывает ее на ковер: Николь дважды делает латте с карамелью вместо американо. Шерил Камелот щурится с холодным любопытством, а она не знает, как объясниться. Ну, есть одна причина. Рыжая такая. С изумрудными глазами. Во вторник Камелот приглашает ее в ресторан. Их отношения, если это вообще можно назвать отношениями, начинаются именно так. Странно, по случайности и для нее — элементарно от необходимости забить чем-то пустоту внутри. Шерил женат, но ей уже плевать: любит-то она все равно другого. В следующую пятницу рыжий приходит снова. Николь привычно делает карамельный латте и ставит перед ним, хотя больше всего в жизни ей хочется однажды вылить кофе ему на голову. — Так ты подумала? Насчет свадьбы? — ослепительно улыбается Лави. Как будто не шутит. — Твой парень... — Значит для меня не больше, чем для тебя твой шеф, — хмыкает рыжий. Николь теряет дар речи. — Не одна ты тут внимательная. Он тебя вчера до общаги подвозил, — напоминает Лави. — Скользкий тип и старше тебя лет на десять точно. Ты бы в такого не влюбилась. «Да откуда тебе знать-то?» — рвется изнутри. Только не язвительное, а истерическое. Она молча принимается протирать стойку. — Ты так и не сказала, что не любишь меня, Никки, — весело замечает он еще через неделю. А ведь в среду его после пар опять встречал его... Юу, так ведь? Она разворачивается к Лави, ставя перед парнем латте, от которого тошнит уже ее саму. — Я. Тебя, — «не люблю» — хочет холодно отчеканить Николь. Но говорит: — Ненавижу. Ей кажется, что еще немного — и она сойдет с ума. Что это ее личный ад. Кошмар, которому нет конца. В воскресенье Камелот снимает для них номер в гостинице, а после всего Николь закрывается в ванной и, глядя на оставленные синяки, рыдает, наверное, минут двадцать. Когда она выходит, Шерил оценивающе-насмешливо-сочувствующе смотрит на ее красные от слез глаза и ласково проводит рукой по щеке. Как будто все понимает. Только не понимает он — ни-чер-та. На следующий день Лави в университете смотрит на нее странно и сжимает кулаки, и Николь только тогда одергивает рукава, вспоминая, что на запястьях — багровые отпечатки пальцев. И на автомате поправляет ворот водолазки, под которым скрыты такие же отпечатки на шее и плечах. Но какая рыжему разница? Какая? Если бы была... Вечером вторника Николь пишет заявление — по собственному желанию. Держа листок двумя пальцами, Камелот внимательно изучает его сквозь стекла узких прямоугольных очков и, поднимая взгляд, вкрадчиво интересуется: — Позволите узнать причину, мисс? — Я уезжаю, — просто отвечает Николь. Она действительно хочет убраться из этого города. Дядя будет не в восторге, но это лучше, чем то, что у нее есть здесь. — Бросаете институт? Вот как? — Шерил усмехается, аккуратно убирает неподписанную бумажку. — Отработаете до конца месяца — и свободны, — и, когда она уже собирается уходить, неожиданно бросает вслед: — Не забудьте сообщить своему поклоннику, мисс. Николь вздрагивает: ей кажется, будто ей напоследок влепили пощечину. В среду Николь первый раз в жизни пытается курить — около универа, запахнув куртку и укутавшись в вязаный шарф. Наполовину зеленый, наполовину синий. Она начинала его в подарок Лави, но передумала, когда увидела на нем шарф, связанный его очередной пассией — в самом деле, такая банальность, — и закончила для себя. Было бы забавно... Но не было. Она в очередной раз осторожно затягивается, чувствуя мерзкий привкус во рту. Отвратительно. Зато действительно успокаивает. На этой неделе Лави приходит в четверг. Странно: в среду и четверг он вроде бы гуляет со своим парнем. Еще и необычно серьезный и молчаливый. Поругались, что ли? Николь ставит перед ним чашку с латте, как всегда, но рыжий к ней даже не прикасается. — Могу я увидеть главного администратора? — просит он глухо. — А?.. — переспрашивает она как-то глупо. Словно не понимая — хотя она действительно не понимает. Ну, или не хочет понимать — зачем. — Незабвенная, вы прекрасны, и я мог бы смотреть на вас вечно! — Лави на мгновение становится похож на самого себя, но затем его голос снова становится мрачным, и он упрямо повторяет: — Но я хотел бы видеть главного администратора. Я имею на это право. — Вы что-то хотели, молодой человек? — Камелот тоже курит, и, к сожалению, выходит курить именно сейчас. Николь с содроганием чувствует, как тонкие пальцы Шерила, абсолютно не стесняющегося чужого присутствия, плавно скользят по ее плечу — хозяйским жестом и почти интимным: ровно по тому месту, где остались самые яркие следы. Нарочно. Слегка нажимая до боли. Рыжий жест замечает. Он как-то нервно стискивает наконец ручку чашки, затем расправляет плечи, словно стремясь показаться угрожающим. А потом просто выплескивает содержимое чашки Камелоту в лицо. Повисает молчание. Ненадолго. — Если ты еще раз к ней хотя бы прикоснешься, — тихо, но очень веско произносит Лави. — Я тебя убью. Понял? По лицу Камелота течет карамельный латте, и Николь сдерживает смешок — снова истерический. Рыжий, быстро сдернув с вешалки ее куртку и набросив ей на плечи, приобнимает ее и уводит, пока Шерил не опомнился. Они проходят быстрым шагом несколько кварталов, когда она наконец набирается сил спросить: — Лави, почему? — Потому что я люблю тебя, — набившее оскомину признание, хотя теперь сказанное и совсем другим тоном, опять вызывает горечь. Николь хочет возразить, но Лави ей не дает: — Я больше никому не позволю сделать тебе больно, — заявляет без малейшей улыбки. Словно это клятва. «Но ты сам!..» — взрывается в голове беспомощное, отчаянное и оттого злое. — Я был ослом, — словно прочитав ее мысли, хмуро отзывается рыжий. — Прости меня. — Юу... — цепляется за остатки здравого смысла Николь. Она все еще не верит, не может поверить, не должна верить. Но уже так захотелось... — Бросил меня, — будничным тоном отвечает Лави. — Устал все время слушать о тебе, — вот как? — Лави... — он нетерпеливо прицокивает языком. Останавливается, мягко притягивает ее к себе. И Николь чувствует на губах знакомый вкус. Черт знает, что там будет дальше, но это... Латте с карамелью.