Посмотри на меня

В пустой маленькой комнате, до краев заполненной текучей сгущающейся тьмой, не было слышно ни единого звука, словно этот небольшой закуток на чердаке никогда не посещала ни одна живая душа. Однако же если зажечь горелку, располагающуюся на небольшой прикроватной тумбочке, можно внимательнее осмотреться и заметить, что ни на этой самой тумбочке, ни на косо прибитых полках, ни на шатком столе не было пыли. Более того, стёкла окна, из которого можно было разглядеть разве что серую стену соседнего дома, были вымыты так тщательно, будто кого-то заставили драить их до тех пор, пока они не начнут блестеть — даже ночью. На самом деле никто не заметил бы этих деталей и при свете горелки, ведь всё внимание оказалось бы сконцентрировано на силуэте, скрючившемся на серых мятых простынях. Фигура эта подолгу не подавала признаков жизни и лишь изредка всхлипывала в крохотную подушку, из которой то и дело вылезали кончики гусиных перьев и кололи нежную кожу лица. Такую чистую, белоснежную, напоминающую хрупкий фарфор с хрустальной россыпью крупных слез. А сколько отчаяния и боли умещалось в эти едва различимые всхлипы откуда-то изнутри… Напряжённое тело слегка расслабилось, и теперь можно было различить совсем молодого парня, почти мальчишку, лежащего в позе эмбриона. Слезы продолжали бежать по припухшему лицу, оседая на покрывало расплывающимися пятнами. Парень попытался стереть их с лица, но рассечённые раны на ладонях прожгла острая боль. Неясный вскрик растворился во тьме, оставляя лишь шум дыхания. Ремень, что совсем недавно рассекал его руки, аккуратно висел на спинке железной кровати и, скорее всего, был еще теплым от рук Мэри Лу. Откуда-то снизу слышался стук ее каблуков, и каждый глухой удар об паркет держал юношу в постоянном напряжении. Страх сковывал — так, что порой становилось трудно дышать. Он комкал в руках угол простыни, а ткань, словно вмиг обратившись наждачной бумагой, царапала его горячую искалеченную кожу. — Криденс, — слышал он зов своего имени в голове. — Криденс, — вновь пронеслось где-то там едва заметно, но от этого не менее пугающе. От этого голоса и выжидающей интонации мальчишку едва не выворачивало от страха. Мэри Лу всегда по-особенному произносила его имя перед наказанием, словно пробуя его на вкус, предвкушая нечто интересное. И после её зова вновь и вновь трясущиеся руки тянулись к пряжке ремня, и оттянуть момент порки было невозможно. А как же этой больной садистке нравилось хлестать беднягу по рукам: с каждым разом все жёстче, больнее, не жалея сил. Она испытывала невероятное удовольствие, наблюдая за дрожавшим всем телом мальчишкой, за тем, как он до крови прикусывает и без того алые губы, только бы не издать ни звука. Она смотрела на влажные разводы под его глазами и била еще сильнее. И после каждого удара Криденс словно слышал зверский скрежет ее зубов. Так продолжалось до тех пор, пока ей не наскучит. А после женщина аккуратно складывала ремень на спинку кровати и уходила в приподнятом настроении, будто была самой ведьмой, питающейся его болью. Мэри Лу наказывала Криденса в несколько раз чаще остальных детей. Она открыто ненавидела его всем своим гнилым сердцем, но он понимал её, потому что сам себя терпеть не мог. Бедный и жалкий кусок ничтожества, вечно слабый, скрюченный и раздражающий одним своим видом, он уже привык быть брошенным, одиноким и никому не нужным, привык подавлять себя и скрываться ото всех. И кому только в голову придет проявить хоть немного заботы к этому отвратительному существу? Криденс не знал, в какое чудовище он превращался в моменты помутнения рассудка. Не помнил, как его тело окутывала пелена тьмы, как его сердце наливалось кипящей яростью, как всё то, что он с силой заталкивал глубоко в себя, вырывалось наружу. Он не мог и предположить, что совершал все эти ужасные разрушения в городе, что убивал людей. И если бы хоть малейшее воспоминание всплыло откуда-то из глубин его памяти, где беспокойно спали все его самые страшные тайны, юноша, несомненно, сошел бы с ума. Не подозревая о бесконечной силе, разливающейся по венам, Криденс не был способен понять, что особенного нашел в нем мистер Грейвз. Парень помнил день своей первой встречи с мракоборцем, когда Персиваль впервые окинул его внимательным взглядом из-под бровей. Юноша поёжился, желая как можно быстрее отвести от себя интерес незнакомца, но неторопливая и уверенная речь Грейвза успокоила его. Он не раз повторил, какой особенный Криденс, какой у него огромный потенциал как волшебника, как настоящего мага. Затем мужчина осторожно осмотрел белоснежные руки, испещрённые шрамами и глубокими ранами — и излечил их прикосновением шершавых пальцев. Мальчишка затаил дыхание. Это был первый раз, когда ему подарили надежду. Встречи Криденса с мистером Грейвзом проходили довольно часто и всегда в таких местах, где никто не должен был их заметить, вроде темных переулков и подворотен. Раз за разом юноша стыдливо опускал взгляд, протягивая мракоборцу свои изувеченные руки, будто демонстрируя, насколько он жалок, а тот мягко проводил пальцами и исцелял их. Каждый раз ему приходилось снова и снова напоминать Криденсу о том, какой он особенный и что он достоин большего. Со временем парень невероятно привязался к мистеру Грейвзу. Когда он видел темную фигуру мракоборца, его сердце, казалось, захлёбывалось беспорядочными ударами. Он мог узнать его по походке, по одежде — особенно по черному плащу, который мужчина никогда не снимал, — даже по запаху он мог узнать Персиваля. Горьковатый аромат его парфюма, крепкий, оседающий приятным послевкусием на языке, нельзя было спутать ни с чем. Иногда ему хотелось закрыть глаза и долго вдыхать его полной грудью. Случались дни, когда жестокость Мэри Лу не знала границ. Криденсу казалось, что он действительно совершал эти серьезные проступки и заслуживал наказания, но сильнейшую боль, пронизывающую до самых костей, терпеть удавалось с огромным трудом. Ноги подгибались и тряслись, едва ли удавалось не упасть в бессилии, затуманивающем взгляд. И вновь мистер Грейвз мягко водил пальцами по его рукам, залечивая раны. Криденс увлеченно наблюдал за тем, как его кожу покалывают легкие искры света, вырывающиеся из их кончиков. Он по привычке прикусил нижнюю губу, смущенно подняв глаза. — Это не всё, — тихо произнёс он, и выражение на лице Грейвза переменилось. Юноша скованно повёл плечами и поправил рубашку, сдерживая вздох боли. Персиваль мягко развернул его к себе спиной и слегка оттянул ворот рубашки. Холодные пальцы коснулись бледной шеи, вызвав легкую дрожь по всему телу Криденса. Мужчина обвёл контуры глубокого пореза, один конец которого начинался в районе левого предплечья, а другой терялся где-то в складках белой рубашки. Очевидно, это была не единственная рана: красные полосы пробегали под одеждой и невероятно жгли от малейшего соприкосновения с тканью. Юноша не издавал ни единого звука, его лишь слегка передергивало. В следующее мгновение Криденс и Грейвз оказались не в темном переулке, а в маленькой комнатке, заваленной книгами в темных обложках, газетами, кое-где не к месту умостившейся грязной посудой. Нельзя было точно сказать, была это квартира Персиваля или чья-то еще, но Криденсу всегда казалось, что мужчина такого высокого положения в волшебном сообществе живет в более презентабельной обстановке. Здесь же все выглядело не особо уютно: повсюду была пыль, особенно много её скопилось на плафонах люстры, что висела в самом центре комнаты. Скорее всего, это была чья-то давно заброшенная квартирка, возможно, какого-нибудь преступного волшебника, пойманного мракоборцем. По виду из окна невозможно было угадать, где они находились: на той же улице или в другой части Нью-Йорка. Везде были всё те же серые дома, выходящие друг на друга запотевшими от резкой смены погоды стеклами. — Раздевайся, — тихо велел ему Персиваль после того, как сам скинул с себя пальто. Криденса передернуло. Он медленно стянул с себя верхнюю одежду, дрожащими пальцами развязал узел галстука, затем поочередно расстегнул пуговицу за пуговицей, будто оттягивая момент. Ему не было страшно обнажать свое тело так же, как он это делал перед Мэри Лу — но он был смущен. Его скулы и уши тронул едва различимый румянец. Он весь сгорбился, сжался, будто силясь исчезнуть, стягивая с себя рубашку. Ткань медленно соскользнула, открывая еще юношеский изгиб плеч и будто зверем истерзанную спину. Кое-где виднелась подсохшая кровь. Тонкий позвоночник и ребра беззащитно выпирали, натягивая полупрозрачную кожу как пленку. Парень задрожал всем телом, сцепил руки на груди, опустил голову и глядел куда-то на ноги Грейвза. — Бедный мой Криденс, — выдохнул мужчина, касаясь острого плеча. От этого легкого прикосновения тело парня будто пронзило током. Грейвз нахмурился и списал это на легкий сквозняк, гуляющий по квартире. Гулко треснуло окно в конце комнаты и сразу же плотно заперлось — для этого мужчине понадобилось лишь слегка взмахнуть рукой. Персиваль вновь прикоснулся к спине мальчика, но уже более уверенно, не одними лишь кончиками пальцев, а всей ладонью, пуская по телу Криденса легкое покалывание. Юноша прикрыл глаза: его ресницы слегка подрагивали, а из груди так и рвался шумный выдох. Ему казалось, что напряжение вокруг было осязаемым, но невольно тело начало расслабляться, а плещущая в теле боль утихала. Теперь он чувствовал лишь холод рук, заботливо блуждающих по его спине, и жар чужого дыхания в паре дюймов от шеи. Криденс никому и никогда не позволял находиться настолько близко. И дело даже не в расстоянии. Легкое покалывание от рук Грейвза прекратилось, кожа на спине вновь обретала болезненно-прозрачный, голубоватый тон, словно это был чистый лист бумаги, только кое-где оседали мелкие темные капли-родинки. Впечатления вперемешку с возбуждением переполняли Криденса, и он вновь повернулся лицом к мужчине, но так и не осмелился поднять на него свой взгляд. Он так и продолжал смотреть в пол, не произнося ни слова, но и не нужно было, всё и так читалось по его лицу. Смиренная благодарность, доверие и безоговорочная преданность — вот что сейчас чувствовал юноша. Лицо Персиваля тем временем казалось более хмурым и задумчивым, чем обычно. Особенно настораживала эта небольшая морщинка между бровей, практически незаметная, но тем не менее придающая мужчине более решительный вид. Он слегка вытянул руку перед собой, затем отдернул ее, но в итоге расположил ладонь на шее Криденса, очерчивая большим пальцем линию скул. — Посмотри на меня, — тихо произнес мракоборец, поправляя чернильно-черные локоны юноши. Криденс и не подумал возразить и поднял взгляд. Мужчина долго смотрел на него практически в упор, а затем притянул его к себе и заключил в объятия, все еще обхватывая шею. Руки парня напряглись, а затем неуверенно потянулись к мужчине, и Криденс обнял его в ответ. Мгновение близости длилось недолго, ровно столько, чтобы прошептать мальчишке: — Скоро все изменится, Криденс. Навсегда. За окном начало светать. Внизу не было слышно ни звука. Неужели Криденс так и не заснул сегодня ночью, с теплотой в душе вспоминая о мракоборце? И все же его ждал долгий день, и стоило вздремнуть хоть пару часов, прежде чем он услышит настойчивый зов Мэри Лу за дверью. К тому же, чем быстрее он заснет, тем скорее наступит час долгожданной встречи с Персивалем Грейвзом. Криденс осмотрел свои истерзанные руки: боль практически сошла на нет, кожа лишь слегка горела. Иногда юноше казалось, что эта боль стоит того, стоит этих коротких встреч с мистером Грейвзом и его прикосновений. Возможно, он и сам пару раз лез под горячую руку Мэри Лу. Ведь вся боль, какой бы она ни была, лечится этим загадочным волшебником в черном пальто, оставляющим после себя покой и благодарность в душе. Криденс улыбался. Он был уверен, что наконец-то нашел человека, которому был нужен. Он знал, что мистер Грейвз — его настоящий близкий друг, и он никогда не предаст Криденса.