- Отпусти! - вскрик и последующий за ним очень громкий звук, характерный больше для пощечины. Юри прикрывает глаза, все еще прижимая упирающегося мальчика к себе и будто не чувствуя обжигающую боль на щеке. Хотя когда японец прижимал гибкое тело к себе, он действительно не чувствовал никакой боли. Совершенно никакой. Какая боль может быть, когда ты рядом со своим почти всегда огрызающимся, маленьким, таким безупречным и до сумасшествия красивым чудом?
- Ты не будешь рядом всегда, не говори ерунды! - Юра колотил руками по груди старшего, даже не для того, чтобы вырваться, а просто выплеснуть все эмоции не в разговоре. - Виктор обещал то же самое... - вырвалось со всхлипом, едва слышно, правда, но достаточно для того, чтобы слезы обожгли глаза.
- Но я приехал в другую страну за тобой, котенок.
- Не называй меня так! - Юра откинул от себя парня, оскалившись. Так никто не должен его называть. Никогда. Больше никогда. Это прозвище в могилу за собой унес Виктор. Чертов Никифоров опять не сдержал свое обещание.
- Как ты вообще можешь утверждать что-то, когда ты сам не знаешь, что будет с тобой лет через семь, когда ты сдаешься после каждой неудачи, а, Юри?! - Плисецкий откровенно - даже слишком - злился, в нем кипели все эмоции, все чувства, он устал их сдерживать за маской нахальства и высокомерности. - Все, ты слышишь меня, все, кто когда-либо говорил или давал понять, что будут со мной всегда, уходили. Никто не остался, Юри. Даже кот, который так громко и верно мурлыкал, и тот съебался, а ты говоришь мне о вечной жизни в гармонии и любви! - мальчик всплеснул руками, чуть не ударив Кацуки в нос и чувствуя, как горячие слезы текут по лицу. О, он ненавидел такое проявление своих чувств - он считал это своей слабостью. Но он слишком устал лгать - спасибо Виктору за то, что научил его этому, - слишком устал глотать слезы, рвущиеся наружу от всего того, что происходит только в его жизни.
Юра упал на колени, громко всхлипнув, и закрыл ладонями лицо. Хотелось закричать во всю глотку, зареветь навзрыд, прижаться к такому теплому и мягкому телу Юри и больше никогда,
никогда, никогда не отпускать.
По его телу разбежались мурашки, когда все же крепкие руки обняли мальчика, притянув к себе, и Плисецкому ничего не оставалось делать - он прильнул к груди японца и зарыдал. Зарыдал так, как не ревел даже будучи ребенком. Свое детство он помнит слишком отчетливо - так, что хотелось забыть, ведь это не то, что Юре хотелось бы помнить. Он обменял бы эти воспоминания на те, самые прекрасные в его жизни, - когда Виктор согласился его тренировать, когда Юра познакомился с этим япошкой, как этот Кацуки исполнял свою программу, как он пытался с ним подружиться (что у него, конечно же, получилось, правда не без помощи алкоголя в крови), их первый поцелуй, их первое свидание, он даже предпочел бы помнить всю ту ревность к Юри, когда Виктор слишком близко приближался к
его парню.
- Навсегда не существует, - прошептал Юра. - Это лишь придуманная людьми сказка, чтобы потешить свое чувство собственной важности, - шепот перешел на хрип, ведь голос уже сел от всхлипов и вскриков, губы горели, а глаза ужасно сильно болели, будто они вот-вот лопнут.
- Существует, - так же тихо проговорил Юри. - Я могу стать твоим первым "навсегда". И я стану.
Слова прошибли Юру, будто электрический ток по телу. Может стать первым "навсегда"? Мальчик поднял взгляд на старшего. На лице черноволосого красовалась улыбка. Такая теплая, родная, нежная, мягкая, что Юра был готов расплакаться только при виде нее. Он столько ему наговорил за эти два года, наломал столько дров, а Юри... он просто сидит и улыбается, обнимая так, будто лучше Плисецкого нет никого. Мальчик, приподнявшись, припал к губам японца, обвивая руками его шею.
Он поверит. Плевать, даже если Юри уйдет, даже если Юри просто сгинет, Плисецкий будет верить, что "навсегда" существует.
///
Юра ворочается в кровати - он снова не может уснуть. Конечно же, из-за этого не спит и Юри, но продолжает усердно обнимать и успокаивать мальчика своими милыми и нежными поглаживаниями. Ради такого Юра действительно хочет жить, но вот только ноющие запястья, которые, кажется, снова кровоточат, говорят совершенно об обратном.
Как хорошо, что Юри пришел вовремя, - подумал Плисецкий, но все же встал с кровати и подошел к окну, даже не заметив наблюдающего за ним Кацуки. Вдохнув ночной летний запах, Юра поднял взгляд в темное небо, испещренное яркими звездами. Одна из них сияет ярче.
Виктор?
Нет, вероятно, это бред, может быть Плисецкий потерял слишком много крови, но... Почему бы не поверить в чудо? Теплые руки обвивают талию со спины, и Юра чувствует прикосновение на своей макушке - Юри тоже смотрит в небо, устроив подбородок на макушке мальчика.
- Прости меня, - едва ли слышно шепчет Плисецкий просто потому, что знает - Юри услышит все, даже биение его сердца.
- Сегодня мы оба виноваты: тебе стоило придержать коней, а мне стоило держать себя в руках и не уходить на сутки, - Юри мягко улыбнулся и поцеловал младшего в макушку. - Но все в порядке, правда.
Юра просто кивнул. Не было желания что-то говорить - было желание только слышать спокойное дыхание своего парня, чувствовать его руки на себе. И его улыбку - о, Юра мог чувствовать его улыбку, даже находясь на другом континенте.
Они уже три года вместе, и Юри не собирается уходить - он все так же счастлив рядом с профессиональным фигуристом, он все так же делает счастливым своего мальчика, правда тот этого не показывает, но в его животе не погибла ни одна бабочка. Юра действительно чувствовал себя самым счастливым человеком.
- Ты счастлив со мной? - мальчик поднял взгляд на старшего.
- Я никогда не чувствовал счастье настолько осязаемым, как когда я рядом с тобой.
Неужели это и есть то пресловутое "навсегда"?
