***
Ей больше не снится собственная смерть в огне. Теперь она просыпается от взгляда льдисто-сапфировых глаз и надрывного крика своей матери, пытающейся заслонить единственную дочь… Сердце бьётся где-то в горле, а тело кажется чужим, деревянным, ну или окаменевшим. Ширен дрожащей рукой отбрасывает с лица волосы и поднимается, чтобы зажечь ещё свечей. Затем садится на постель, поджав под себя ноги, и подтягивает ближе книгу с перечислением свойств лечебных трав. Ещё одна попытка проспать до утра спокойно терпит крах. Спустя час или два она попробует снова. Ночи давно бы превратились для неё в пытку, не люби она так читать. Как только займётся заря, девушка уснёт спокойно только затем, чтобы вскоре её разбудили служанки. Свойства кровохлёбки мешаются в голове со свойствами винной травы, и Ширен зевает. К горлу волнами подступает тошнота, а живот намекает, что надо бы перекусить. Замок уже давно спит, и звать наверняка спящую служанку было бы жестоко по отношению к ней: ей и так весь день быть на ногах. К тому же, ноги-руки у Ширен на месте: она и сама в состоянии пройтись до кухни. Девушка бредёт на кухню, освещая путь свечой. Пальцы гладят шероховатую поверхность тёплого камня стен. Матушка отругала бы её за то, что таскает еду ночью, точно посудомойка. Дочь лорда Станниса почти желает, чтобы её кто-нибудь остановил, отчитал, отправил спать, ворчливо пеняя на хрупкое здоровье девицы. Это значило бы, что она не всем ещё безразлична. Но ругать её больше некому. Блюдо с пирожками накрыто полотенцем заботливой кухаркой. Ширен вынимает один, холодный, но от этого не менее вкусный, и откусывает немного, забравшись на высокий табурет и поджав под себя ногу. По просторной кухне бегают тени от принесённой девушкой свечи, тускло блестят бока чанов и металлических блюд. Пахнет потухшим очагом, выпечкой да пряностями. Огромный волк возникает из тьмы бесшумно, спокойно вступая в кружок света от свечи, и кусок застревает в горле испуганной леди Старк. Серая шкура делает его похожим на одну из оживших теней. Он не рычит, не скалится, снисходительно разглядывая оробевшую девушку янтарными глазами, ещё более завораживающими в свете пламени. Баратеоны должны быть храбры, а Ширен хоть немного, но гордый Олень, поэтому она протягивает зверю пирожок: — Хочешь? В конце концов, он никогда не сделал ей ничего худого. Лютоволк аккуратно берёт угощение. Страшенные зубы, способные играючи откусить леди Старк обе руки по локоть, захлопываются в дюйме от тонких пальчиков, и она испуганно отдёргивает ладонь. Зверь глотает пирожок и садится напротив, внимательно глядя своими уж слишком осмысленными глазами. — Хороший, хороший лютоволк. Ещё хочешь? — Ширен по-хозяйски откидывает с блюда полотенце и скармливает животному с десяток пирогов, чувствуя странный прилив воодушевления. Шерсть Лето мягкая, а нос влажный, и ещё с ним не страшно. Он внимательно выслушивает те глупости, которые болтает изголодавшаяся по простому разговору девушка, пока она уже без боязни протягивает ему пирожок за пирожком. Он напоминает леди Старк о погибшем Пестряке, странном, но добродушном и верном её спутнике. Шута все сторонились, боясь, как сторонятся люди и лютоволка. Ширен сама не замечает, как начинает плакать, рассказывая, как тяжело ей в Винтерфелле без родных и друзей. Последних, впрочем, никогда и не водилось у дочери лорда Станниса. Зверь не перебивает, лишь подходит вплотную и утыкается лбом ей в бок. Лето вздыхает совсем по-человечески, и свеча гаснет от его дыхания. Ширен замирает, не зная, что предпринять. Она не так хорошо знает замок, чтобы в темноте найти свою комнату, поэтому кладёт руку на спину лютоволка — единственного её защитника от чудовищ, коих по углам немало оживило воображение Ширен. Словно почувствовав нерешительность супруги хозяина, зверь хватает подол ночной рубахи и тянет куда-то в темноту. — Ты же приведёшь меня к моей комнате, да? — дрожащим голосом спрашивает Ширен и цепляется за шерсть, такую густую и длинную, что ладонь проваливается в неё целиком. Ощущение мощного тела, трущегося о бедро и талию, успокаивает, и некогда Баратеон позволяет вести себя по коридорам. Лютоволк вскоре останавливается и утыкается мокрым носом в руку. Из приоткрытой двери, что напротив, сочится свет: Ширен оставила на столе свечи, когда уходила. — Спасибо, — девушка треплет Лето за уши, ожидая, что зверь уйдёт, но он остаётся стоять, выжидающе глядя. — Хочешь со мной? Пойдём, я совсем-совсем не против, — улыбается она и толкает дверь. Почему-то она уверена, что если обнимет лютоволка, засыпая, то кошмары к ней больше не придут. Комната оказывается чужой. Растерянной Ширен требуется несколько мгновений, чтобы понять, что это покои лорда Старка. Её супруг лежит на широкой постели, укрытый мехами, ещё более хрупкий, чем за столом в Чертоге или на троне. Первый порыв — уйти, застенчиво притворив дверь, но нос лютоволка легонько толкает Ширен в спину, и она словно зачарованная подходит к кровати. Без обычной озабоченности и каменной задумчивости Бран Старк выглядит совсем мальчишкой. Черты лица не потеряли ещё детской мягкости, лишь немного заострились. Её супруг красив, Ширен понимает это, разглядывая его и не опасаясь быть понятой неправильно. Ему бы другую жену, что сидела бы у постели вечерами, расчёсывала волосы и пела, перемежая песни рассказами о том, как прошёл её день. В этих покоях звучал бы смех, и юноша-старик улыбался. Ему пошла бы улыбка, искренняя, немного задорная, а не вежливая, будто слепленная из глины, совершенно не оживляющая синь глаз. Дочка Станниса Баратеона любила петь когда-то… Девушка резко выпрямляется, только сейчас осознав, что низко склонилась над постелью, затаив дыхание. Какие глупости лезут в её голову ночами. Леди Старк, которая совсем не чувствует себя ни леди, ни тем более Старк, отворачивается от мужа и, стараясь не шуметь, отходит к двери. — Останься… — тихая не то просьба, не то приказ останавливает Ширен и заставляет обернуться. Глаза Брана смотрят прямо на неё, спокойные и непроницаемые как воды озера. Смотреться в них всё равно, что глядеть в пропасть с высокого обрыва, и Ширен опускает взгляд на свои руки, которыми рассеянно теребит пояс халата: — Я не хотела будить вас, мой лорд. Просто потухла свеча и… — Я знаю, — мягко перебивает её Старк и приглашающе похлопывает по постели. Лето уже устроился поверх шкур у ног хозяина, уложив морду на мощные лапы. Уйти нет никакой возможности, и Ширен присаживается на край ложа, которое она должна была по всем законам людей и Богов делить с супругом каждую ночь. Он так её и не тронул, да и способен ли вообще? Раз способен, почему не требует выполнения супружеского долга? Неужели она бы противилась… Или ему просто неприятно её уродство? А если не способен, то на что она ему? Между ними тяжкое молчание и пустые любезности, между ними недомолвки и отчуждённость. Между ними всё то, что было между родителями Ширен, и девушка, пожалуй, даже привыкла ко всему этому. Не в силах она привыкнуть лишь к пронзительному взгляду синих глаз собственного супруга. Он знает, знает слишком многое, как сфинкс из книг Ширен, и, как и сфинкс, он загадка для девушки, а она любит загадки… вернее любила когда-то. Ей следовало его ненавидеть: он был на стороне победителей, она — побеждённых. Но к своим восемнадцати Ширен так и не научилась таить в сердце злобу. Она могла бы презирать весь мир за несправедливость, но вместо этого покорно принимала всё, не считая себя вправе роптать. Она должна была умереть в тот день… Громадный чёрный дракон королевы Дейнерис должен был сжечь её, девушка видела это в своих снах — огромную распахнутую пасть и струю огня, уничтожающую всё, чего она касалась. Собственный мучительный крик будил её ночами, ощущение отваливающейся обгорелой плоти терзало утрами, и девушка тёрла руки, стремясь от него избавиться. «Мёртвая девочка, нечистое дитя», — голос принцессы одичалых всё ещё приходит к Ширен во снах. Она была так прекрасна, эта женщина из-за Стены, но Иные губили красоту, возможно, поэтому Ширен жива, а Вель нет. Зачем Боги оставили маленькую принцессу Вестероса, которая никогда не была настоящей принцессой, в живых? Зачем Брандон остановил Драконью королеву, зачем Ширен стала его невестой на грязном снегу с останками отца и его людей за спиной? Почему музыкой их сговора были не волынка и лютня, а обезумевшие крики леди Селисы, едва успевшие стихнуть? Зачем Ширен каждый день бродит по Винтерфеллу, словно тень шарахаясь в тёмные углы от шагов приближающихся стражников и служанок? Зачем?.. — Зачем? — тихо спрашивает Ширен, и сама не зная, какое из всех её «Зачем?» имеет сейчас в виду. Все вместе? Старк не пытается укрыться за наигранным непониманием, насквозь фальшивым, как жалость её уже мёртвых родственников. — Потому что я был тебе нужен. Ответ не проясняет ничего и проясняет всё одновременно. Брандон — лорд Винтерфелла, хранитель Севера и кузен короля Вестероса. За него готовы умереть тысячи, и одно его слово заставляет смолкать седых северных лордов. Но вместе с тем он калека, не способный сам выйти из покоев, помыться, сесть на коня… А на свете нет ничего хуже, чем беспомощность, и ничего слаще, чем быть кому-то необходимым. Ширен знает это как мало кто ещё. «Потому что я был тебе нужен, потому что я был для тебя важен, потому что только я мог тебя защитить», — говорят глаза Старка, и лютоволк тяжко вздыхает рядом. «Ты был нужен и моей матери, и многим воинам, что погибли в тот день», — могла бы ответить Ширен, но она лишь закрывает налившиеся тяжестью веки, ощущая, как набираются слёзы. Лечь и больше не вставать, перестать быть. Её начинает трясти, хоть в комнате и тепло. Осторожное прикосновение к руке опаляет жаром, и девушка вздрагивает, открывая глаза. — А теперь ты нужна мне. Без тебя я не справлюсь. Бран смотрит мягко, но в то же время требовательно. Отказать ему невозможно, хоть и не совсем ясно, что же он от супруги хочет. — Я ничего не могу. Я ничего не умею. Я бесполезная, безобразная, — шепчет девушка. — Ты себя не знаешь, — качает головой Старк, а его пальцы поглаживают запястье жены. — Ты храбрая, добрая, умная… И ты моя супруга. Я хочу, чтобы ты была рядом. У него могилы вместо семьи, у неё тоже. У него прошлое в ночных кошмарах и неясное будущее, у неё тоже. Может, им правда стоит попробовать? Всё равно дороги назад нет, только вперёд, в метель, за которой где-то далеко весна. Оставить всё, как есть, не прилагать никаких усилий заманчиво. Сбежать сейчас (её никто не станет держать, Ширен уверена в этом), захлопнуть дверь своей комнаты и забыть этот разговор, на утро изучая свои колени, а не мужа… Но разве этому её учили родители? Разве может она оттолкнуть того, кто дал понять, что хочет видеть её рядом, которому она нужна? — Останься. Кровать достаточно широка для нас двоих, — Старк тянет её за руку к себе, заставляя неловко упасть животом на меха. Зато теперь Ширен может видеть его совсем близко и от этого чувствует себя до жути неловко. — Милорд, мы… — краснеет она, вперив взгляд вниз. Юноша тихо смеётся, по-доброму и неожиданно светло: — Вот уж не думал, что меня — калеку будут девицы бояться. Да и Лето не позволит мне вести себя непристойно. Ширен как завороженная смотрит в смеющиеся глаза мужа, а его ребяческая улыбка (совсем не всезнающая и не стариковская) заставляет сердечко биться чаще. Лютоволк умильно улыбается тоже и по-собачьи дёргает хвостом. — Я не опасаюсь, — возражает девушка и, подтверждая свои слова, скидывает халат, оставаясь в глухой ночной сорочке, и забирается под меха. Она не позволяет себе отодвинуться на край, не желая оскорблять Брана, и подвигается к нему ближе, но всё же не касаясь. Она всё же немножечко Старк, потому как наклоняется к супругу и целует его в краешек губ, успев заметить его изумление. — Спасибо за всё. Впервые со дня смерти родителей она спит спокойно.Часть 1
20 ноября 2016 г. в 20:00
Ширен усаживается за стол, чинно расправляет складки синего, в цвет очей, шерстяного платья. Служанки щебетали по утру, что оно ей необычайно идёт, но девушка не настолько наивна, чтобы этому верить. Лицо, отражавшееся в треснутом в уголке зеркале, изувеченное, со скорбной складочкой губ, не способен оживить ни один наряд во всём мире. Девушка приглаживает ткань на коленке, наверное, в десятый раз, прежде чем поднимает, наконец, взгляд. Брандон Старк всегда завтракает вместе с ней, измождённый, с какой-то нездоровой худобой и длинными тонкими пальцами. Он совсем молод, даже немного младше Ширен, но в рыжих волосах белеют седые пряди, точно иней на листьях чардрева.
— Надеюсь, вам хорошо спалось, миледи? — мягко спрашивает он. У него негромкий и хрипловатый, но уверенный голос, в котором Ширен слышится треск сухих веток в костре.
— Да, спасибо, милорд, — вежливо выдавливает из себя девушка. Ответная учтивость не идёт на язык: под глазами Старка затаились тени — очевидное доказательство бессонной ночи. Ширен слышала, что говорил мейстер о том, как сильно болят ноги у короля Севера, стоит только задуть южным ветрам. Она вообще многое слышит: привычка быть незаметной тенью не оставляет так просто. Сама девушка здорова, насколько это вообще возможно. Щека не беспокоит её, но сердце… Сердце мучительно ноет, и дни с ночами в чужом замке почти невыносимы. По стенам крепости сочится вода из источников, поэтому они всегда теплы влажным жаром — это ли не чудо! В былые времена она не прекращала бы восторгаться и не отстала бы от мейстера, пока он не объяснил ей, как всё устроено. В Драконьем Камне стены ледяные, выстуженные морскими ветрами, что просачиваются во все щели и гуляют по крепости. В родном замке Ширен тишина не наступает никогда: воют ветра, бьются с яростным рёвом о камни волны, вот уже какое столетие безрезультатно пытаясь свергнуть твердыню … В Винтерфелле тихо до звона в ушах. Белые вороны уже возвестили об окончании зимы, но снег за стенами замка и не думает сходить. Куда ни глянь — вокруг всё белое-белое настолько, что больно глазам и пусто сердцу.
Кусочек крольчатины никак не хочет разжеваться, волокна мяса застревают между зубами, и Ширен отпивает из кубка, стараясь заглушить пресный привкус во рту. Она так и не отрывает глаз от тарелки, мысленно ругая себя за это. Вероятно, со стороны это выглядит жалко, но заставить себя посмотреть в другой конец стола и обратиться с каким-нибудь ничего не значащим вопросом к супругу она не в силах. Трусиха. А вот Старк на неё смотрит: Ширен ощущает его мимолётные взгляды, как осторожные касания холодными пальцами по позвоночнику. В углу, у самого камина, лежит огромный лютоволк, недобро косясь то на прислугу, то на жену хозяина.
— Милорд, срочное письмо!
Мейстер входит как раз тогда, когда от напряжения у девушки начинают неметь пальцы, и желание закрыть волосами окаменевшую щёку почти нестерпимое. Брандон берёт свиток, взламывает печать и начинает читать. Прекрасное время для того, чтобы быстро исчезнуть в своих покоях. Но не судьба.
— Куда же вы, миледи? Вам не понравилась крольчатина? Или вам нездоровится?
Старк отрывает взгляд от письма, вопросительно глянув на супругу, а ведь Ширен была уверена, что ничем не скрипнула, осторожно выбираясь из-за стола, и юноша был полностью занят пришедшими новостями. «Колдун», — не к месту вспоминает она то, как окрестила своего лорда дворня.
— Я… Крольчатина хороша, и со мной всё в порядке, просто… я не голодна, — быстро и тихо выпаливает Ширен, чувствуя, что начинает краснеть, вернее, алеет лишь одна щека, вторая остаётся прежнего серовато-землистого оттенка.
— Вам следовало бы больше кушать: вы совсем бледны в последнее время. Но я не смею вас более задерживать.
Брандону еда от худобы и бледности помогает не очень, насколько может судить Ширен. Скверные, непочтительные мысли. Она выдаёт быстрый поклон и торопливо уходит, только у дверей вспоминая, что следует держать спину ровно, а шагать размеренно и горделиво.