Ненавижу

Я ненавижу ночи. Петербургские белые, бездонные и низкие, московские чёрные, без единого просвета, глубокие и озлобленные. Ненавижу их одинаково сильно, что бы не говорили об их красоте и таинственности. Но ночной самолёт был дешевле, а деньги разбрасывать на ветер мне было сейчас ни к чему. По совпадению мне досталось место рядом с иллюминатором, и я был бы рад отдать его кому-нибудь, избавиться от необходимости глядеть во мрак, в котором загораются ночные огни городов, но это время было не слишком востребованным, так что салон оказался полупустым. Отключил телефон со злой усмешкой, думая о том, как он будет разрываться, когда начнет названивать Яков. Сбежал, не оставив даже записки, взял деньги и просто смылся к чёрту. Но как по-другому?.. Больше ночей я ненавидел только журналистов. Блять, какого чёрта их там было так много, зачем нужно было снимать каждый шаг, достаточно было бы краткой вырезки из выступлений и всё.. Юрий не хотел смотреть. Он честно отвернулся от телевизора, абстрагировавшись от всего окружающего мира с помощью наушников и громкой музыки, но Яков молча подошел, вырвал телефон из рук и, схватив за плечи, развернул к экрану. Говорит, что нужно смотреть на соперников, чтобы было больше мотивации. Но блондин не видел никого, кроме.. него. Рядом постоянно маячила фигура Виктора, но Юрий решительно не обращал на него внимания. Сегодня с Юри однозначно было что-то не так. Растерянность в его глазах только слепой не мог заметить, а их легкая припухлость и красные пятна на лице выдавали японца с головой. Плакал. - Ты придурок, Виктор, придурок, который даже не может поддержать, - зло рычал себе под нос блондин, впиваясь ногтями в собственную ладонь. За выступлением Юри он наблюдал молча. С каждым прыжком японца сердце ёкало все сильнее, а по позвоночнику проходились мурашки, окунавшие тело в трепетную теплоту. Музыка заканчивается. Японец делает невозможное с такой легкостью, как будто это для него не стоит абсолютно ничего, улыбается, протягивая руку в сторону трибун и замирает. Одновременно с ним застывает и Юрий на другом конце Земли. - Ты.. ты.. – шепчет в ярости, не смея отрывать взгляда от экрана, а затем.. камера переходит к фигуре Виктора, он несется к нему навстречу, и в голубых глазах горит знакомый огонек. Блондин не раз замечал его в собственном отражении. За их объятьями и.. черт возьми, поцелуем, наблюдает, надев на лицо самую безразличную из масок. Внутри всё рвется на части, горькие злые слезы просятся наружу, а руки дрожат, как у тяжело больного. «Ненавижу.» * * * Выяснить, в каком отеле они поселились, было просто. Пробраться в комнату японца тоже не было особой задачей, но блондина каждые несколько минут охватывало стойкое волнение, впрочем, никак не отражавшееся на его внешнем облике. Сидел на полу, молча рылся в телефоне, а под рёбрами разворачивались военные действия, летели гранаты, происходили артобстрелы. Рвались чувства и хлестала кровь. Дверь скрипит. Юрий поднимает голову, чувствуя, как замирает сердце. - Доброе утро, - произносит он, кидает в пустоту, глядя без улыбки на вошедшего в номер японца. - Ты?.. Ты?.. – тычет в его сторону пальцем с глупейшей из гримас, в которой сочетается удивление, страх и поражение одновременно. - Я. Поднимается на ноги, резким движением откидывая с глаз чёлку. - Зачем ты приехал? - Прилетел, - вежливо поправляет Юра, - поздравить. - Поздравить?! Ты? Блондин позволяет себе рассмеяться. Получается почти искренне, выдает его лишь лихорадочная дрожь рук. - Тебя это так сильно удивляет? - Просто.. поздравление и ты.. как-то не сочетаются эти вещи. Он был прав, оправдание было так себе, но ничего более правдоподобного Юрий придумать не мог. Блондин прекрасно понимал жалкость своего положения и сам удивлялся своей внешней невозмутимости. В ответ на реплику японца он просто пожал плечами. Сердце бьётся. Раньше он даже не замечал этого мерного стука, отголоски которого отдавались по всему телу, но в последнее время он стал гораздо сильнее и громче. С чего бы это?.. Бьётся. Нервно и требовательно, блондин почти слышит приказ к действию, противится ему в очередной раз. «Ты и так уже наделал достаточно глупостей. Прилетел, чтобы увидеть его; увидел, улетай обратно.» - А где Виктор? – спрашивает он как бы невзначай. - Забыл на стадионе телефон, - пожал плечами японец. Его явно смущало присутствие здесь Юрия, он стоял в дверях, не смея даже двинуться. Ноги не слушаются, но русский подходит ближе, протягивает пальцы к чужим запястьям. Губы сами растягиваются в самой глупой из улыбок. - Поздравляю, - выдавливает он, опуская взгляд. Не смотри на него. Не смей, иначе всё пропало. Болью отзывается каждый стук сердца, злые слёзы текут по щекам, а он даже не может скрыть их, утереть рукавом, отвернуться, в конце концов. Дрожит. - Почему ты плачешь? - Это.. ерунда. Каким же слабым, безжизненным был его голос.. Юри не знал, отчего блондин так расчувствовался, но ему хотелось поддержать его, и он не знал способа лучше, чем просто обнять. «Что ты творишь..» - Всё будет хорошо. Ладно? Какой же ты глупый, Катсуки. Не будет. - Молчи, - Юрий отстраняется, переводит взгляд на японца. Ошибается, оступается и уже не может остановиться. Тянется пальцами к его щекам, касается осторожно, будто бы чтобы не поранить. Смотрит пристально, отчаянно. - Я хочу запомнить каждую твою черту. То, что должно было быть произнесено мысленно, срывается с губ. Блондин немедленно краснеет, дрожь усиливается, он отводит взгляд и отходит в сторону, закрывая лицо ладонями. Не хочет видеть отвращения на лице японца. Из коридора доносится шум, а затем – крик: - Ю-ююри! Я по дороге забежал в магазин и купил тебе твоих любимых свиных котлет. Этот голос Юрий узнает из тысячи до сих пор, но если раньше он вызывал восторг и трепет, то теперь ведет за собой лишь страх, раздражение и холод. - Прощай, - кидает змеиный полушёпот в темноту, кидаясь к окну и рывком его открывая. Первый этаж, ничего страшного не случится. Юри кидается за ним, пытается остановить, за руку схватить, но бледные тонкие пальцы ускользают от него, исчезают в темноте. Он остаётся стоять в полумраке, растерянный и беззащитный. * * * В тот же день был куплен обратный билет, на этот раз дневной. Ночь действовала на него пагубно, отравляла, убивала, а единственным лекарством был не менее убийственный дневной свет. Как он и ожидал, Яков устроил скандал. Несмотря на то, что Юрий вернулся в тот же день, он начал нести всякую чушь о том, что он несерьезно относится к тренировкам и тратит время на всякую херню. - Где ты был, кстати? – спросил тренер после часовых нотаций. - Неважно. - Важно. Ответь. В ответ – молчание. Провокационное, злобное, вызывающее. - Ясно, не хочешь говорить. А я-то думал, что мы можем друг другу доверять. «О доверии даже речи идти не может.» Вечером он отправился на каток. Дождался, пока он освободится полностью, и лишь после этого вышел на лёд. Сегодня перед ним стояла сложная задача. «Четверной флип, да?» «Легче, чем я думал. Гораздо легче.»