***
Согласно неположенным на бумагу законам общества, омеги, как правило, избегали тесного общения между собой. Какими бы они ни были: пугливыми, или же нет, застенчивыми, или выскочками, — у каждого из них в крови кипела необходимость добиться расположения и привлечь лучшего альфу, в то время, как оный совершенно не обязательно должен был связывать себя с определенным омегой узами брака либо ментально. Так что абсолютно лживы те, кто утверждают, мол, лишь альфы выступают за свое слабое звено, омеги тоже бьются за наиболее благоприятное место под солнцем, отнюдь не стоящим в зените, свет которого охватывает лишь тех счастливцев, успевших занять лежбище на озаренной лучами счастья полянке. Опоздавшие же вынуждены ютиться за холмиками, во мраке одиночества. Я думал, что мой новый знакомый омега подлизывается ко мне как к телохранителю, столь же слабому, но имеющему под боком погребок, в который, в случае крайней необходимости, можно было втиснуться двоим. Но в последствии я убедился, что этот парень, какой-то неправильный, будто как я, что вряд ли возможно. Он совершенно не обставлял себя какими-либо рамками и свободно, а главное, искренне непринужденно, выходил со мной на контакт. В качестве благодарности за дружелюбие, коего я никогда не чувствовал по отношению к себе со стороны омег, я напоил его чаем и накормил бутербродами, лишь заслышав, что гаммой был прерван поход паренька в супермаркет за наполнителем для пустого холодильника, и что есть-то ему все-таки немножко хочется. Ответом на мое справедливое замечание, что стоит проявлять предусмотрительность и затариваться продуктами незадолго до периода течки, было сказанное всерьез обещание впредь аккуратничать. — Ну, на самом деле, у меня никогда прежде не было связей… — доверчиво, но слегка зардевшись пробормотал он, сделав глоток горячего душистого чая, — и я не хочу…вот так вот сразу, неожиданно…пускай мне это и необходимо. Звали его Честер и он старательно избегал сильного пола, чувствуя себя по этом отвратительно, хотя, как он мне признался чуть позже, отдавшись кому-либо, он столкнется с еще более ужасным ощущением, чем если просто перетерпит несколько мучительных дней, «посадив» себя на таблетки, временно приструнявшие активность. Да и был у него, верно, повод прятаться. Он наверняка пользовался среди альф популярностью, благодаря чудесному запаху бергамота и приятной внешности, которую лишь слегка портил вид чуть раскидистых ушей. Правда, иной раз я, особенно когда душевный разговор, которому все равно суждено было вскоре возобновиться, после того, как Честер в очередной раз отопьет из чашки, пытался мысленно «приделать» к его голове более аккуратные ушки, и нужно сказать, что выходило не превосходно. Поэтому лопоухость могла причислиться к определенному шарму, детали, которая не шла всем поголовно, а лишь некоторым избранным, Честеру в том числе. Говорил он как-то натянуто неуверенно, и если бы в голосе порой не мелькал зародыш какой-то резковато выражавшейся силы, я бы остался о нем мнения, как о трусоватом человеке, типичной омеге. Его компания была мне невероятно приятна, даже несмотря на то, что диалоги наши не были столь пространными и содержательными. Мы не разговаривали о книгах, культуре. Честеру хотелось обсудить нашу тяжбу, жизнь чистокровных пассивов, а я аккуратно и точно вписывался в беседу, прошаривая все без исключения запыленные уголки своей памяти в поисках даже самых малейших частиц знаний о людях этого мира, из кожи вон лез для того, чтобы удержать ход разговора в нужном русле. День оторвался от земли и, взмахнув пару раз крыльями, полетел стрижом. Время пронеслось удивительно быстро, и скоро миновал обед, во время которого я запер Честера в магазине, а сам ушел купить что-нибудь перекусить. Это был, пожалуй, высший жест доверия с моей стороны. Шагая в сторону забегаловки, я всю дорогу нешироко улыбался самому себе, заодно и прохожим, которые обращали на меня внимание, некоторые, кого я привлекал, для того, чтобы спешно обнюхать меня, другие просто из чистой случайности, ну, а остальным, кто шел, удрученно разглядывая носы своих ботинок, не предоставилось возможности увидеть моего глупого лица. И почему-то мне было безумно хорошо. Наверное, потому что меня ждали. Ждал тепло, по-человечески не столь озабоченный сумбурными кликами природы человек, как когда-то давным-давно. Судя по моему отношению ко всему происходящему вокруг, может показаться, что мне совершенно несвойственна коммуникабельность, и меня хватает лишь на разговор с себе подобным. Спору нет, молчун из меня высококачественный, но до Честера пятьдесят процентов нормы общения на проведенный мною среднестатистический день принимал на себя мой самый близкий товарищ — Брайан, являющийся, кстати, альфой. Проще говоря, если я не общался с ним, то молчал, в крайнем случае давил из себя речи силой. Сейчас я, кажется, благодаря Честеру, крепну, как личность, нуждающаяся в социуме и всячески проявляющая себя в нем же, еще и ближе к вечеру пришел Брайан, восполнить нашу с ним дневную норму общения. Мы как раз налегали на обсуждение кроликов и прочей живности, в связи с тем, что в огромной клетке у кассы заорал серый с багровым хвостом попугай, напоминая о том, что существует в мире такое явление (называется — животные), и мы вспомнили о том, что на эту тему разговора пока что заведено не было, когда щелкнула вновь прикрытая мною дверь, и на пороге появились двое. Я вгляделся в лица и узнал в вошедших альфу Брайана и его товарища по работе бету Фреда. Обоих я за глаза сравнивал с насупившимися индюками, но если у Брайана в глазах еще нет-нет, да мелькнет искра азарта, то Фреда я не мог сравнить ни с кем, кроме как с мороженым окунем. Его глаза, тусклые и какие-то неживые, давлением тяжелого взгляда заставляли меня отворачиваться каждый раз, когда я пытался посмотреть на них чуть дольше нескольких секунд. Так было не из-за того, что Фред страдал от тупости или умственной отсталости (занимая довольно высокую позицию в бизнесе он просто не мог числиться деградантом), а из-за скрытной души, которая, несомненно, существовала, но никак не хотела проявляться. Более того, Брайан говорил, что стоит мне познакомиться с ним поближе, как я непременно почувствую безграничную теплоту, исходящую от этого человека. Правда, «теплый» Фред с холодным взором не стремился делиться со мной своим «теплом», ровно также, как и я не горел желанием с ним познакомиться, так что судить следует кому-нибудь другому, столь же сведущему, как Уэлч, а уж никак не я. Беты — они вообще странные: более всех похожие на нормальных людей, но в то же время какие-то уж слишком замкнутые. Для того, чтобы хотя бы в общих чертах получить представление о жизни своего союзника-беты, нужно оказаться каким-нибудь его дальним родственником, иначе, даже не надейтесь на особое откровение; они крайне скрытны и стараются не распространяться о своей биографии, словно опасаясь, что какой-либо особо крупный компромат всплывет на поверхность. Связано ли это с тем, что их, как правило, недолюбливают, за неспособность к продолжению рода, следовательно считают причиной частичного вымирания человеческой расы, либо что-то другое играет ключевую роль, я, честно говоря, не знаю. Лично у меня к ним отношение на грани равнодушия, беты со мною не водятся, так какого черта я к ним буду обращаться. Факты в том, что бет нынче довольно много, власти успешно пользуются их аналитическим складом ума, рассылая особо выделяющимся из них щедрые приглашения занять те или иные очень важные для государства места. Но, несмотря на такой удобный расклад вещей, большинство бет за, редким исключением, во всех видят своих потенциальных врагов, чувствуя негатив со стороны обычных граждан к себе. Вот все то немногое, что я знаю о группе этих своих сожителей по планете. Что же касается Брайана, он, разумеется, был более живым и экспрессивным, но, когда следовало бы, проявлял исключительную выдержку. Именно благодаря этой его особенности характера мы смогли сдружиться. Все очень просто: я его не трогаю, он меня тем более — моя школа. Течки я проводил под таблетками вдали от него, а Уэлч в свою очередь, осведомленный о моем режиме (раз в два месяца), не навязывался. Даже на расстояние пушечного выстрела не приближался, а порой мы даже не созванивались на протяжении всего периода течки. Собственно, именно написанная на роду безграничная верность во всевозможных ее проявлениях, преданность всему, что появляется в их жизни и выделяла любого альфу среди других. Друзья, коллеги, семья — в этих и других комплексах альфа обязан был быть самым крепким связующим звеном, справедливым главарем. Так что узы нашей дружбы вряд ли возможно было разрушить без моего прямого в том участия. Лишь я обладал силой мановением руки покончить с этой связью, но при этом, пока все меня устраивало, мне следовало бы вести себя покорно и во многом слушаться, а иногда даже подчиняться альфе. Со стороны мы действительно походили на парочку, но это лишь иллюзия. Сколько бы раз меня ни уверяли в том, что мы весьма гармонично смотримся, да и Брайан уже давно точит на меня зуб, я отрицал возможность сексуальных связей с ним, как, впрочем, и с другими альфами. Имея возможность противостоять природе, я считал это просто ненужным, отчасти даже мерзким. Честер поежился, учуяв терпкий запах корицы, исходящий от Брайана, и приготовился соскочить с табурета на высоких ножках, подтащенного поближе к моему рабочему месте, но альфа даже не обратил на омегу внимания. Поймав въедливый запах гаммы, отчего его лицо приняло недовольное выражение, он целенаправленно двинулся ко мне и, перегнувшись через стойку, обнюхал меня. — Тебя кто-то трогал? Я заглянул в его бледно зеленые, передающие искреннее волнение глаза и как можно убедительнее ответил: — Нет, ко мне никто даже не подходил. Я уже привык к тому, что зная о моей нелюбви к озабоченным самцам, Брайан печется обо мне, как о ребенке, определяя это своим долгом, поэтому вел себя совершенно спокойно. — Ты мне не врешь? — Я тебе вообще когда-нибудь врал? Брайан мотнул башкой, отчего его пышные дредлоки забавно дернулись, и слез со стойки. Честер уже потерял страх и с интересом любопытной свахи наблюдал за разворачивающимся перед ним действием. — Вы зачем пришли? — Я — просто так, — сообщил Уэлч, — а ему надо цепь купить. Мужчина кивнул на Фреда, который безучастно рассматривал подвески для собачьих ошейников, и зачем-то добавил: — У него собака карабин перекусила. — Надо бы привязь попрочнее, — наконец неохотно подал голос владелец чудной собаки. Воцарилось неловкое молчание, которое сам же Брайан и нарушил, обнаружив меня крайне удивленным: — Ну, боксер. Фред смерил его настолько озлобленным взглядом, словно готов был прямо здесь, на месте, последовать примеру своего пса с мощнейшими челюстями и перегрызть своему недоброжелателю глотку. Я поспешил отреагировать: — Действительно, такие собаки вполне могут… Сразу говорю, титановых цепей у нас не водится… — Ладно, дайте хоть что-нибудь. Стараясь не встречаться с Фредом взглядом, я бочком вышел из-за стойки и направился к стенду с поводками, где выбрал массивную цепь с толстыми, крупными кольцами. — Такая пойдет? — я откинул руку в сторону покупателя, все также не поворачивая головы. — Нормально. Пока я укладывал товар в пакет и пробивал чек, новоприбывшие не издали ни звука, словно их что-то стесняло, в то время, как Честер, уже почувствовавший себя вольготно и понявший, что альфа ни в коем случае его не тронет, громко прихлебывал чай из третьей подряд чашки, разве что ногами беспечно не болтал, настолько ему было комфортно. Оплатив покупку, Фред собрался уйти, за ним увязался и Брайан. Я предложил чаю, но они отказались. — Сейчас некогда, — объяснил Уэлч, — я попозже зайду, тогда посидим. Стоило двери закрыться за их спинами, как Честер наклонился поближе ко мне и заговорщически осведомился: — Он — твой альфа? Мы уже давно перешли на «ты», сразу после того, как обнаружили, что наша с ним разница в возрасте чрезвычайно мала: всего-то полтора года. — Нет. — А похоже на то. — Возможно, но так только кажется. Мы просто хорошо дружим. — Здорово. На этом иссякла данная тема. Брайан действительно вскоре пришел, к восьми часам, на этот раз без Фреда. Мы немножко посидели, а когда я понял, что посетителей сегодня ждать бессмысленно, скомандовал двигаться к выходу. После закрытия магазина мы с Уэлчем проводили Честера до дома, я узнал, где он живет и пообещал как-нибудь проведать его на неделе. Именно из-за появления в моей жизни Честера этот день можно было уверенно внести в пустующий список дней, кардинально выделяющихся в чрезвычайно скучной жизни. — Может быть, завтра сходим куда-нибудь? — неожиданно предложил Брайан, когда мы шли по освещенной огнями набережной ко мне домой. — Зачем? — Я же вижу, что тебе скучно. — Мне надо работать. — Плевать. Возьми отпуск, — он остановился и посмотрел на меня, двинув для пущей убедительности: — В конце-концов, можно подумать, ты там один единственный работник. — Но завтра моя смена. — Плевать. Я смотрел через плечо на Брайана, всего искрившегося решимостью. Конечно, ему легко говорить, а вот мне из зарплаты не дай Бог вычтут. — Я могу организовать тебе больничный. Вот это уже звучало неплохо. Раз так, то… — Я согласен. — Молодец. Мужчина улыбнулся, и мы пошли дальше. У дома, в сквере, под раскидистой липой мы, обнявшись, попрощались, и он оставил меня одного, лишь бросив на прощание уверенное: «Завтра зайду за тобой пораньше». И тут мир для меня вновь потерял краски, бросая в поток несбыточных грез и тоски. По-осеннему вялые листья на острых ветвях липы, от которой я не отходил еще некоторое время, отсоединялись черенками от кормившей их всю весну и лето плоти, печально кружась, исполняя в воздухе свой последний печальный танец, и мне казалось, что они падают оттого, что дерево умерло. Все вокруг умерло. Каждый вечер вот уже на протяжении нескольких месяцев навязчивая мысль о крахе окружающего меня мира преследует безжалостно и покидает лишь утром, когда на улицах появляются люди, что означает лишь одно — мне пора выходить в социум и жить, хотя посыла на то совершенно ни капли нет. Хочется пойти домой…Глава первая.
20 ноября 2016 г. в 22:45
Колокольчик хрипло звякнул сколом в своем гладком боку.
— Здравствуйте! — через порог перелетел экстравагантно одетый молодой человек, яркий, словно самец алмазного фазана.
Не успел я и носа от стойки оторвать, как легкие пробило знакомым кисло-сладким духом, заполнившим все мое естество. Пред ликом магазинчика гамма. О-о-о, этот запах надолго поселится у меня в дыхательном аппарате, во рту и даже в желудке, куда он, колюче цепляясь за мягкие ткани пищевода, пробрался через глотку. Душок не из приятных, хочется ускакать и схорониться в подсобке. Как омега, я опасался близкого, продолжительного контакта со своим необычным постоянным клиентом. Этим златоперым павлинам по определению можно все. Будучи чистейшими бриллиантовыми ядрами нашего мира, они освобождают себя от того немногого морального и законного, что у нас еще осталось, считая нормальным вершение всего, чего только их ненасытная душа пожелает. И препятствием такому поведению ничто не может явиться, так как уважение к гаммам, обоеполому жантильному зверью, соразмерно с Эверестом.
Парень в несколько размашистых шагов преодолел разделяющее нас расстояние и остановился у кассы, служившей единственной моей спасительной баррикадой на грани между слабостью и безудержной, нечестной силой. Он откинул на лоб отливающие изумрудом солнцезащитные очки, впутав их носоупоры в смолянисто-черные волосы на одну сторону и демонстрируя мне блеск своих хищных глаз цвета горького шоколада.
— Мой запрос по обыкновению прост, — натянуто торжественно начал он, но я не дал ему закончить:
— Рогатых кроликов еще не привезли, — я, еле сдерживаясь, процедил эти слова сквозь зубы, косясь на крупную медную табличку «Stuff Only» на двери, за которой притаились кролики, в количестве пяти клеток, по две особи на штуку.
— Неужели? Весьма неожиданно, — ничуть не огорчившись, промурлыкал наглец. Он уже фривольно развалился, растёкся по стойке, упокоив голову на сцепленных руках с отвратительно броскими браслетами на запястьях, неприкрытыми укороченными рукавами цветного, безвкусного, на мой взгляд, пальто, и все не сводил с меня искушенного взгляда. Потерявший покой от трудностей периода гона среди гамм, парень явно положил на меня глаз, выражавший желание поскорее мною овладеть, только вот я оказался неподвластен смраду его феромонов и, холодно пожелав всего доброго, поспешил присоединиться к кроликам, покуда парень медлил. Уже провернув в замочной скважине ключ дважды, я услышал раздосадованное ворчание. Но одержимый похотью посетитель не стремился удаляться. Я уже испугался, не задумывает ли он сделать в отместку какую-нибудь гадость моим животным, но довольно скоро звоночек, тихонько вскрикнув, сообщил о том, что опасность миновала.
А кроликов я бы ему все-равно не продал. Пускай он неделю через две заходил, и мы с ним любовно выбирали нескольких самых лучших ушастых для предоставленной в качестве отговорки декоративной фермы, я был более чем уверен, что эти милейшие животные — долгожители присутствуют на ужине их хозяина в качестве блюда во главе стола. Потому что даже самым фанатичным любителям кроликов не нужно столько зверья для — обращаю особое внимание — декоративной фермы, и это при учете того, что они плодятся с дьявольской скоростью. Жалко мне их; не только из-за боязни за собственную задницу и желания поскорее избавиться от неприятной компании сокрыл я кроликов от посетителя, но и из-за теплых чувств к братьям нашим меньшим.
Спустя еще некоторое время я, минуя клетки, коробки с товаром, и прочие такие нужные для поддержания порядка в зоомагазине вещи, вышел, провожаемый не одной и даже не двумя парами заинтересованных глазок-бусин. Снаружи было пусто, но в воздухе все еще не развеялся сгусток тяжелого запаха гаммы, такого плотного, будто бы надо мною, заслонив свет, нависло обширное тело какого-то тучного и крайне недоброжелательного человека. Тогда, дабы изгнать эту мерзость из помещения, я пооткрывал окна и распахнул дверь, аккуратно подперев ее кирпичом, который скромно отлеживал бока у входа на случай особо знойной погоды летом, ну и для прочих нужд.
Стоило мне вернуться к кассе и вновь углубиться в свои по обычаю невеселые мысли, как в помещение, тяжело дыша от быстрого, продолжительного бега, ввалился тощий паренек. Я уже приготовился к поиску ключей от застекленного шкафчика с лекарствами, чье содержимое могло спасти жизнь умирающему домашнему любимцу парня, но, как оказалось, течного омегу не интересовали целебные ампулы, впрочем, как и другие ценности, предоставляемые магазином. Он стоял у порога, переминаясь с ноги на ногу и бросая нервные взгляды на улицу поверх наклейки, извещающий случайного прохожего о содержимом попавшегося ему на пути здания, сквозь стекло витрины. Поскольку, судя по его растерянному виду, он явно силился попросить меня о каком-то одолжении, я поспешил на помощь взволнованному бедолаге.
— Могу я вам чем-то помочь?
Пришелец вышел из ступора и вдруг затараторил так быстро, словно у меня над ухом дал дробь пулемет.
— За мной гонится озабоченный гамма! Дружище, ради Бога, спасите меня! — он, кажется, готов был пустить слезу для пущей убедительности, — ну, вы же меня наверняка понимаете, не так ли? Умоляю, помогите!
Я перехватил его руку как раз тогда, когда подрагивающие колени уже начали подгибаться для совершения крайне унизительного жеста.
— Не стоит, — я качнул головой, — успокойтесь. Он, верно, уже отстал.
Действительно, не может быть такого, что он не смог кого-нибудь по дороге учуять. Вряд ли гамма в столь тяжелый период станет вдумчиво искать себе спутника на всю оставшуюся жизнь, напротив, будет обращать внимание на тех, кто находится в предельной близости.
— Я так не думаю…- выдохнул омега и в следующую же секунду взвизгнул:
— Вон он! Видите? Видите?
По небогатой прохожими улице, чутко потягивая носом воздух, несся мой знакомый гамма, с которым мне уже сегодня предоставилось величайшее удовольствие сыграть в прятки, и именно в его сторону устремился палец омеги. Не медля больше ни мгновения, мы одновременно рванулись с места — причем мне даже не пришлось отсылать приглашение в устном виде пройти туда, мой товарищ по несчастью сам во всем разобрался — вместе скрылись в подсобке, громко хлопнув дверью и заперевшись изнутри.
Шлейф нежнейшего запаха омеги, естественно, привел разодетого павлина в мой пресловутый магазинчик. Готов поклясться, что он еле слышно выругался от отчаяния и перед тем, как вновь повторно в люди ни с чем, даже приложился к небольшой щелке между дверью и косяком, принюхался, дабы удостовериться, что мы задраились именно там. Все это время мой спутник в мир бесчисленного барахла сидел на перевернутом вверх дном ведре ни живой ни мертвый, спрятав лицо в ладонях, лишь изредка косясь попеременно то в сторону выхода, то на меня, не менее напряженного от сложившейся ситуации.
«Будьте вы прокляты!»-гамма поставил точку и вышел, по крайней мере, мне хотелось верить в то, что он действительно убрался.
— Опасность миновала, — утерев рукой лоб сообщил я и оглянулся на омегу. Тот, все еще не вставая, нервно хихикал, скорее даже не оттого, что нашел долю забавного в сомнительном развлечении, а от снизошедшего облегчения. Разглядывая этого костлявого человечка, сотрясаемого смехом, я сам невольно улыбнулся.
Он изъявил желание еще немного посидеть в укрытии. «Вдруг он караулит меня снаружи,» — и все тут. Какие-либо попытки переубеждения оказались просто-напросто бесполезной тратой воздуха из легких, поэтому я предпочел молча постоять в стороне, пока мой подопечный взялся рассматривать беспорядок на стеллажах и полу тесной комнатушки. Его лицо светилось такой неподдельной заинтересованностью, словно перед ним гордо высилась стена картинной галереи. Возможно, парень и видел в этом что-то, отличающееся романтизмом, этакий художественный бардак авторства хранителя магазина (то есть меня), чье состояние души сейчас разложено по хрупким, прогибающимся под весом барахла, полкам, всякое бывает, но для меня в сущности это был обычный склад всего самого нужного вперемешку с абсолютно ненужным, или нужным покупателям, но никак не мне. Если случайный посетитель действительно оценивал раскинувшиеся перед ним просторы именно так, как я предполагал, это было, конечно, странно, но отнюдь не невероятно.
Затем его взгляд упал на кроликов, и я понял, что уходить спасенный утопающий в ближайшее время не намеревается. Без особой охоты я положительно отозвался на просьбу «погладить ушастика» и, запустив руку в клетку, поймал первого попавшегося из зверьков. Этот оказался ретивым, дергался, мотал головой, цепляя рогами решетку клетки в попытке всячески воспрепятствовать мне, но я все же без особого труда смог его одолеть, и вскоре крупный белый кролик с рыжими подпалами, отправился на руки парня. Он подивился чрезвычайно мягкой шерстке кролика и поинтересовался, почему из их меха не делают шуб. Я сказал, что делают, и ему просто по какой-то причине не посчастливилось увидеть таких изделий, и это замечание почему-то вогнало его в краску.
Покуда они с кроликом развлекались, я думал, как бы мне мягко заставить парня уйти. Все-таки ко мне в любой момент может нагрянуть посетитель, и с чем-де он столкнется? С пустующей кассой и целым полем для раздолья, отданным в его распоряжение.
— Давайте уже выйдем, — наконец напрямую предложил я, как можно убедительнее глянув на парня. Тот воззрился на меня своими большими очами, которые почему-то мне напомнили глаза того самого нахохлившегося кролика, делавшего одолжение, сидя смирно у него на сгибе локтя, и неуверенно провел рукой по коротким, взлохмаченным волосам.
— Да…извините. Мне действительно пора идти.
Зверек был затолкан обратно в свой домик, а парень тут же оказался у выхода, но не поторопился уйти. Стойким оловянным солдатиком-терпягой, я, с выражением непреклонности на лице, встал у кассы в ожидании продолжения чего-либо: рабочего дня или же, в крайнем случае, разговора с парнем, чьего имени я так и не знал, несмотря на то, что мы уже довольно долгое время провели вместе.
— Знаете… Мне страшно.
Видимо, воспользовавшись моим расположением и тем, насколько легко я проникся его несчастьем, парень решил попросить большего.
— Могу я еще немного посидеть тут? Я постараюсь не мешать.
И я не отказал.
Примечания:
Внешний вид главы обработан плохо, так как с телефона, из браузера, совершенно неудобно этим заниматься. Приношу извинения.