Время Рождества: Дневник юного альфы

1.дек. 9992 Чота странное происходит с фигурой. Такое ощущение, что сиськи растут. Схуяли? Вроде грудину прокачивал без фанатизма. Полчаса стоял голый перед зеркалом и напрягал сиськи. Нихуя так и не решил. Пришел папа, выгнал из ванной, еще и по жопе пнул. Сегодня в стае событие — покупают нового омегу. Нахуяли? Омег и так полно, под ногами путаются, полы моют, борщ варят, и даже не выебать их, папа не разрешает. Молодой, говорит. Сколько вообще можно ждать. Яйца скоро сгниют от нездорового застоя во всем организме. 3.дек.9992 Сиськи точно выросли. Я каждый месяц замерял, прирост стабильный, плечевуха, грудина. Жопа, бицепсы и пресс тоже норм. Скоро Рождество, стая покупает нового омегу. Попрошу папу хоть посмотреть на покупку, их же голыми продают. 6.дек.9992 Папа сказал: "хули на него смотреть, омега как омега". А ебать можно? Можно ебать?! Спросил я. Папа меня отпиздил. 16.дек.9992 Попробовал отпиздить папу, не получилось. 23.дек.9992 Пришел вечером, увидел у дома бронированный фургон с решетками на окнах. Папа с дядей Сэмом чота перетирали с мужиками из фургона. Потом из дома вышел дядя Дин и отдал мужикам маленький чемоданчик. Мужики выгрузили из фургона большой ящик и отдали дяде Сэму с дядей Дином. Я тоже пристроился рядом. В ящике были маленькие круглые дырки, и оттуда пахло омегой и сеном. "Омега", — подумал я. Папа меня не прогнал. Мы зашли в гостиную и открыли ящик. Внутри там было выложено сеном, а в сене лежал голый омега. Он свернулся клубком, как собака или кот, потому что в ящике было мало места. То есть, только так и можно было лежать. А еще — потому что левая его нога была привязана ремнем к левой руке, а правая — к правой. Я это уже позже заметил, когда ущипнул его за яйца. Папа дал мне в ухо прямо кулаком. Яйца у омеги были теплые и без волос. Я потом долго свою руку нюхал и смотрел, как дядя Дин вытаскивает омегу и ставит его посреди комнаты раком. Раком — потому что ремни ему не развязали, и по-другому он стоять не мог. Омега, наверное, отлежал себе ноги, потому что упал. И тогда папа с дядей Дином его подняли и положили животом на табуретку. Жопка у омеги тоже без волос была, у него вообще все тело лысое было, как повыдергивали. Мне хотелось снова его потискать за яйца и еще засунуть палец в дырку. Хотя бы посмотреть на нее, а то омега так плотно сжал булки, что ничего не видно было. В комнату стали приходить все взрослые альфы и беты клана. Меня никто не выгонял. Потом папа сел на корточки и понюхал омеге жопу. Потом подошел дядя Сэм и тоже понюхал. Я понял, что моя очередь будет за Никласом, это мой старший брат. Двоюродный, сука. А потом уже беты придут нюхать. После меня, хуле, я же альфа. Жопа у омеги была классная, круглая и гладкая. И пахла вкусно, я аж слюной подавился. И не удержался, конечно, укусил несильно и пальцем в дырку ткнул. Там скользко было, и палец сразу на всю длину вошел. Омега вскрикнул и дернулся, чуть вместе с табуреткой не свалился, если б я его не поймал за жопу. Подошел папа и дал мне в зубы, весь рот разбил, сука. Но я почти ничего не почувствовал, так в голову омегой шибало. Отполз только от папы подальше, а потом на свое место ушел, рядом с Никласом. Стоял, палец свой нюхал и смотрел, как омегу от ремней освобождают. Омега не сразу распрямиться смог, долго все же в ремнях продержали его. Папа сказал, что омегу зовут Люмьен. Люмьен был не из нашей страны, его на Севере поймали. Волосы у него были желтые, а глаза голубые и заплаканные. Мы смотрели на него и ждали, когда ебать можно будет. Папа велел ему на четвереньки встать, взял за волосы и повел со всеми нашими хуями знакомиться. Знакомство было такое: мы доставали хуй, Люмьен подползал к нему и целовал в самый кончик. К первым альфам папа волок его за волосы, а потом Люмьен сам понял, как надо. Губы у него были сухие и опухшие, и когда он ткнулся ими мне в хуй, я чуть не кончил, если бы папа не сжал мне внезапно яйца, сука. Потом папа сказал Люмьену, что сейчас его жопе покажут, где ее место, и что надо слушаться, а то еще хуже будет. — Я слушаюсь, господин, — сказал Люмьен тихо и очень смешно, как все северяне говорят. — Недостаточно, — ответил ему папа и велел снова лечь животом на табуретку. Дядя Дин взял широкий ремень, погладил омегу по спине, а потом придавил к табуретке и врезал ремнем по жопе. Тот вскрикнул и дернул задницей. И продолжал коротко вскрикивать и дергать ею все время, пока его пороли. А еще он переступал ногами, пытался присесть, подскуливал и всхлипывал. Задница у него стала вся красная, а в некоторых местах с синяками. Но это просто кожа такая у него нежная, дядя Дин не сильно порол, даже ссадины нигде не появилось. А иногда прекращал бить и гладил Люмьена по жопе, по животу, и по яйцам с членом. В эти минуты Люмьен затихал и плакал совсем тихо. Я, короче, чуть не кончил, пока на его извивающуюся жопу таращился. Пришлось теперь уже самому себе яйца сжать. Наконец папа сказал, что хватит, вытащил член и засадил его омеге. Когда того ебли, он все так же вскрикивал и всхлипывал, а потом затих. Мне он достался совсем тихим уже, висел на тумбочке и не шевелился даже. Я развел его булки в стороны. Дырка была вся красная и опухшая. А еще все залито спермой старших, и дырка, и булки, и бедра. Я потрогал красные краешки и увидел, как по его жопе и спине прошла дрожь. Значит он был в сознании, а я уже думал, что придется так ебать. Я засунул в него свой аж ноющий до боли хуй и затрясся от удовольствия, до того хорошо стало, Люмьен теплый и влажный изнутри был, и он тоже трясся, пока я его ебал. И еще стонал так. Неслышно почти. Я быстро кончил, а бетам уже Люмьен не достался, папа велел нам с Никласом отнести его на омежью половину и там оставить. "Дырки о нем позаботятся", сказал он. Я перекинул Люмьена через плечо и так потащил. А че, нормальные же уже плечи отрастил, можно и потаскать. А еще можно было его жопу гладить, красную от порки и скользкую от нас. В дырку я ему пальцы не стал пихать, жалко все же было, натерпелась она. Никлас не протестовал, что я омегу себе захапал, шел рядом и насвистывал. — А че, — спросил я его, — беты не ебут? — Хуй сосут, — заржал Никлас, и я вместе с ним тоже. Теперь я тоже взрослый альфа, могу ебать, а беты, даже старше меня, пусть сосут и разрешения спрашивают. В омежьей половине я еще никогда не бывал. Ну, до пяти лет, конечно, жил со своим омега-папкой, а потом уже не заходил. Нельзя было, ведь там омег ебут. А теперь можно, хороший подарок на Рождество мне папа сделал, хоть доебывался я до него, а он во какой добрый оказался. — Оставь его здесь, — Никлас кивнул на диван в главной омежьей комнате. — Пойдем, сговоримся. Там их много сидело, омег, все с рукоделием или с детьми мелкими возились. Никлас подошел к одному и стал сговариваться. Хватал его за коленки и бедра и даже леденец подарил — красного петушка на палочке и в прозрачной обертке. "Что мне твои леденцы, иди с ними вон к Дэнни", — хихикал омега и кивал на того самого Дэнни, старого уже и некрасивого. И я вспомнил, ребята всегда болтали, что с подарками надо к омегам приходить ебаться, просто так они, наверно, лишь старшим альфам дают. Я положил Люмьена на диванчик и снова посмотрел на Никласа. Тот уже уговорил своего, соблазнил медной монеткой. Зачем омеге монетки, они же все равно из дома не выходят. Но монетки у меня тоже были, целых два пятака, значит можно будет сговориться с сучечкой какой из молодых. — Виктор, сынок, разрешили тебе уже, — ко мне, гордо улыбаясь, вышел мой омега-папка, я поцеловал его в щеку. А потом показал ему на Люмьена и сказал позаботиться о нем. Папка покивал мне на одного молодого совсем омегу, кажется, его Зиком звали. Но я почему-то не захотел от Люмьена уходить, так и поперся за ним в умывальню. Смотрел, как ему жопку над тазиком подмывают, а потом смазывают ее мазью, и снаружи и изнутри. Люмьен снова заплакал, когда ему палец всунули. А потом папка меня выгнал, сказал, что к новенькому нельзя, он еще дня три болеть будет, а потом можно. 25.дек.9992 Ходил на омежью половину и сговорился с Зиком за пятак и красивый пояс. Зик очень маленький и гибкий, а еще смешной. Я его два часа валял, а он все просил и просил еще. Хороший он. Сказал, чтоб я в следующий раз ему колечко принес. У него много красивых колечек, он мне их показывал. После Зика я решил Люмьена навестить. У Люмьена не было своей каморки еще, он спал в углу прачечной, а когда я присел рядом с ним на корточки, испугался и отполз к стене. Я сказал ему не бояться и погладил по члену, но он все равно боялся и жмурился. Тогда я ушел, к тому же и три дня, о которых омега-папка говорил, еще не прошли. 01.дек.9993 Приходил вчера к Зику, приносил ему подарки на Новый Год. Зик мне тоже подарил новую рубашку, сам сделал. На омежьей половине праздновать очень весело, пришли еще альфы и беты. Мы пили вино, а молодые омеги бегали голыми, которые постарше — в смешных костюмах. Только Люмьена нигде не было. Я спросил у Зика про него, и оказалось, что Люмьена дядя Сэм отпиздил ремнем за что-то. А сегодня я зашел к нему в прачечную. Он почему-то так и жил там, никто из омег не звал его в комнаты. — Почему ты не был со всеми на празднике? — спросил я и сел рядом. — Я болел, — сказал он тихо и прижался к стене. — Жопа болит? Покажи, что у тебя. Он не хотел показывать, но я все равно содрал с него штаны. Жопа у него немного красная была, еще пара синяков, и дырочка немного припухшая. Я ее понюхал и лизнул, а потом засунул туда пальцы. Люмьен говорил "не надо", "отпусти" и "пожалуйста", и все пытался вырваться, но я его не отпустил. Все равно он не станет никому жаловаться, да и некому ему. Совсем глупый омега, рассердил дядю Сэма, а мог ведь такого покровителя заработать, все бы его уважали, если б дяде Сэму угодил. — Опять не слушаешься? — сказал я Люмьену, и тот затих и позволил себя трахнуть. Почему-то мне с Люмьеном больше чем с Зиком понравилось, хоть Люмьен и не шевелился почти. Лежал, задрав задницу и уткнувшись лицом в матрас, и только постанывал иногда. Член у него висел, даже не висел, а вообще болтыхался от моих толчков. А когда я кончил, Люмьен отвернулся к стене и сделал вид, что заснул. Я похлопал его по заднице, и он испугался, поджал ее так смешно. — Пятачок хочешь? — спросил я, а он не ответил. Но я все равно не уходил, все сидел с ним и гладил по жопке, а в животе у меня было такое странное чувство, похожее на ежа в сахаре: смешно и сладко. Наверное, это от того было, что Люмьен — самый первый мой омега, вот почему я все никак забыть о нем не мог.