Отличница

Я ее никогда не понимал. Знаете, есть у некоторых учи­телей такой принцип - маль­ чиков с девочками сажать. Вот и унас в классе так. Меня посадили за одну пар­ту с единственной отлични­цей. Наверное, классный руководитель надеялся, что она благотворно повлияет на мою слабенькую успева­емость. Но я знал, что этого не бу­дет. Возможно, случилось бы, если бы секрет ее пя­терок был в зазубривании правил и постоянном чтениипараграфов. Но секрет был не в этом. В чем именно, я не знал. Я никогда ее не по­нимал. Она почти никогда не де­лала домашнее задание до­ма. Ей хватало одной переме­ны, чтобы решить несколько задач по алгебре или про­читать параграф по биоло­гии. Каждая тетрадь ее была изрисована: котами, узорами, змеями, силуэтами, гра­фическими надписями. И вместе с тем она успевала за­писывать конспект и даже ка­кие-то дополнительные по­метки. Бывало, что она чи­тала на уроках. Не учебник, нет. Часто я в ее руках за­мечал томики Есенина, Булга­кова, Маяковского. Она обожала музыку. Часто, сидя на уроке, она чуть за­метно качала головой и тог­да я уже знал, что за кашта­новыми волосами спрятан ушник. Что она слушала? Удивитесь ли вы, узнав, что наша единственная отлични­ца слушала рок? И не какой-нибудь, а тяжелый такой ме­тал, от которого у нормаль­ных людей голова начинает болеть через час прослу­шивания. При этом она совсем не по­ходила на заядлого рокера, знающего наизусть немалую долю песен групп Slipknot и Apokaliptika. Рубашка и брю­ки - вот в чем ее чаще всего видели. Юбок она не носила принципиально, хотя имела довольно-таки красивые но­ги, в чем мы убеждались, ког­да на праздники школы всех без исключения девчонок заставляли надевать форму. Но не могу сказать, что она была обворожительно кра­сива, нет. Тем более, что она почти никогда не красилась. Но вы наверняка слышали выражение "испепелить взглядом"? Так вот, она это умела. Да, бывает, доста­нешь ее чем-нибудь или ска­жешь что-то неприятное, так она промолчит, но посмотрит так, что мурашки по спине пробегают. Так в чем же был секрет ее отличной успеваемости? Я определил для себя это, как талант. А иначе не назовешь. Она была образцом острого ума и развитого мышления. Информацию усваивала с по­разительной скоростью и с такой же скоростью ее обра­батывала. Но она не обла­дала энциклопедическими знаниями, не была эрудитом. Хотя, наверное, не будь она так ленива и относись к уче­бе серьезнее, вполне могла бы им стать. Но это не было нужно ей. Да, мы просидели вместе че­тыре года и, если можно так сказать, подружились. Хотя сама она иногда утверждала, что у нее нет друзей. Я не спорил. У нее и парня-то не было. Но причину второго я все же однажды узнал от нее самой. Тогда она сказала: - Я не влюбляюсь, потому что не хочу. Любовь есть нич­то иное, как химическая реак­ция в мозге человека, не бо­лее того. Но эта реакция гу­бительна для разума. А дляменя потерять холодность и ясность рассудка - непозво­лительная роскошь. И все же мы сблизились за это время. Насколько это бы­ло для нее возможно. Но не смотря на то, что мы обща­лись, я так и не научился ее понимать. Это как ширма, за которой стоит какой-то пред­мет. Я частенько пытался отодвинуть эту ширму и кра­ем глаза взглянуть на то, чтоза ней. Иногда мне это даже удавалось, но тогда я все бо­лее удивлялся. Предметы за ширмой каждый раз былиразными. Не понимая ее, я все же на­ учился за ней наблюдать. И в какой-то момент почувство­вал, что она меняется. Она перестала слушать музыку, читать, даже рисовать. Сто­ило спросить что случилось, она либо отмалчивалась, ли­бо без тени сомнения отве­чала, что все в полном поряд­ке. Но спустя неделю такого странного поведения она вдруг исчезла. Никто не знал, заболела она или уеха­ла. Учителя о ее отсутствии не то что не спрашивали, а даже старались лишний раз не упоминать. А потом, через неделю, она вернулась. Такой же блед­ной, молчаливой, равнодуш­ной ко всему. Она сидела и с каким-то отсутствующим ви­дом записывала под дик­товку слова учителя. Я с ми­нуту смотрел на нее, затем не выдержал и шепотом спро­сил. - Где ты была? - Что? - она оторвала взгляд от тетради и подняла на ме­ня. - Ты уезжала? - Нет. - А где же ты была? - На обследовании. - Каком? - не понял я. - На медицинском,- раздра­женно бросила она, почти как обычно. Ее всегда раздра­жали глупые или не очень нужные вопросы. - Это я понял. Чем ты заболе­ла, раз целую неделю обсле­довалась? - Рак. У меня рак,- не дрог­ нувшим голосом сообщила она. А я чуть не упал со стула. Мне вдруг показалось, что раздался взрыв и школа на­чала рушиться. Но этого не произошло, я по прежнему сидел на месте, а она все так же на меня смотрела. - И... И что, ничего нельзя сделать? - Неоперабельная форма, тут уж ничего не сделаешь,- спо­койно ответила она,- Пара-тройка месяцев и все. Земля прощай, в добрый путь. До конца урока мы просиде­ли молча. Она вновь погру­зилась в апатию, а я не мог отойти от шока. На перемене я хотел снова об этом погово­рить, но она перебила меня: - Не надо. Я об этом разго­варивать не хочу. И у меня к тебе просьба: никому ни сло­ва. Я рассказала тебе, потому что я тебе доверяю. Ты же, мой друг,- она еле заметно улыбнулась. Я второй раз чуть не упал со стула. Но она смотрела на ме­ня серьезно и я понял, что она не шутит. Я дал слово молчать. Она продолжала ходить в школу, снова стала слушать музыку и рисовать на уроках. Но все это сопровождалось плохо скрываемой усталостью, бледностью и постоянной сонливостью. Я сдержал свое слово, даже когда она спустя два месяца вдруг не появилась в школе. Я сразу понял в чем дело. И в тот же день, узнав в школе ее адрес, постучал в ее дверь. Мне открыла ее блед­ная, исхудавшая от волне­ний мама. - Здравствуйте,- несмело на­ чал я,- А... Но мне не дали договорить. Женщина внимательно пос­мотрела на меня, кивнула, и отступила с прохода. - Она говорила, что ты при­ дешь. Проходи в спальню. Я прошел в комнату и несме­ло замер у двери. Она ле­жала в постели с книжкой в руке. Я узнал обложку "Мас­тера и Маргариты". Она отло­жила книгу и посмотрела наменя. - Ну, проходи, раз пришел. Я присел в кресло у кровати. - Как ты узнала, что я приду? - Угадала. К тому же ты чер­товски предсказуем. Я молчал, опустив голову. Я не знал, что сказать. Я не знал, что нужно говорить че­ловеку, который умирает. - Не мучайся. Не нужно ни­ чего говорить и расска­зывать. Не нужно жалеть. "За­чем гнаться по следам того, что уже окончено?". Так ска­зал Воланд. Я согласна с ним. Ты хороший человек, очень хороший. И спасибо те­бе. - За что? - За то, что я была тебе инте­ресна,- меня удивили боль­ше не сами ее слова, а то, что она говорила о себе в прошедшем времени,- Ты пы­ тался меня разгадать, по­нять. Мне это было приятно. - Почему ты никогда об этом не говорила. - А зачем? Ведь это было бы уже не так интересно. А вот сейчас - по-настоящему здо­рово. - Здорово?! Ты же умираешь! - Ну да,- невозмутимо кивну­ ла она,- В этом же вся фиш­ка. Я смотрел на нее во все гла­за и молчал. А на ее губах не­ожиданно появилась слабая улыбка. - Не нужно искать ответ на нерешаемую загадку. Просто продолжай жить. И переда­вай привет всем нашим. ... Я узнал о ее смерти черёз шесть дней. Говорили, что об­ наружили ее с улыбкой на гу­бах. Она не боялась смерти. Но почему? Я не знаю. Я никогда ее не понимал.