важнее

Говорят ещё, геймеры любят игры больше, чем своих девушек. Я в это раньше почти верила. Пока «Dragon Age», «Diablo», «NwN», «LoL» были моими верными возлюбленными. Или пока не встретила это чудовище. Вы только представьте: приходишь к девушке в гости, она тебя обнимает и… начинает радостно рассказывать. Про корейцев. И ещё про корейцев. И ещё. А потом показывать клипы. Трейлеры клипов. Трейлеры концертов. Танцевальную практику. Живые выступления. Отрезки ТV-шоу. Да что угодно, сути дела не меняет — одни корейцы. [крашеные пидоры, если точнее] Но я человек терпеливый. Ну подумаешь, у каждого свои интересы. Ну подумаешь, она — Анька, кстати — сама похожа на одного из них. Ну подумаешь, назвала плюшевого мишку, с которым спит, именем любимого корейца. Ну подумаешь, ревную я её к мужикам, которые находятся за пару тысяч километров от неё и не знают о её существовании. Ну подумаешь, сама хочет замуж за одного из них. Нет, не ревную, конечно же. [ревную, ещё как] Так и живём. Я играю, она смотрит на корейцев. Но любому терпению однажды приходит конец. Пары кончились, и я решила заехать к Ане. Она приболела, и я убедила её остаться дома. Купила по дороге всяких вкусностей — ублажать больную. Вот и стою, довольная, обвешанная пакетами, на лестничной клетке. Жму в звонок. А в ответ — ничего. Не слышит, что ль? Не могла она никуда уйти. Жму на звонок ещё. И ещё. И ещё. Что с ней случилось? Вдруг совсем поплохело? Нельзя было оставлять… Достаю телефон, подрагивающими с волнения руками набираю её номер… — Алло? — Ань, что случилось? Молчание. Потом: — А что должно было случиться? Теперь молчу я. Очень выразительно. Потом выдавливаю: — Я в твою дверь так звоню, что уже все соседи услышали, а ты нет. — Ой! Мгновение — дверь открывается. Стоит передо мной. Сама невинность в пижаме в цветочек. Молчит. Я тоже молчу. Не выдерживает первая: — Ну чего стоишь на пороге? Я сейчас замерзну… — А я не замёрзла, стоять да названивать. Вхожу, закрываю дверь, снимаю куртку. Аня замечает пакеты: — Ой, а что там? Пытается заглянуть. Не даю: — Интрига, — хитро улыбаюсь. Делает обиженную мордочку. Посмеиваясь, притягиваю её к себе, целую в лоб (не горячий — нет температуры), провожу носом по щеке и целую уже её губы. Как всегда, сухие, треснутые. Люблю. Именно эти губы, именно эту загорелую шею, на которой она не разрешает оставлять засосы, именно эти волосы, которые я так люблю ерошить… Да я могу признаться в любви любой её части. Люблю, и все дела. — Чего не открывала? — говорю мягко, без обиды или раздражения. Опускает взгляд вниз, но лукаво улыбается: — В наушниках была. Смотрела новый клип одной группы… Ну конечно, чем же ещё. Вздыхаю, но, собственно, чего ещё я могла ожидать? — Лекарства пила? Не поднимая взгляд: — Забыла. — А чай хоть, с лимоном и мёдом? — раздражаюсь. — Ты знаешь, я терпеть не могу чай. Ну всё. — Да ты серьёзно? — отстраняюсь. — Аня! Дурочка! Ты… — Тшшш, — обнимает, тянется губами к моим губам. Поддаюсь. — Я вела себя плохо, да… — лукаво улыбается. — Но мы сейчас сделаем вот как. Находит мои руки, переплетает свои пальцы с моими. — Ты пойдёшь на кухню, сделаешь чай, возьмёшь, что ты там накупила (успела-таки заглянуть в пакеты!), и мы будем смотреть тот фильм, который ты хотела посмотреть. — Хорошо. Уже иду на кухню, как спрашиваю: — А ты что будешь делать? — А я клип пересмотрю. Господи. На кухне орудую всё равно в прекрасном настроении. Я, Анька, вкусная еда, фильм, плед, в который можно завернуться вдвоём… То, что доктор прописал. И мне, и ей, конечно же. Ставлю всё на поднос, иду в спальню, улыбаюсь, как последний идиот. Аня сидит перед ноутбуком, в наушниках. Уже даже узнаю группу, которая выступает. Ставлю поднос на кровать, подхожу к ней, обнимаю, снимаю один наушник: — Я уже всё. Не оборачиваясь: — А я ещё нет. Возвращает наушник на место. Вдох. Выдох. Да. Всё нормально. Всякое случается. Сейчас она досмотрит и уделит мне внимание. Отхожу от неё, достаю из шкафа плед, набрасываю себе на плечи. Кручусь перед зеркалом. Осматриваю книжные полки на наличие чего-нибудь интересненького. Дотрагиваюсь до чайника. Ещё горячий, но уже не кипяток. Идеальное состояние. Разливаю чай по кружкам, затем снова подхожу к ней, ставлю клип на паузу (мне кажется, или она смотрит его заново?), снимаю оба наушника: — Твоё время вышло. Я уже разлила чай. Смотрит на меня, потом на экран ноутбука. — Ладно. Закрывает клип. Я уже не ожидала никакого подвоха. Зря. — Ой, смотри, о-о-о-ой! Смотрю на экран ноутбука. Её подружка (читайте: ещё одна причина для ревности, но не такая сильная, как…), тоже поехавшая на корейцах, скинула Аньке ещё какое-то видео. Какое-то, ага. То, которое она уже включила. — Стоять. Перехватываю её руку, потянувшуюся к наушникам. — Мы смотрим фильм, ты забыла? — Не забыла, — мило-мило мне улыбается, в то время как другой рукой всё равно берет наушники. — Но это очень, очень, — выделяет это «очень», — важное видео. Да и Таня… ждёт, что я скажу. А я не жду. Вот вообще ничего. Я тут так, мимо проходила. — Я сейчас, — целует меня в щеку и отворачивается, надевая наушники. Знаю я это «я сейчас». Более чем. Злость, раздражение, ревность захлестывают меня. Вдох. Выдох. Достаю из рюкзака свой ноутбук. Ну, а что. Явно есть время для одной катки. Заодно и сниму напряжение. Так и сидим ещё с час. Я провела две катки и выпила весь чай. Она повизжала, поумилялась, пересмотрела присланный клип триста раз, обсудила его с Таней, посмотрела еще что-то. Кидаю в неё подушкой. Дёргает плечом недовольно. Подхожу, сажусь рядом. Аня поворачивается ко мне: — Ой, ну тут такое! Ты должна посмотреть! Протягивает мне наушник. Про фильм, естественно, она забыла. Смотрю на неё. Она — на корейцев. Нет. Нет. Нет. Так — не пойдёт. Мне так не нравится. Надеваю наушник, сажусь поближе. Обычно я смотрю, что Аня мне там показывает. Но не сейчас. Провожу рукой по её ноге — от колена до бедра, медленно-медленно. Наклоняюсь поближе, щекочу дыханием её ухо. Касаюсь губами шеи… — Ты смотришь вообще? — отстраняется. — Отвлекаешься! Серьёзно. Серьёзно?! Нет. Нет, блять. Так дело не пойдёт. Срываю с нас наушники. Встаю, подхватываю её на руки — тяжело, я слишком слабачка, чтобы тягать её на руках — но сил хватает, чтобы перебросить со стула на кровать, находящуюся в полуметре. — Но… — пытается привстать. — К чёрту, — выдыхаю ей в губы. Я уже сверху, прижала её руки своими руками и зажала её ноги между коленей. Целую. Целую жадно (наконец выдрала её из корейских лап!), кусая губы и нежно касаясь затем укусов губами и языком. Целую и прикусываю мочку уха, чувствуя, как она изогнулась подо мной (но не стонет — прикусила губу; в этом заключается её протест), и спускаюсь ниже, к шее. Кусаю, легонько, но ощутимо, затем целую. Аня хочет что-то возразить — наверное, боится, что останутся следы — но я быстро перехватываю одной рукой оба её запястья и вкладываю ей в рот два пальца. И сразу же — кусаю, сильнее, чтоб наверняка налился красно-фиолетовый след. Аня вздыхает, но в отместку, зная, какие нежные и чувствительные у меня пальцы, проводит по ним языком. Вздыхаю, надавливаю пальцами на нижнюю губу, смотрю на неё — слегка покрасневшую, с учащенным дыханием, расхристанную, беззащитную. Наклоняюсь и снова целую, пока одной рукой почти разрываю кнопки на её пижамной кофте. Чёрт. Нужны обе руки. Хватаю со стола её чёртовы наушники и обматываю их вокруг её запястий. На ухо шёпотом: — Только высвободись. Накажу. Сажусь удобнее на её бедра, расстегиваю кофту. Провожу руками — плечи, ключицы, в обход груди к подрагивающему животу. Смотрю в глаза. Отвечает задорным и твёрдым взглядом. — Вот как, — улыбаюсь. — Ну посмотрим, как ты будешь дальше держаться. Целую одну грудь, сжимаю сосок другой. Протяжный вздох, во время которого становятся заметны все рёбра. Нежно провожу пальцами по рёбрам, ставя засос на груди. Знаю — чувствительная. Боишься щекотки. Ёрзаешь подо мной, вздыхаешь, но не стонешь. Выкладываю поцелуями дорожку к животу, сползая с кровати на пол на колени, обвожу языком пупок, останавливаюсь у самой кромки пижамных штанов. Мне нравится видеть, как она дрожит подо мной, возбуждённая, но своенравная, в моей власти, но непокорная. Мне на голову легла рука. Это скорее не просьба — приказ, и я бы подчинилась, но не сегодня. Поднимаю голову. Наушники лежали, откинутые к изголовью кровати. Одна рука Ани лежала на груди, другая — все ещё на моей голове. Хоть картину пиши: мадонна (пусть и крашеная и коротковолосая: спишем всё на новое поколение). Грешная мадонна. Да, здравствуйте, горячечные фантазии. — Нет, — улыбаюсь ей. Чёрт возьми, какое «нет», если «да», если всё и в ней, и во мне кричит «да»?! — Я обещала тебе наказание. — Но… Раздражение, просьба, приказ — все в одном «но». Но сегодня я решаю. За каждое опоздание на свидание из-за видео. За каждый игнор моих сообщений из-за новых фотосессий. За каждого медвежонка, за каждую переписочку с Таней, за каждый подобный вечер. — Наказание. Садится на кровати. — И какое? Ухмыляюсь. Я уже придумала. — Снимай штаны. Встаёт. Обходит кровать и становится надо мной. Смотрит на меня испепеляюще. Я смотрю в ответ, незаметно сжав кулак за спиной. Её и обычный взгляд выдерживать сложно, а такой… Скинула штаны и отшвырнула их одной ногой. Снова посмотрела на меня. Я встаю с пола. Мы стоим в миллиметровом расстоянии, одетая и обнаженная, наполовину любящие — и наполовину ненавидящие в этот момент, смотрим друг другу в потемневшие от страсти глаза. Сажусь на кровать: — Ложись мне на колени. Аня покорно ложится, и я выдыхаю, освободившись наконец от стальных оков её взгляда. Провожу рукой по спине, хребту до копчика. Продолжаю поглаживать её: ягодицы, ляжки, снова спина. И — звонкий шлепок. Снова провожу обеими руками по мягкой гладкой коже. Нежно-нежно. Шлепок. Шлепок. Кожа слегка порозовела. Аня вздохнула. — Я хотела кино посмотреть, — говорю ровным голосом. Одной рукой глажу спину, другой немного раздвинула ей ноги. Влажная. Да ну кто и сомневался. — Но твои корейцы важнее, верно? Шлепок. Шлепок. Шлепок. И сразу же ввожу в неё два пальца. И — капитуляция. Стон. Чёрт. Чёрт возьми. Ласки стали ожесточённее: я гладила, иногда сжимая кожу, и шлёпала сильнее, оставляя следы ладони. В то же время другая рука двигалась все быстрее и быстрее. Аня стонала; одна её нога соскользнула с меня, уперевшись в пол. Я дышала так, будто пробежала кросс, а от каждого её стона пробегала молния по животу и ниже. Шлепок. Шлепок. Стоны. Блять. Провожу рукой по позвоночнику и до самой шеи. Немного сжимаю, целую её в плечо, потом приподнимаю её за плечи и кладу на кровать. Любимая. Беру её руку, и мы переплетаем пальцы. Я устраиваюсь между её ног: просьба была услышана. Наклоняюсь, касаюсь губами. — Ты важнее корейцев. Тихо, но твёрдо и уверенно. И снова рука у меня на голове. Да и у меня даже нет воли быть непокорной. После я её, прикрывшую глаза, расслабленную, бережно закутала в плед. И притянула к себе этот кокон, обняв. Так мы и лежали: тихо, безмятежно. Чай кончился. Еда подсыхала. Наушники валялись на полу. Аня пошевелилась. Я прижала её крепче: — Куда собралась? Больным нужно оставаться в кровати. — Да? — смотрит своим неповторимым взглядом. — А раздела ты меня тоже в лечебных целях? Отворачиваюсь. Она одевается, подбирает наушники: — Я тебе не показывала ещё новый трейлер бантанов к концерту? Я закрыла глаза: — Господи, Ань, ты серьёзно? Сейчас? — Кажется, я тебе уже сказала то, что ты хотела услышать. И это правда. Как и то, что я не люблю говорить приятности. А сейчас… давай ты снова сделаешь чай и мы просто посмотрим трейлер?