***
Это безумие продолжается уже второй день, и я не могу найти места, чтобы очередной раз не беспокоить свои яйца, которые уже дымятся от высокой температуры. Сам не понимаю, отчего я такой «не в себе» и почему всему виной клятый Чон Хосок, пропавший два дня назад, никого не предупредив. На потоке только и ходят слухи, что Хосок на парах не появляется, но ночью зависает в общежитии у знакомых однокурсников этажом ниже с баночкой пива. И как бы я не пытался узнать комнату - неудача. Игрок «Чимин» выбывает из игры из-за хладнокровия остальных участников, которым известны только правила и ни капли жалости и человечности. Но кто сказал, что я не программист? Я безумно рад своим мыслям; потягиваюсь и расслабленно падаю спиной на кровать, расплываясь в довольной улыбке. Заменим код. Схитрим. Но уничтожим этого засранца в два счета. — Конец Вашей игре, уважаемый Чон Хосок. Конец Вашему концу, уважаемый Чон Хосок.***
— А вы уверенны, что это хороший способ? – Чонгук, одногруппник Хосока, испуганно прячется в кустах, где мы сейчас с Тэхеном сидим и подкарауливаем блудного Хосока, так сказать. Парень каждый раз краснеет, стоит кому-то пройти мимо, насмешливо бросив взгляд в их сторону. И не странно: три придурка под окнами студенческого общежития копошатся в кустах с биноклями, да еще и в клоунских париках, чтобы не дай Господи, их не разоблачили. Чего только стоит победа. «Какой же я идиот, и зачем я только на всё это согласился?» - строкой проходит в глазах Гука, но я лишь поправляю свои поттерские очки на переносице и снова устремляюсь вдаль, дабы высмотреть фигуру своего «пропавшего» соседа. — Гукки, ты обещал помочь, - Тэхен, который, к счастью, или к сожалению (я еще сам не определился), оказался моим другом, дует губы и стреляет глазками для эффекта. Его парень устало вздыхает, видимо, привыкший к такому поведению Ким Тэ и его детской дурости. — Тише! – шепотом проговариваю я, чтобы заглушить возню в нашем прикрытии, так как на горизонте появляется мистер Вездешлянье. Не скрою даже сам от себя, что хочется выбежать и врезать по этому солнечному лицу, чтобы до звезд, до помутнения, потому что мне капец как обидно, что это создание так ярко улыбается, прячется от меня (не так буквально, как я сейчас, но не суть) и даже не скучает. А я бы ему рассказал, как одиноко просыпаться с утра и засыпать ночью, хуже того, кушать и ходить на пары одному. Чон Хосок, я начинаю тебя ненавидеть. И номер твой к черту удалю, чтобы не звонить тебе снова и снова, чтобы не слушать эти долбанные гудки и сейчас не видеть, как ты довольно разговариваешь по телефону и договариваешься о встрече «сегодня в 9 возле входной двери». Ну что ж, я устрою тебе встречу, мой милый друг. С дверью, чтобы действительно до звезд и помутнения. — Чимин, - слабо доноситься до меня голос Тэхена, когда Хосок закрывает за собой дверь. Кто бы знал, как тяжело выходить из плотной тучи обиды, чтобы выдавить из себя улыбку, лишь бы не показать себя сломленным и брошенным. — Он просто должен мне 50 долларов, вот и прячется гад, - заканчиваю я, скорее успокаивая себя, краем глаза замечая встревоженный взгляд Чонгука.***
Входную дверь долго искать не пришлось, и я уже успешно прячусь за деревцем в огромном горшке, что, наверное, выглядело ужасно глупо, кто бы увидел. Додуматься назначить встречу возле выхода из общаги равно тому, чтобы пристрелиться. Он знает, что я часто выхожу на пробежку вечером и мог со мной столкнуться на раз-два. Он совсем страх потерял или сделал это специально, чтобы показать мне, что я больше ничего для него не значу. А значил ли вообще? Верил ли он в дружбу, что была между нами или просто предал, когда нашел сонбэ этажом ниже. В такие моменты хочется быть голубем, чтобы высоко взлететь над головой своего, наверное, уже бывшего соседа и, не постесняюсь выражения, насрать на его рыжую голову. Щедро «излить душу» с неким удовольствием. Так держать, Чимин! Сейчас Хосок мило беседует со своим новым другом, а ты стоишь за деревцем, как брошенная девушка из дорамы. Ничего себе поворот после тех совместных моментов на протяжении двух лет. Ничего себе я наивный. Ничего себе. Я долго следую за ними, прикрываясь козырьком черной кепки, держу расстояние и прячусь за каждым углом, пока они мило беседуют и наконец останавливаются возле ночного клуба, затягивая сигарету. Я знал, что Чон покуривает, но лишь после стопки или коктейля, когда внутри распирает от свободы и хочется выпустить ее вместе с клочками дыма, лишь бы не взорваться. Как сейчас все взрывается внутри у меня от вида Чон Хосока, который невозможно красив и сексуален, который обхватывает влажными губами сигарету и, томно приоткрывая рот, выпускает серую пелену. Знал бы он, что я готов закрыться в душе и дрочить, повторять его имя и кончать лишь оттого, что в голове и в сердце он – Чон Хосок. Половину вечера я прикрываюсь газетой, что кажется немного странным, ведь это не наилучший вариант в клубе, где видно только голые задницы девушек и пустые бутылки. Наверняка, так и думает официант, когда подходит ко мне, предлагая алкогольные напитки с легкой улыбкой, а после пяти минут ожидания приносит, как оказалось позже, далеко не первый коктейль. Отчего мысли расплываются, и думать о том, как же просто выстоять на ногах, приходиться немного тщательнее, чем об остальном, что сейчас никак не касается меня. А именно Чон Хосок, который уже давно заметил меня, но не подал виду. Такой красивый и заставляющий сердце трепетать, такой пластичный и невероятно классный, когда танцует и прикусывает губы. А потом улыбается, балуется лицом и не хочет показать насколько он разный и божественный. Зря старается, это и так видно, потому что он солнце. И стоит ему запрятаться, он среди ночи делает невиданное и запретное. Мое воображение, кстати, тоже, ибо я не знаю, сколько нужно выпить, чтобы вот так плотно прижиматься к телу Чона, обнимать его и рассказывать, как я его ненавижу, но люблю, но ненавижу. Он лишь тихо смеется, говорит, что я выпил лишнего и прижимает к себе, утыкаясь носом в шею.***
Чувство не из лучших, когда в горле пересыхает, но вода больше не лезет, потому что и без этого в желудке баламутит, а тело ломит, словно меня избили ногами. Тэхен лишь покачивает головой, и в который раз повторяет, что удалит мой номер, больше никогда в жизни не заберет меня в стельку пьяного из прокуренного клуба, навсегда запомнит, как я кричал на таксиста, и будет мстить до конца своих дней. А Чонгук поможет. Ведь и он пострадал, когда я пытался его побить, потому что он похож на кролика. — Тэ, я тебя обожаю, - тихо говорю я, забирая из его руки таблетки и стакан воды. — Убил бы тебя, - он показательно отворачивается к окну и приподнимает голову. – Есть новости, - не меняя положения головы, он переводит на меня взгляд, отчего я тихо смеюсь. — Я разбил что-то дорогое? Или убил кого-то? Не обращая внимания на мои слова, он приседает на одно колено, вытягивает руку к окну и неотрывно смотрит на зеленеющиеся деревья философским взглядом. — Я, - он глубоко вдыхает, – я Ким Тэхен? Ким Тэхен. Я честный человек? Честный. Я справедливость? Справедливость. И друг хороший? Хороший. Я люблю Пак Чимина? Ненавижу! – я лишь сгибаю бровь, не понимая, что хочет донести Ким. - В общем. Все это время, - он нервно сглатывает и опускает руку, – Хосок жил в нашей с Гуком комнате, - быстро проговаривает Тэ и временем в секунду подрывается и убегает. — Ким Тэхен! – я срываюсь следом, позабыв о боли в голове и теле. Ничего не важно, пока этот засранец, Ким Тэхен, будет жив. Его длинные ноги пригодились ему как никогда раньше, он значительно дает фору в длинном коридоре общежития в погоне, что стало большим минусом для меня. Блондин ловко обминает сонных студентов, что плетутся в душ с зубными щетками и полотенцем, и кричит о том, что он не виноват, его заставили. Я останавливаюсь, чтобы отдышаться, предварительно согнув ноги в коленях, размещая на них ладони. Чтоб его, это было везение. Из комнаты показывается такой же сонный Чонгук, который, увидев мое раскрасневшееся лицо, тоже бросается в бега вместе со своим парнем, боясь расплаты. — Чон Чонгук! Стой! Смерти вам не миновать! – подобрав брошенное Чоном полотенце, я разгоняюсь, по дороге избивая его этой несчастной махрой, удивляясь тому, как часто он может уворачиваться и смотреть испуганными глазами. Клянусь всем, что у меня есть, если бы меня не схватили сзади, я из Гука сделал бы еще одно полотенце из крольчатины. Да пусть он боготворит Чон Хосока, который пытается удержать мое разгоряченное тельце в приступах ярости. Пусть убегает вместе с Тэхеном, пока пар из ушей не прекратит выходить клубками. — Ну и что ты устроил? – тихо спрашивает он, а я, наконец, успокаиваюсь, мне почему-то даже как-то неловко стало. Эти два дня были словно вечность, и то, что Хосок обращается ко мне — уже больше, чем тишина. — Что я сделал не так? – когда Чон отпускает, пересиливаю себя и поворачиваюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. Парень не находит, что сказать и закрывает глаза, глубоко вдыхая. — Хосок, я очень переживал. Если тебе было так плохо со мной, почему ты не сказал, а поступил таким образом? Зачем выставил меня дураком и заставил думать о том, что с тобой что-то случилось, или я просто тебе надоел? В его глазах пылает ярость, я пугаюсь, потому что чувствую, что не выдержу этой боли и обиды. Наверное, будет лучше, если он промолчит, но совершенно не ясно, как будет больнее: от правды или от молчания. — Как с тобой может быть плохо? Ты не понимаешь, почему я это все делал и почему делаю так сейчас? Я больше не могу жить с тобой. И говорить. Не могу рассказывать сказки на ночь и готовить завтрак. Я не могу, Чимин, звонить тебе и волноваться. Даже не могу спросить "как дела у тебя" и проверять, надел ли ты шапку и шарф в холодную погоду. Я не могу смотреть, как ты просыпаешься с утра, и давать таблетки, когда ты заболеешь. Потому что я, блять, херов пидор, который влюбился в тебя и врал сам себе, потому что так не должно быть. Я испугался, что ты меня бросишь, как только узнаешь. Дыхание перенимает, отчего сложно сообразить, что делать дальше. Хочется заколоть его до смерти острым взглядом, но удивление настолько сильно доминирует, что сквозь оцепенение не пройдет ничего. Все же я безумно хочу быть голубем: насрать Хосоку на голову, чтобы немного пришел в себя, дать понять, в чем смысл жизни и подарить себе свободу, чтобы не тормозить и нагло впиться в его губы, растерзать поцелуем и затащить в комнату. Что я и делаю, игнорируя попытки Хосока что-то сказать о неправильности и последствиях. Пошел нахер. Моя неправильность это он сам. А о последствиях я подумаю после, когда не смогу встать с дивана из-за боли в заднице.***
— Гукки, как думаешь, он успокоился? – тихо спрашивает Тэхен и вытирает мокрый от пота лоб. — Я не знаю, давай для уверенности посидим еще минут десять, - также тихо отвечает он, поправляя веревки швабры, что так некстати спадают ему на голову. — Гукки, здесь темно и тесно. И никого нет. — Потерпи еще немного. Тэхен затихает, после чего тишину в подсобке прорезает негромкий звук расстегивающейся молнии. Здесь темно и тесно. И никого нет.