"Ад внутри нас"

И снова сон не приходит. Мукуро ворочается на просторной кровати, комкает в руках одеяло, то полностью стягивая его с себя, то закутываясь в него, словно в защитный кокон. Кровать противно поскрипывает – или это иллюзионисту мерещится – и расплывается зыбучим песком под весом тяжелого тела, утягивает своего хозяина вглубь, в таинственные недра вороха одеял и простыней… И лишь когда смыкаются над его головой края простыни, а на тумбочке с громкостью отбойного молотка вибрирует сотовый с лаконичным «Савада» на светящемся экране, Мукуро с шумным вздохом распахивает глаза. Кровать все еще скрипит, и этот звук, проезжающийся по натянутым струной нервам, Рокудо совсем не нравится. — Мукуро, — негромко зовет «босс», когда все остальные Хранители покидают конференц-зал и иллюзионист оказывается последним в веренице направляющихся к двери людей. Рокудо забавляет тот факт, что никаких уважительных суффиксов в его адрес не применяется. Забавляет и одновременно с этим заставляет самую малость уважать Тсунаеши за честность. – Задержись, пожалуйста. Хранитель Тумана коротко кивает и возвращается на свое место за столом для совещаний. — Ты плохо спишь, — не вопрос, утверждение. - Прошлой ночью ты ответил на звонок почти сразу и не звучал особо сонным, а было ведь три часа ночи. — Я разбирал кое-какие документы, — не моргнув и глазом, врет Мукуро. Только жалости ему сейчас и не хватало… — В темноте? Иллюзионист промолчал. Да, он действительно совсем забыл, что особняк делится на два находящихся друг напротив друга крыла, и из своей спальни Савада может видеть выходящие во внутренний двор окна апартаментов Мукуро и Рехея. Глупо получилось, что уж тут сказать. — Вчера мне не спалось, — наконец, коротко роняет Рокудо. — А так же последние три недели, — веско добавляет Тсуна и вздыхает. – Что происходит? Иллюзионист неслышно фыркает: — Говори прямо, не стесняйся. Тебя волнует моя работоспособность? С ней все в порядке. — Мукуро… — Мне пора. И уходит, не забыв тщательно прикрыть за собой дверь. А море пенится, пенится у подножия парадной лестницы, и Мукуро застывает на верхней площадке, отрешенно провожая взглядом то накатывающие на ступеньки, то сползающие с них прозрачным шелковым покрывалом волны. Воздух в холле пропитан морем до последнего кубометра, и от этого резкого запаха неприятно кружится голова. Иллюзионист вцепляется пальцами в перила, не без труда сдваивая расплывающееся перед глазами помещение, переводит взгляд вниз, всматриваясь в манящую, чарующую морской зеленью глубину, и почти делает шаг вниз, к воде… Савада лишь мельком касается сжимающейся на перилах ладони, и шум волн резко стихает, словно кто-то за сценой с опозданием нажимает на «No sound». Мукуро тихо хмыкает и неторопливо спускается вниз, не удостоив своего так называемого босса даже мимолетным взглядом. И воздух омывает его теплыми волнами. — Они мертвы, они все мертвы, — как заведенный шепчет Рокудо, уставившись немигающим взглядом в собственное отражение. Страх – чистый и искренний, такого он не испытывал давно – не позволяет обернуться и взглянуть в глаза своему отвратительному прошлому, а по комнате с пугающей быстротой разносится запах гнили. — Мертвы, — вновь и вновь повторяет иллюзионист, скребя пальцами зеркальную поверхность. – Никто не выжил, они все должны быть мертвы… Ему ли, собственноручно убившему их, не знать этого? Мурашки по спине от прикосновения липких, разлагающихся пальцев. Мукуро задерживает дыхание, упираясь взглядом в собственные колени в отражении и не решаясь поднять его выше, на то, что дышит в спину и тянет свои руки к его шее. Это все нереально. Этого нет. Нет, нет, нет! Он резко оборачивается, выставляя вперед руку с оружием. Пустая комната смотрит на него с укоризной – за то, что нарушил царившую здесь до этого тишину. В следующий раз ему становится плохо прямо посреди очередного совещания. Темная аура, странным ореолом окружающая Саваду, заставляет иллюзиониста нервничать, ерзать в своем кресле и с противным шуршащим звуком сминать бумаги. Другие Хранители недовольно косятся на него, но молчат под властным взглядом Тсунаеши. Конечно, ведь бывший преступник находится под покровительством самого босса, а значит, неприкосновенен… Наконец, Мукуро не выдерживает и выходит из конференц-зала, громко хлопнув дверью. В коридоре он прикрывает глаза и еще несколько минут глубоко дышит, успокаиваясь. — Сколько раз ты заложил свою душу, Мукуро? – возвращает его в реальность осточертело знакомый голос. — Не имеет значения, — холодно отзывается иллюзионист. Савада вздыхает и кладет руку ему на плечо, чуть сжимая его пальцами, словно подбадривая: — Ты разваливаешься на части. Только слепой не заметит этого… — Купи своим хранителям очки, — Рокудо с усмешкой дергается в сторону, вырываясь из слабой хватки и уходит, не прощаясь. Внимательный, обеспокоенный взгляд Тсуны на себе он чувствует вплоть до первого поворота. Когда однажды утром из зеркала на него смотрит совершенно незнакомый человек, у Мукуро не остается сил на страх. У отражения безумный, испуганный взгляд и из приоткрытых губ вырывается частое дыхание, а на лбу – испарина после очередного кошмара. Иллюзионист бездумно скользит кончиками пальцев по своему лицу и лишь едва заметно кривится, когда человек в отражении повторяет каждое его движение, и руки его заметно дрожат… «Это от холода», — убеждает себя Мукуро и открывает кран с горячей водой, умываясь и грея ладони. — Это от страха, — смеется отражение, словно мысли его читает. В сверкающее алым-синим зеркало врезается кулак, и осколки режущим кожу дождем осыпаются на пол, и местами на них – кровавые следы. Тяжелое дыхание кажется непривычно громким, когда переливчатый звон стекла затихает, оставляя после себя лишь тишину, с ладони в раковину медленно капает кровь… — Меня здесь нет, — шепчет Рокудо осколкам все еще смеющегося над ним отражения. – Меня здесь… Негромкий стук по деревянной поверхности заставляет Рокудо вздрогнуть и лихорадочно сдернуть с вешалки полотенце, заворачивая в него окровавленную ладонь. Не нужно Саваде – кто еще мог вот так нагло заявиться к нему среди ночи? – этого видеть. Не нужно очередного жалостливого порыва с его стороны. Савада стоит на пороге ванной комнаты в тех же брюках и рубашке, что были на нем днем, когда иллюзионист относил ему кое-какие документы, и взгляд у него до боли понимающий. На краткий миг Мукуро кажется, что так, пожалуй, мог бы смотреть на людей Бог – снисходительно, успокаивающе, с невольно читаемым во взгляде «Я все знаю». Стоит и просто смотрит, вглядываясь в разноцветные глаза напротив, словно пытаясь отыскать там что-то, за что можно было бы ухватиться в предполагаемой беседе, но Рокудо упрямо поджимает губы и отводит взгляд в сторону, крепче сжимая ладонь полотенцем. — Глупый, — наконец, тихо выдыхает Тсуна. Мягко перехватывает его руки, разворачивая пропитанное кровью полотенце и осторожно осматривая рану. – Стекол внутри нет, хорошо… А за спиной у него маячат тени, вязкими черными кляксами расползаясь по полу и протягивая к иллюзионисту свои кривые переломанные пальцы, пытаются схватить за ноги, но не дотягиваются из-за преграждающего им путь Савады, и злобно шипят, не оставляя своих попыток. Комната сужается до размеров узкого коридора, и с потолков свисают изувеченные трупы тех, кого когда-то Мукуро называл своей семьей – от них удушливо воняет падалью и их одежда давно превратилась в изодранное клочьями тряпье, но сами тела выглядят так, словно им всего пара часов от смерти… И они скалятся довольно и в унисон с тенями тянут к нему окровавленные руки, почти дотягиваясь до волос, и отчего-то кажется, что стоит им хоть раз его коснуться, и Мукуро исчезнет навсегда – просто растворится туманной дымкой, словно и не существовал никогда… Его личный Ад. — Убей меня, — зачем-то просит Мукуро и, наверное, это означает, что он окончательно сошел с ума. – Просто убей… Тсуна со вздохом обнимает его, крепко прижимая к себе, а Рокудо так и стоит, безвольно опустив руки вдоль тела, и не сводит безумного взгляда с окружающего их двоих хаоса рук и тел. — У меня с собой нет оружия, — наконец, произносит Савада и в голосе его чувствуется грустная улыбка. – Я приду завтра. Мукуро вздыхает и с горькой усмешкой тянется вперед, соприкасаясь кончиками пальцев с рукой одного из своих умерших братьев. Потому что Тсуна тоже боится. Потому что Тсуна завтра не придет.