Научиться лишь верить в судьбу...

Я не помню даже, когда это и было — настолько давно, что не уложилось в моей памяти. Я лишь помню тот холодный взгляд, ту безысходность и скованность. Еще ту темную, очень темную комнату, и ненарушимую тишину… Это действительно было давно, весной, когда все было зелено и цветасто, но не для меня и моих друзей. Точнее, единственного, кто меня понимал. Тогда я попал в неисправимую передрягу: уж не помню, какую да как. Но помню лишь слова прощания и как я просил совета. У меня было много друзей, большая репутация и успешность. Но как только меня бросили друзья, просто сказав «прости, не знаю, чем помочь», я разорился, и меня окончательно добило ложное обвинение в коррупции, я поник. Я сидел в темной комнате цветущей весной, один. Не зная счета времени. Не зная, какой сегодня день. Какая неделя. Какой год я тут. Лишь редкие лучи, которые просачивались через решетки, кое-как спасали меня, ведь я питался похлебкой, и то меня не любили. Меня ничто не спасало. Я ненавидел всех: людей, животных, природу, жизнь. Я ненавидел эти чертовы наручники, что сковывают мою свободу. Я потерял все, но обрел надежду во что-то верить лишь благодаря тюрьме… Раньше я не знал, что такое боль и страх. Я ненавидел животных, считал их бессмысленными комками шерсти, которые требуют ухода, просто ненужными созданиями. Да и они меня не сильно любили — я этому был только рад. Благодаря скованной комнате я понял, что такое боль и страх. Что такое, когда с тобой обращаются грубо, что такое голод и что такое полная безысходность. Но часто ко мне приходил сторожевой пес — его держали и просто так, и для некоторой помощи. Он просто сидел и заинтересованно смотрел на меня, но стоило мне дернуться, он оскаливался. Со временем мы поладили, как только и я стал на него смотреть, а не отводить взгляд. Я понял, что собаки те существа, что плохо обращаются лишь с жалкими и бессмысленными людьми. По этому я часто натягивал улыбку и вовсе не боялся пса, который мог разорвать меня в любую секунду, ведь я был слаб… Потом он стал подходить ко мне и сидеть со мной. Мы стали общаться — я разговаривал с ним, и он, видимо, все понимал. Шли недели с ними, как в один день он помахал мне хвостом и больше я его не видел. Жизнь снова не имела смысла — я смотрел на все усталым от жизни и людей взглядом, у меня не было аппетита, казалось, моя жизнь скоро закончится, ведь я так глуп и жалок… закончилась бы, если бы я не услышал лай. Пес вбежал в темную комнату и она закрылась, и начал радостно лаять. — Что нужно? — Лишь безучастно спросил я, смотря на него, а он радостно смотрел на меня. Он будто разговаривал со мной. Только по-собачьи. Но как только он почувствовал страх во мне и боль, он сразу успокоился и стал смотреть на меня. И ушел. Вновь ушел надолго. Мне становилось то хуже, то лучше, я проверял свой пульс — он был слаб и еле слышен. И когда наконец настали последние дни моего заключения, я уже не хотел жить. Как тут пришел он, тот пес и стал вновь смотреть на меня. В этот момент я помню, как заплакал и сказал ему: — Да, я жалок. Но собаки не выносят слез. Он сразу же зарычал и я успокоился, а потом он лишь смиренно лег рядом. Вот и настала свобода — с меня сняли наручники и уже отпустили, как тут я спросил, что это за пес. Мне все рассказали. Это вовсе не сторожевой пес — обычный бродяга, которого они пустили из жалости, а потом он сам стал приходить. Я вернулся в свой дом — на данный момент это была маленькая и уже грязная квартирка. Я долго не мог уснуть — отпечатки от наручников остались на всю жизнь, как и эти воспоминания. Хотя я был рад, что освободился и уже забыл про того пса… ...но вот только пес пришел в пустую камеру, больше ни на кого не надеясь, и ушел. Может, доброта и общение не так важны — ведь все вернулось на свои места… Теперь настала моя очередь радоваться жизни, жаль, что я не могу сделать ее радостной для других...