Нерушимые обещания

Совсем скоро Якоб начинает обрастать особенными покупателями. Мисс Голдштейн заходит по вечерам. Якоб чувствует ее присутствие еще до звона колокольчика — по летнему запаху духов; по ощущению, что комнату вновь заливает солнце. Мисс Голдштейн, которую Якоб несмотря на просьбы до сих пор робеет называть Куинни, не носит траура, но потеря оставила на ней слишком явный след. Он замечает его во влажной красноте век и скорбных тенях под глазами, в напряженных запястьях и усталых морщинках. Якоб смягчает ее печаль, как только может: яблочными кексами в виде чудных ящериц, ажурным печеньем. И солнечными лимонными маффинами, которые придумал после встречи с ней, и теперь готовит только для нее. Только однажды, когда Якоб предлагает ей домашний штрудель, ее отстраненность дает трещину — мисс Голдштейн плачет, тихо и горько, совсем безнадежно, и он совершенно не знает, как ей помочь. Другой особенный посетитель — снова мисс Голдштейн, только теперь Тина. Якоб рад, что она не просит называть ее так. С ней особенно неловко — из-за ее улыбки, виноватой, почти сочувственной. Словно он не успешный пекарь, а калека, лишенный возможности контактировать с миром. После этих встреч Якобу начинает казаться, что он потерял что-то несравнимо важное. Самый любимый его посетитель заходит не так часто, как хотелось бы. Всегда перед самым закрытием, когда Якоб уже отпускает работников и прибирает витрины. Даже колокольчик, кажется, звенит по-особенному — будто он тоже рад встречать Ньюта, которого так легко называть по имени. У него потрепанный чемодан и лучистая улыбка — Якоб и не представлял, что люди могут улыбаться так искренне, а потом увидел в отражении свою, ответную. Еще у Ньюта прохладные пальцы, шершавые, явно привычные к тяжелой работе и нервозная потребность прикоснуться. С самых первых встреч, когда он передавал неуклюже отсчитанные деньги, игнорируя предназначенное под это блюдце; в последующие, когда Якоб отказался брать с него плату, проявляющаяся в благодарном рукопожатии, таком же неловком, но бережном. Якобу — он старается об этом особенно не раздумывать — нравится чувствовать его ладонь в своей. Загрубевшие подушечки и рельефный шрам, пересекающий костяшки. Однажды, когда он, не сдержавшись, провел по отметине большим пальцем, Ньют рассказал историю ее появления. Негромко, почти шепотом, от чего мурашки побежали между лопаток даже сильнее, чем от улыбки мисс Голдштейн. Словно они не взрослые люди, мальчишки, построившие крепость из одеял и подушек, и теперь делящиеся в ней секретами. Якоб так и не понял, что это был за зверь, слишком мельком тот об этом упомянул. Но проявленное доверие оценил сполна. Как оказывается потом, шрамов у него полно — Ньют удивительно неосторожен и чудесно везуч. Якоб убеждается в этом каждый раз, когда тот укладывает пальто на соседний стул и доверчиво закатывает рукава. До локтей руки у него буквально усыпаны золотистыми веснушками и светлыми отметинами, и Якоб каждый раз фыркает неодобрительно. А Ньют смеется, светло и заразительно, и рассказывает свои истории. Жестикулируя, увлекаясь, из-за чего акцент становится по-особенному острым. Якоб готовит ему горячий шоколад с мятой, словно большому ребенку, выставляет тарелку с выпечкой. И не замечая времени слушает его истории. После этих визитов он всегда придумывает что-то новенькое. Ему снятся чудесные сны — о мире в потрепанном чемодане, его волшебных обитателях и руках Ньюта, которые согреваются от частых прикосновений. Там он гладит ярких пернатых змей — «они привыкли к тебе», счастливо улыбается тот. Там он кормит с рук двухвостых собак* и слышит восхищение в чужом дыхании. Там он целует шрамы и веснушки, от самых пальцев к запястьям и выше, и смотрит, как у Ньюта дрожат руки, когда он расстегивает пуговицы рубашки, чтобы обнажить плечи. Иногда Якобу кажется, что больше всего другого он хотел бы остаться в этих снах. Он врет себе — на самом деле так кажется ему постоянно. Но единственное, что он может — это утешать одну мисс Голдштейн и не думать о вине второй. И ждать. До следующей встречи — какой-то глубокой частью себя он знает, что Ньют вернется. Всегда будет возвращаться.