Маленькие люди с большими мечтами – вот, кто живёт в этом мире. (с)
***
Никаких звёзд. Небо полностью заволокло тучами. Безжалостно. Даже самый важный день в его жизни пройдёт под покровом вечной серости. Никуда от неё. Юноша нахмурился, осторожно и медленно поднимая взгляд, с отвращением рассматривая себя в зеркало. Ссутулившийся, худощавый, бледный. Волосы, словно наспех нацепленный парик: тёмные, почти чёрные, гладкие, сухие, пострижены ровно, даже слишком. Тени глубокими бороздами пролегли под глазами, сказывается вечный страх, не иссякающая тревога, бессонные ночи. Раздача листовок днём, и повезёт, если не будет дождя, застилающего всё перед глазами, или ветра, яростного, вырывающего буклеты из рук. Когда пальцы коченеют, тело сотрясает крупная дрожь, остаются лишь мысли о тёплой постели и кружке обжигающего кипятка. Чай или кофе – непозволительная роскошь. Увы, об отдыхе не стоит даже мечтать. В семье роль прислуги отведена ему. И не дай бог опоздает, пусть всего на минуту и будет лихорадочно оправдываться, умолять, сквозь слёзы твердя одни и те же слова, порки не избежать. Не избежать ни брани, ни упрёков: страшных, грубых, жгущих душу так, словно к ней снова, и снова прикладывают разогретые добела железные прутья. Криденс ненавидел свою жизнь. Она подчинялась страху. Юноша боялся всего. Матери, её угроз и побоев. Общества, что не принимало таких, как он: убогих, слабых, жалких. Людей, которые или сторонились и считали странным, или дразнили и унижали. Сильнее желания рассечь горло острым лезвием ножа было ожидание дня, когда, наконец, всё изменится. Быстрый взгляд на порванный, выгоревший календарь, вероятно, лишь магией державшийся на тонком гвоздике. 17 ноября 1920. Выжженная на запястье метка – круг, заключённый в треугольник и рассекающая их черта – сегодня жгла, как никогда. Он в это верил. Всей душой. Он этого ждал. Всем сердцем. Спасения. Свободы. Временами всё же одёргивая себя, заставляя вынырнуть из блаженной пучины сладкого забвения. Ведь он ни разу не видел его. Или её. Хоть их встреча и была предрешена в момент рождения каждого. Не стоит слепо полагать, что в заветный день придёт не очередная боль, и новый мучитель не заменит прежнего. Да и кто же сможет его полюбить? Урода, нищего, неудачника. Бэрбоун судорожно вздохнул, привычно склоняя голову, вжимая её плечи, отводя взгляд от испуганного отражения. Набрасывая на плечи ветхое, потрёпанное пальто, негнущимися, дрожащими пальцами застёгивая пуговицы, потихоньку приоткрывая дверь, на ватных ногах, крадущейся поступью спускаясь по лестнице вниз, в надежде, что ни одна ступенька не предаст, скрипнув, и разбудив мать, мирно дремавшую в своей комнате, юноша бросил взгляд на разбитый циферблат наручных часов. Ровно семь. Чем раньше он уберётся отсюда, тем лучше. Самое необходимое уместилось в небольшой чемоданчик, который Бэрбоун сейчас крепко сжимал в руке. Тихий скрежет, едва ключ повернулся в замочной скважине. Парня обдало холодом и свежестью улицы, и вдохнув едкий морозный воздух, Криденс шагнул за порог.***
Небольшой, неприметный бар на узкой нью-йоркской улочке. Самое, что ни есть, подходящее место для чуда. Проведя добрую половину дня под леденящим ветром, юноша порядком замёрз и почти не чувствовал ног. Он был свободен, а те сами несли куда-то, прочь от знакомых мест. Раздался звон колокольчика, и Криденс захлебнулся от жара, ударившего в лицо. Тепло, уют, аромат кофе, карамели и мёда. Зажмурившись, он какое-то время неподвижно стоял, всё ещё до конца не веря: вечером он не вернётся в ненавистный дом, из-за того, что некуда больше пойти. – Значит, я была права. Бэрбоуна словно окатило ведром ледяной воды. Нет, только не она. Как она узнала? С каждым шагом всё ближе. Вынуждает съёжиться изо всех сил, мечтать исчезнуть, испариться. Эх, вот если бы можно было, как по волшебству, за долю секунды перенестись на сотни миль отсюда. Почти рядом. Его мать, его проклятье. Женщина с пронзающими, как иглы, с безразличными, будто смотрит в пустоту, с яркими, но мёртвыми глазами. – Думаешь, когда я тебя усыновляла, мне не сообщили о Дне Встречи? Глупое дитя. Надеешься на светлое счастливое будущее? – смерив Криденса снисходительным взглядом, глава Вторых Салемцев схватила его за рукав и уже замахнулась... – Нет. Интонация говорящего не допускала возражений. Спокойный и ровный голос. Совсем близко... Чуть приоткрыв глаза, из-под ресниц юноша увидел, как запястье матери крепко сжимает мужская рука. Женщина морщилась, пытаясь вырваться, но его спаситель не ослаблял хватку. – Не смейте. Оставьте его в покое. Или будете иметь дело со мной. Статный, высокий, в тёплом, чёрном, распахнутом плаще. Небрежно наброшенный шарф, деловой костюм. Криденс осознал, что неотрывно смотрит прямо на незнакомца, и стыдливо понурил голову. Упаси боже ещё решит, будто Бэрбоун плохо воспитан. – Убирайтесь, – тихо, но вкрадчиво произнёс мужчина, обращаясь к Мэри-Лу. – Живо. Ослушаться та не сумела. Презрительно фыркнув, женщина развернулась, на каблуках вылетев из бара, оставив после себя громкий хлопок двери и морозный вихрь, ворвавшийся внутрь. Криденс почувствовал, как то ли от усталости, то ли от облегчения, ноги подкашиваются, и он начинает оседать на пол. – Эй, ты в порядке? – мужчина подхватил его, не дав безвольно рухнуть, и бережно поддерживая за талию, подвёл к ближайшему стулу. – Всё в порядке, слышишь? Всё хорошо. Она больше не придёт. Юноша всхлипнул. Сейчас, он чувствовал себя наиболее жалким. Липкий страх, не отпускавший с утра, рассеивался, словно туман при ярком солнечном свете. Выпуская чувства наружу, делая сопротивление им невозможным. Слёзы потоком хлынули из глаз, а он вытирал их хрупкими, побитыми кулачками, подобно ребёнку, тщетно пытаясь унять рыдания. Так долго. Так больно. Так много. – Тише, тише, успокойся. – горячая мужская ладонь накрыла его тонкие, плотно сжатые пальцы, отрывая их от заплаканного лица, разжимая, переплетая со своими. – Криденс, верно? Парень кивнул, устремляя удивлённый, непонимающий взгляд на незнакомца. Откуда тот знает его имя? В следующее мгновение челюсть Бэрбоуна полетела вниз, а глаза вылезли из орбит. Нежно и осторожно ведя пальцами по его руке, незнакомец, в прямом смысле, стирал порезы, ссадины, раны, удаляя даже старые шрамы. Только один остался нетронут. Пылающая метка. – Персиваль. Персиваль Грейвз. – встретив его взгляд, Криденс невольно задержал дыхание. Мягкий, уверенный, чарующий. Ясные, миндальные глаза. Видимо, ощутив участившуюся пульсацию в вене на его запястье, Грейвз вдруг коснулся губами всё ещё подрагивающих пальцев юноши. – Прости, что заставил ждать. Криденс сам не понял, как и вторая рука оказалась во власти Персиваля. Чувствовал лишь растекающееся по телу тепло. Утихающую боль. Было до невозможности спокойно, даже безмятежно, как не было никогда. Никогда прежде. Будто рядом тот, кого он ждал всю жизнь. – Погодите, вы... В ответ на не прозвучавший вопрос, Грейвз обнажил запястье, где ярко горел алый знак. Точно такой же, как у Бэрбоуна. Криденс ощутил, как голова пошла кругом, будто он залпом осушил сразу несколько бокалов вина. Не. Может. Быть. – Вы... вы знали, как меня зовут. – запинаясь, вымолвил он. – Откуда? Грейвз слегка улыбнулся. – Ты был в моём видении. – Виде... а, ну да. Понятно. – пролепетал юноша, абсолютно ничего не понимая, виновато опуская взгляд. – Тебе не нужно бояться. Нет, посмотри на меня. Пожалуйста. – Персиваль легко коснулся рукой его подбородка, заставив поднять голову и взглянуть ему в глаза. – Я никогда не причиню тебе боль. Ты ничего обо мне не знаешь, и не обязан верить, но... – Я верю вам. – почему-то шёпотом выпалил Криденс, густо покраснев. – Не знаю, почему. Просто... Просто верю. Не знаю, можно ли... Могу ли я... – Ты больше не вернёшься к ней. – словно прочитав мысли, опередил его Грейвз. – Никогда. Со Дня Встречи ты только со мной. Но есть одна вещь, которую ты должен узнать обо мне. Бэрбоун настороженно замер. – Вы преступник? – Не совсем. Но Криденс ни секунды не колебался. Даже если Грейвз – серийный убийца, который прикончит его в первой же подворотне, плевать. Назад он не вернётся. – Мне всё равно. Обратно я... Договорить не удалось. Внезапно в глазах потемнело, дыхание спёрло, уши заложило, а тело будто сдавило мощным прессом. Мгновение. Ловя ртом воздух, кашляя, прижимая руки к груди, которую пронзала колющая боль, он приземлился на трясущиеся колени. Тотчас, сильные руки подхватили парня и помогли встать. – Ты как? – осведомился Грейвз. – Я... я... ч-что это б-было? – заикаясь выдавил тот. – Мы только что трансгрессировали. – Транс... чего? – Бэрбоун был полностью сбит с толку. – Я волшебник, Криденс. – Вы волшебник. – тупо повторил юноша, пытаясь переварить услышанное. – Твои часы. – Персиваль достал из внутреннего кармана ни что иное, как настоящую волшебную палочку. По крайней мере, при упоминании таковых в сказках, Криденс всегда представлял нечто похожее. – Репаро! На глазах у изумлённого Бэрбоуна трещина часах затянулась точно так же, как его раны несколько минут назад. Значит, не галлюцинация. Персиваль действительно его вылечил. Он правда волшебник. Грейвз выжидательно смотрел на него, пока Криденс переводил взгляд со своих рук на часы, и обратно. – Вы научите меня? – наконец, с придыханием, вымолвил он. – Ты не обучаем. – тяжело вздохнул маг. – Крайне редко метка волшебника совпадает со знаком номэджи. Но обещаю, – он приблизился, сперва едва ли ощутимо, почти невесомо, касаясь рукой щеки Криденса, от чего тот потянулся навстречу, опуская веки, покорно позволяя притянуть себя ближе, чувствуя пальцы Персиваля уже на своих волосах. Тот аккуратно перебирал их, наблюдая, как юноша трепещет в его руках, подобно маленькой бабочке. – Криденс, обещаю... Клянусь, я не позволю никому тебя обидеть. Никогда. Оставляя на его губах тонкий след, прикасаясь к ним всего лишь на мгновение, Грейвз поймал сорвавшийся с них выдох: лихорадочный, нервный, торопливый. – Тише, тише... Всё хорошо. На несколько секунд юноша замер, после осторожно опустив голову на плечо Персиваля. Похоже, лучшее лекарство преподнесла ему не магия. Судьба.