Маленькое желание

Джек Фрост не спит. Он просто не может спать хотя бы потому, что он не человек. Но он иногда дремлет, пребывает на границе реальности и полного отключения сознания, того, что люди называют страной грёз. Джеймс Беннет это знает. Прекрасно знает, осознаёт, что, стоит раздаться малейшему шороху, хранитель сразу сойдёт с небес на землю, прерывая столь редкий и заслуженный отдых. Но он не может, просто не может сопротивляться своим желаниям. Он уже привык, что, когда он просыпается посреди ночи, Джек лежит рядом, на спине или свернувшись калачиком – и умиротворённо сопит, пребывая в сладкой дрёме. Мальчик любит такие моменты. Он просто лежит рядом и любуется другим, иным Джеком. Любуется белоснежными, словно припорошенными инеем волосами; светлой, гладкой кожей – кажется, что на ощупь она как шёлк. Любуется тонкими, обескровленными, чуть обветренными губами; длинными светлыми ресницами, что иногда подрагивают… Хрупкими, но при этом наверняка невероятно сильными запястьями с длинными, изящными пальцами… Худой, изящной фигурой, а когда по случайности закоченелый свитер соскальзывает с плеч духа, можно увидеть острые выпирающие ключицы. Любуется улыбкой, которую редко когда может увидеть. Джек красив, он светится молодостью, самим счастьем. Он притягателен. Джейми это понимает. В свои четырнадцать он понимает много того, чего не понимает сам хранитель; а ещё мальчик слишком хорошо понимает самого себя и свои желания. Маленькое желание, такое простое. Протянуть руку, коснуться холодного лица … Ощутить подушечками пальцев гладкую кожу, коснуться губ… Притянуть к себе, обнять… И не отпускать. Чтобы повелитель холода всегда был рядом, всегда… И не только как друг. Джек не позволит. Если хранитель будет в сознании, он не позволит. Наблюдающий ребёнок был в этом уверен, когда-то Фрост упоминал, что ему около трёхсот лет. Семнадцатый век – к связям подобного рода наверняка относились с презрением и брезгливостью, и маленький Беннет это понимал: ему самому становилось неприятно от одной только мысли, что двое мужчин могут быть вместе. И Джек наверняка был воспитан так же. Хранитель не позволял даже обнимать себя. С усмешкой говорил, что мальчик простудится… А Джейми был не прочь простудиться, если бы смог прижаться к парню с посохом и долго не отпускать. Как тогда, после победы над Кромешником. Если бы сам повелитель холода ещё раз обнял его… Он так близко… И он неприкосновенен. Почувствует же, проснётся, может, отругает… Но попытка не пытка, правда ведь? Джейми мало из ночи в ночь наблюдать за другом. Хотя, хозяин комнаты и не был уверен, можно ли ему так называть хранителя. Сначала Джек был добр, весел, ласков… Заботлив, нежен… А потом в его голове словно щёлкнул переключатель. Он стал отстранённым, замкнутым, часто был печален, и словно специально вёл себя так – чтобы подросток разочаровался в нём, чтобы начал – нет, не бояться – игнорировать, чтобы не привязывался… Что ж, если таков был план парня с посохом, он провалился. Джейми взволнованно вздыхает, тихо, еле слышно, и тёплая рука осторожно касается мраморного лица, легко, невесомо, чтобы дремлющий не проснулся. Тонкие веки чуть дрожат, но спящий лишь глубоко дышит, и человеческие пальцы аккуратно касаются торчащего из белоснежной шевелюры уха, заправляя непослушную прядь, скользят по бледным скулам… Нежно дотрагиваются до тонких губ, чуть обветренных, но мягких... Мальчик осторожно подается вперед, подползая к хранителю, склоняется над неподвижным телом… Предательски скрипит кровать, и голубые глаза распахиваются, непонимающе глядя на замершего всего в нескольких сантиметрах подростка, и постепенно растерянность сменяется ледяной строгостью и осуждением. - Джейми… - Хоть голос хранителя и ровный, в нем чувствуется сталь, и мальчик отползает, испугавшись. Не успевает убрать руку, и ее перехватывает ледяная ладонь, с силой сжимая и не позволяя ребенку отстраниться. - Я… Я больше не буду, правда! Дж… Джек, не злись, пожалуйста, такого, правда, больше не повторится… - быстро залепетал хозяин комнаты, чувствуя, как пальцы ладони холодеют, а в комнате, кажется, становится морозно. - Я… Правда… Больше к тебе не прикоснусь. Не уходи, пожалуйста, Джек! - чуть тише добавляет Джейми, зажмуриваясь, и отчего-то хочется плакать. В комнате становится не так холодно, мальчик открывает глаза, и видит, как теплеют голубые глаза. Улыбка. Та самая улыбка, та, которую видел маленький Беннет, когда только познакомился с хранителем веселья. Длинные пальцы осторожно перехватывают теплое запястье, и холодные губы нежно касаются ладони, так осторожно, по-человечески… - Глупый ты, Джеймс Беннет. Трехсотлетний подросток неловко подползает к замершему мальчику, медля, пытаясь, кажется, перебороть себя, и тот радостно вздыхает, что-то для себя осознавая. Человеческие пальцы переплетаются с мраморными, а мягкие, теплые губы неспешно соединяются с сухими и обветренными, всего на секунду - мальчик вздрагивает, чуть отстраняясь, и Фрост медленно кладет его ладони себе на шею. Вновь подается вперед, виновато улыбаясь, мягко целует, скользя рукой по худым бокам, приобнимает за талию… Человеческая рука зарывается в белоснежные волосы, карие и голубые глаза встречаются, но Джейми смущенно отводит взгляд, вовсе зажмуриваясь. Ноги переплетаются, Джек прижимается всем телом к ребенку, словно пытаясь получить все то тепло, что он способен дать, и, легко оттолкнув темноволосую голову, шепчет: - Прости меня. Прости, Джейми. А тот лишь печально улыбается, едва заметно кивая, и счастливо кладет голову на изящное плечо, согревая ледяную кожу своим дыханием. Молчит, но потом тихо, почти касаясь губами острого уха, шепчет: - Джек, я… Я должен… - Не надо, - вздыхает дух, осторожно целуя плечо в тонкой пижамной рубашке. - Я знаю. Я понимаю. Это… Противоестественно, но я понимаю. Я сам люблю тебя. Правда. - Тихий шепот убаюкивает, и мальчик сворачивается калачиком в долгожданных объятиях, закрывая глаза, и последние слова он слышит уже в полудреме. И про себя отвечает, что тоже, тоже любит, но всего лишь сильнее вцепляется в синюю толстовку…