Каменные цветы

      Иногда мне хочется стукнуть Арсения кулаком по голове. Стереть это дебильно-счастливое выражение с его лица, когда он смотрит из иллюминатора самолета на мерцающие огни ночного Петербурга. Но есть что-то детское в его глазах и улыбке в этот момент. Что-то, что заставляет меня сменить гнев на милость и на секунду простить ему эту любовь. Только на секунду. Наверно, это так странно, ревновать человека к городу. Когда встает вопрос о чувствах, я бессилен.       Его маленький северный рай. Место, которое у меня лично вызывает ассоциации с чем-то холодным и серым. Не знаю, как ему удаётся уговаривать меня возвращаться сюда. Каждый раз.       Мы кружим над городом уже добрых полчаса. Неблагоприятные погодные условия для посадки. Капитан в который раз просит сохранять спокойствие, оставаться на местах и не расстёгивать ремень безопасности. В ответ на моё недовольное цоканье, Арс некрепко сжимает мою ладонь. Непозволительный жест. Мы же на людях, а люди педиков не жалуют. Пытаюсь одернуть руку, но он не позволяет. Арсений не слишком уж осторожничает. Честно, не могу сказать, бесит это меня или наоборот нравится.       Проходит ещё часа два, прежде чем самолету удаётся совершить посадку. Я был искренне рад покинуть стены аэропорта.       — Питер — встречай!       И Питер встречает нас ледяным ветром и мерзкой изморосью. Эти фразочки, которые выдает мозг Арсения, зачастую совершенно невпопад, сводят с ума. Такое впечатление, что у него в голове рандомайзер. Арс подставляет лицо навстречу едва заметным, но таким противным, знаете, каплям. Я только сильнее кутаюсь в капюшон.       — Вон такси, шевели булками.       — Давай прогуляемся?       Прогуляемся?! Он серьезно что ли? С чемоданами, в ебаный дождь. До отеля пешком минут сорок. Охерительная прогулочка намечается. Но он так смотрит. Мы не были в Питере почти полгода. Ему это просто необходимо. И я сдаюсь. Колесики чемодана постоянно за что-то цепляются, приходится останавливаться по сто пятьсот раз и поправлять завалившуюся тридцати килограммовую ношу. Ветер злой и колючий. Не спасает ни толстовка, ни присутствие любимого человека. Но я упрямо молчу, иногда улыбаясь в ответ на довольные взгляды Арсения в те моменты, когда он вспоминает, что я все еще плетусь сзади. Терплю.       Чтобы окончательно не скиснуть, напеваю про себя детские песенки. Есть у меня такая привычка. В детстве мама часто пела, и я это неизбежно перенял. Но Арс идет передо мной, виляя задницей, постоянно сбивая с нужного лада.       Что мне снег,       Что мне зной,       Что мне дождик проливной,       Когда мой пидорок со мной...       Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля...       Похоже я слишком увлекся этой незамысловатой песенкой в своей голове. Арс, кажется, задал какой-то вопрос, остановился и теперь выжидающе поглядывал на меня. Со мной так часто бывает. Ухожу в свои мысли, не замечая, что вокруг творится. И каждый раз ситуация напоминает мне русскую рулетку. Когда наобум выбираешь какой-нибудь нейтральный ответ. Но в этот раз что-то пошло не так, как обычно.       — Что ты только что пропел?       Блять, это было вслух, да?       Он смеется, я несомненно подхватываю, а у самого земля из под ног уходит. Мы вместе уже года два, но некоторые вещи со временем не меняются. И я продолжаю ловить легкое головокружение, когда наступают те самые моменты. Ну, знаете... Те самые.       Мы продолжаем идти. Теперь уже и Арс напевает. И хихикает. Как маленький, честное слово. Невольно ухватываюсь за это его настроение. И серый Питер уже не так сильно бесит.       Вот дождь вроде совсем незаметный, моросящий, а промокли мы насквозь. Арс отправил меня в номер, а сам остался возиться с регистрацией. Подобравшись к лифту, я чуть ли не носом уткнулся в табличку «Приносим свои извинения! Лифт не работает.» Вот же хитрый жучара! Ему просто не хотелось тащить наш чемодан по лестнице, уж я-то знаю.       Пока я допер грёбаный чемодан до восьмого (!!!) этажа, заебался в край. Охерительные выходные! Питер, ненавижу тебя. Мокрый, уставший и злой я зашел в номер. Проклятые вещи бросил у двери. Сказать, что настроение паршивое, — значит ничего не сказать.       Стянув с себя мокрую одежду, я пошел в душ. Иначе бы я не согрелся. Хрен знает, сколько еще Арс будет болтать со всеми подряд на ресепшине. Его грёбаное природное обаяние и тяга к общению со всем, что способно издавать звуки, иногда добивает. Я просто не понимаю, зачем это все. Зачем спрашивать мимо проходящих людей в магазине идёт ли ему эта рубашка, когда и так прекрасно видно, что сидит она идеально? Для чего этот лишенный смысла утомительный диалог с проводницей в поезде? А зачем, скажите мне, успокаивать плачущую девчушку в гипермаркете, когда вокруг и так целая толпа, готовых помочь? Я совсем не против помощи, нет. Просто люди узнают Попова, и вот тогда начинается самый треш. Сплошные селфи, туча вопросов, о и Шастун тоже оказывается здесь, а можно фотоавтографсфоткайменяраспишисьнамоейфутболкеакогдановыевыпускиимпровизациисукаааа.       Встаю под горячие струи, и душевая тут же наполняется паром. Фууух.... Тепло. Хочется поскорее смыть с себя Питерский дождь. Как будто это по его вине у меня испорченное настроение.       — Шаст, ты тут?       Рандомайзер работает без перебоев. Где мне, блять, ещё быть? Вода шумит, одежда в коридоре валяется. Арс не церемонится, заходит без стука. Его вообще в этой жизни ничего не тормозит. Это мы уже давно выяснили.       — Как видишь, — не то чтобы я обиделся. Повторюсь, настроения нет.       Арс раздевается, залезает ко мне в душ. Мы уже давно вместе, и не кидаемся в объятия в страстном порыве, когда видим друг друга голыми.       — Откуда синяк? — Арс проводит рукой по моему бедру, где уже красовалась огромная синяя гематома.       — Лифт не работал, пёр чемодан по лестнице, — отмахнулся, синяки для меня это норма, — Видимо стукнулся.       Арс что-то невнятное мычит в ответ. Не решается говорить Антону, что напротив был еще один лифт. Исправный. Старался всё-таки парень. Вместо этого, Арсений просто обнимает любимого человека со спины. Утыкается в родную шею, легко касается губами родинки на плече.       — Спасибо, — шепот Попова утопает в шуме воды. Он прекрасно знает, что Шаст терпеть не может Петербург. Но все равно соглашается возвращаться сюда. Каждый раз.