And remember me...

«Помни меня…» Каждый день перед сном она проговаривала у себя в голове эти слова. Представляла, как на её пороге возникает Снарт, растягивая гласные, и прощается в своей обычной манере, словно скоро они увидятся снова. Сара никогда не возвращалась в его комнату, где всё было пропитано запахом бывшего жильца. Она знала, что на заправленной кровати до сих пор лежит колода карт, оставленная им в тот самый день. А в гардеробе надёжно спрятана любимая синяя куртка — та самая, которая грела Сару, когда она думала, что замёрзнет до смерти. Снарт всегда прятал дорогие вещи от чужих глаз: свою историю, семью и даже такие мелочи, как старая пуля, которая напоминала о провальном деле. Он не делился ни с кем, кроме Сары — неожиданно, но так волнительно, будто доверяя ей часть своей души. Она никогда не произносила его имя вслух, никогда не позволяла кому-либо напомнить, что он мёртв. Сара сама не понимала, почему не хочет просто отпустить. Надеялась, что всё ещё можно вернуть; что Снарт вот-вот зайдёт в её дверь, молча предлагая сыграть в карты. «Зачем ты надеялась на это?» Стоило забыть, как страшный сон; отпустить те воспоминания, чтобы они утонули вместе с тяжким грузом с плеч Сары. Прекратить думать, что могло бы быть. Но слишком поздно о чём-либо жалеть — теперь можно только смотреть в глаза собственному страху. В глаза Леонарда Снарта, которые, словно зеркало, отражают напуганное лицо Сары. Сара Лэнс — девушка, восставшая из мёртвых; потерявшая всех, кого когда-либо любила; забравшая собственными руками множество жизней. И, чёрт возьми, она напугана. Напугана видеть перед собой то, что месяцами прорисовывала в своей голове, надеясь, что Снарт вернётся. «Довольна?» — с горечью думает Сара, сканируя лицо Леонарда. Такое привычное лицо, словно и не было этих мучительных месяцев, в течении которых морально терзалась канарейка, сваливая вину на себя. Пронзительный взгляд голубых глаз — такой родной, что в груди все сжимается. И тепло, исходящее от тела Снарта, доказывающее, что, вот он, живой. Сара была уверена, что перед ней глюк сознания, созданный её собственным разумом, но разве может он быть таким настоящим? Это не игра воображения. Не теперь. — Этого не может быть… — тихо, почти незаметно, шепчет она. Снарт хмурится, но не опускает пушку, направленную на Сару. Он изучает — нагло, без разрешения, будто это доставляет ему удовольствие. Наблюдает за реакцией своей жертвы, гипнотизирует, ждёт действий. Для него это очередная игра, которую он так любит — он всегда побеждал в них, как и сейчас. — Не припомню, чтобы мы встречались раньше, птичка, — говорит Снарт, будто разом прочитав все мысли в голове Сары. Они стоят на старой парковке — вокруг ни единой души, словно все растворились в ночной мгле. Единственный источник света — тусклые фонари, которые едва освещают силуэт Леонарда. Но их достаточно, чтобы увидеть заинтересованность на лице вора. — Чего ты ждёшь? — шипит Сара. — Давай, убей меня. У тебя нет таких проблем с убийствами, как у меня, верно? — Так не терпится умереть? Снарт медлит, будто бы обдумывая предложение, и чуть приподнимает подборок с загадочной ухмылкой. А затем просто опускает пушку. — Что ты делаешь? — поражённо спрашивает Сара. В тусклом свете практически невозможно рассмотреть, что таится в глазах Холода. — Разве я спрашивал твоё разрешение? — разворачивается, не страшась получить удар в спину, и делает пару шагов в темноту, — Увидимся, птичка. Сара чувствует, как напрягается её тело: едва сдерживается, чтобы не остановить его. Вырубить, забрать на корабль — что угодно. Лишь бы не терять снова. Только не сейчас, когда он едва вернулся. Но он уходит. Снова.