Путь-дорога

      Шаг.       Утопающие где-то наверху фонари тускло освещают пустую дорогу.       Шаг.       Беспощадно мерзнут уши. Сегодня он опять не стал надевать шапку решив, что управится быстро. И так каждый раз.       Шаг.       Впереди, сзади и по обе стороны — пустота. Снизу по дороге стелятся отпечатки. Они разные.       Первые были его собственные. Вторые были тут до него. Были как будто всегда, с того самого момента, как появилась первая плёнка снега и можно было шагать. Он упорно, с предельной осторожностью и напряженностью, идёт точь в точь по тем вторым — чужим следам. Они меньше его размера ботинок и он их затаптывает, стирает, превращает только в свои.       Шаг. Шаг. Шаг.       Это началось где-то в середине ноября, когда снег лежал уже неделю. Не таял, рос, заполонял мир своим бесконечным падением. Увидеть на нём маленькие чужие шаги было настолько же нормальным, как вдохнуть морозный воздух и выдохнуть пар.       Шаг.       На второй снежный день второй снежной недели он опять обратил на них внимание. Подумал, что никогда не видел тут людей и пошёл дальше. На третий день второй недели людей всё еще не было. На четвертый тоже. Пятый, шестой… Но отпечатки не исчезали.       Шаг. Шаг.       Каждый раз в одну сторону, ровно по центру, начинаясь от первого восточного фонаря и заканчиваясь где-то вдалеке. Но каждый раз он сбивался.       То небольшой ветерок запорошит следы, то этот ветерок превратится в яростного ветрюгу и собьёт его с ног. Иногда начинали мерцать фонари, отвлекая его, сбивая с толку, заставляя обернуться вверх. Иногда они гасли, чтобы напугать его. Раз пять им это удавалось. Раз десять мимо, совсем близко, пролетали птицы. Бесчисленное множество раз что-то хрустело, каркало, завывало в беспросветной зимней тишине. Он уже не обращал внимания на посторонние звуки. Теперь существовал только скрип снега под ногами.       Шаг.       Он считает следы, которые стирает и заменяет на свои. Сегодня рекорд — тысяча шестьсот тридцать два. Даже думать не хочется, как эта короткая аллея из фонарей растянулась на столько метров вопреки своему нормальному размеру. Уши уже буквально отваливаются, но он не позволяет себе высунуть руки из карманов, распрямиться, натянуть капюшон. Стоит пошевелиться как-то не так и маленькие следы непременно исчезнут, испугаются, и ему придется возвращаться домой ни с чем. Стоит просто отвести взгляд от следов впереди… И так было каждый раз. Но не сегодня.       Шаг. Шаг.       Он идёт и сам недоумевает ситуации, в которой оказался. Слишком холодно. Вот стёрт один маленький след. Вот ещё и ещё. Бесконечное, бессмысленное занятие, но он же все еще идет? Куда — сам не знает. Зачем? Тем более.       Шаг. Шаг. Шаг.       Глаза слипаются, но нельзя из закрывать — следы убегут. Они умеют.       Шаг. Шаг. Шаг…       Уже, наверное, больше двух тысяч? Упёртый баран. Веки тяжелеют. Он старается их удержать открытыми, но не выходит. Холодно.       Шаг. Шаг. Шаг….       Он почти уснул, но шагает прямо. Раньше он бы влетел в дерево, в забор, в ларёк. Вышел на проезжую часть, в конце то концов! Чужие отпечатки всегда требуют трепетной внимательности, но не сегодня. Аллея ведет его, не отпускает. Маленькие следы стали его тропинкой. Захочет — не сможет сойти с пути, да ему и не важно всё это. Лишь бы снова уши почувствовать, а то очень уж холодно…       Шаг.       .       .       .       Он спохватывается, вздрагивает, открывает глаза. Уснул! На ходу! Да в такой мороз! Чертыхается, прыгает чтобы согреться, озирается вокруг и ошарашенно замирает, глядя прямо на свой подъезд. Счастливый, искренний детский смех вырывается из него, заполняет зимнюю ночь. Продолжая хохотать, он натягивает капюшон, трет ладони, согреваясь, и заходит на лестничную площадку.       Сзади, на снегу перед домом, остаются маленькие отпечатки. Не затоптанные большими ботинками, они разворачиваются и исчезают в направлении аллеи.       Шаг, шаг, шаг…