Урборос

      Мёртвый город, возведенный на костях. Полуистлевшее кладбище искалеченных и проклятых душ. Кто-нибудь когда-нибудь мог помыслить о чём-то подобном? А теперь уже всем всё равно. Они танцуют и поют, убивают и продают, разрушают и умирают, и делают это в добровольном забвении голубого сияния Зидрата, возникшего, будто путеводный огонёк во тьме в момент бесконечного падения. Вот только это не спасительный свет маяка посреди бушующего шторма. Всего лишь отвратительно-хитроумный нарост удильщика, плывучего в ледяной бездне подобно Харону.       А потом всё стало хуже. Король умер. Да здравствует король!        Кровавое царство смерти, раздираемое безответственными детьми Ларго, постепенно поглощал хаос. Вот только мало кого это волновало, потому что забвение подарило им безразличие не только к боли, но и к жизни. Осталось подождать совсем чуть-чуть, а потом можно будет открыть канистру, смочить тела и бросить спичку.       Хотелось бы ненавидеть таких, как Эмбер Свит — ходячих мертвецов, бездушных и отвратительных ровно на столько, на сколько идеально же выделанных на операционном столе, но тогда пришлось бы возненавидеть большую часть мира, а этого Стервятник позволить себе не мог. Ему и без того стоило больших трудов возвести вокруг себя собственный мир эмпирического декаданса, чьи границы проходили там, где он сам считал нужным их провести, а сейчас балансировать на неустойчивом канате мироздания становилось ещё тяжелей.       А ещё ему было ужасно скучно.       В кои-то веки кладбище — настоящее кладбище, опоясывающее город, словно вечно голодная анаконда — стало напоминать место упокоения. Кладбищенских патрулей постепенно становилось всё меньше и меньше. Не чёрные торговцы стали сейчас главной проблемой. Город пожирал сам себя и в отчаянной агонии пытался с собой же бороться. Над тусклым антиутопическим небом распростёрлась тень Урбороса.       А потом он увидел призрак оперы. Оперы, чьи отголоски слышались и по сей день. Крошечная и неуместная фигурка на шахматной доске, в партии, составленной на предательстве, возмездии и смерти. Такой она ему запомнилась три года назад. Но сейчас показалось, будто минули десятилетия. Шайло Уоллес — затворница, беглянка, напуганная девочка, исчезнувшая наследница — неподвижно стояла у дверей склепа своей матери. Почти сливаясь с густыми надгробными тенями, девушка казалась вполне закономерной частью кладбищенской панорамы. И она не только не вздрогнула, когда Стервятник проронил изумлённое «дитя», но даже не обернулась. К собственному удивлению, голос расхитителя могил Шайло запомнила слишком хорошо. А ещё, кроме этого мертвенно бледного торговца забвением никто не называл её так. Особенно теперь, когда этот оборот казался совсем неуместным.       «Нет, этого не может быть…»       «Лекарство двадцать первого века…»       Кажется, это был именно тот момент, когда внутри неё что-то с тихим хрустом надломилось. В тот момент остатки детства неуловимой сизой струйкой дыма начали медленно отдалятся от неё. Шайло, взращённая под неутомимым отцовским надзором, грезила звёздами и далёкими мирами, мечтала стать свободной, хотела петь и во всем этом детском эскапизме она не могла подозревать, каков мир на самом деле. Последняя её фантазия умерла там, куда она более всего хотела попасть. — Дежавю, — тихо промолвила Шайло.       Она по-прежнему неотрывно смотрела на двери семейного склепа. Когда-то она находила здесь успокоение, приют своим по-подростковому простым обидам и желаниям. Она приходила к матери, которой здесь не было. Каждый в этом городе был по-своему безумен. Нейтан Уоллес был не исключением. Эта странная новая традиция постапокалиптического реквиема — держать своих мертвецов так близко от себя, чтобы ни тлен, ни расхитители могил не смогли до них добраться, держать под стеклом, словно часть коллекции из высушенных насекомых. Вот только Шайло отлично помнила, каково это вгонять иглу в жука. — Интересно, там ли она?       Стервятник не сразу понял, когда она заговорила, и не сразу сообразил, кого девушка имела в виду. Внезапно для себя и, пожалуй, впервые за очень долгое время он ощутил, на сколько же промозглыми бывают кладбищенские ночи. Присев на массивную бетонную плиту, чья поверхность несла на себе следы застарелых облав, расхититель могил пристально оглядел пришелицу. И как он вообще смог её узнать? — Тебе идёт, — кивнул он, усмехнувшись.       Впрочем, этот непринуждённый жест Шайло и не заметила. Пожираемая собственными размышлениями, будто заторможенная, она медленно обернулась. О чём он? Её рука непроизвольно потянулась к голове. «Ах да, волосы…» — она коснулась коротких чёрных прядей, едва прикрывавших мочки ушей. Болезнь Шайло умерла вместе с её создателем. Те разноцветные парики, что когда-то покоились в комнате на её комоде отнюдь не были данью одержимости искусственной модой. И снова Шайло вспомнила отца. Она давно перестала его в чём-либо винить. Не сразу, но ей пришло понимание, и ничего другого, кроме благодарности, девушка к нему не испытывала. Ну, и ещё, может быть, сожаление.       В глазах предательски защипало. Но для слёз времени не было. Поток воспоминаний прервался пронзительным рёвом тревожных сирен. Их не слышали уже давно, с тех пор, как Смерть ступила на пажити за урожаем в первый раз. В городе что-то происходило. Снова. Жуткий вой Иерихонских труб, он был предсказателем не худшим, чем Нострадамус. — Неудачное же время ты выбрала, чтобы вернуться, — пробормотал Стервятник.       Он чем-то походил на старого могильного ворона. Так и сидел на плите, даже не думая встать и куда-то бежать. Кладбища уже никому не нужны. — Так сейчас везде, — ответила Шайло, глянув на ржавое зарево вдалеке — оно отражалось в плотных, низких тучах, что зловеще скалились беснующейся внизу преисподней. —Куда бы я ни шла, кругом ничего, кроме озверевших анархистов, крови и огня. — И поэтому Алису снова потянуло в Страну Чудес?       А ещё он улыбался, и если Шайло была Алисой, то кем был Стервятник? Чеширским котом, Шляпником или Синей гусеницей? Яснее всего сейчас был один лишь образ Красной королевы — она имела омерзительный облик химеры о трех головах. — Я просто… — Шайло запнулась.       Между бровями девушки залегла морщинка. С чего бы ей вообще говорить с ним? Каждый раз, оглядываясь назад, к временам её собственного падения, она видела лишь знакомые лица незнакомцев. Единый хор голосов создавал удивительный дуэт молчаливых недомолвок и бесконечных пустых разговоров. И чем был хуже тот, кто сейчас сидел перед ней? Бледный лис с вечной трикстерской усмешкой, от которой тянуло и безумием и разумом. Каждый раз, встречая Стервятника, Шайло не могла избавиться от едкого ощущения участия. Как будто бы этому человеку было дело до всего, что происходит вокруг, и одновременно глубоко на всё наплевать. И всё же, отчего-то Шайло отчаянно захотелось ему поверить. — Кто же ты такой? — размеренным тоном спросила девушка.       Это был даже не вопрос — очередная спутанная мысль, незаметно проскользнувшая наружу. И тем не менее, она застала Стервятника врасплох. — Расхититель могил, видимо? — стараясь не выдавать замешательства, уклончиво ответил мужчина. — Я не о том, — пробормотала Шайло. — Мне интересно, что у тебя внутри.       Или же стоило лучше спросить, как он умудряется сохранять непринуждённую ухмылку беспечного повесы, ловко лавируя в потоке гниющих тел живых и мёртвых? И как ещё не спятил в этом безупречном аду? Или всё же спятил?       А как насчёт самой Шайло? Не стоило ожидать, что взгляд её когда-то широко открытых глаз останется прежним. О том, что с ней происходило в последние годы, Стервятник мог только догадываться. Шайло Уоллес была одиноким воспоминанием, одним из отголосков Оперы, о котором вскоре позабыли даже кровные наследники мёртвого бога. Бледная кожа, короткие волосы, несоразмерно большая куртка и поношенные джинсы. Она сошла бы за мальчишку, если бы не лицо и руки. — Как у всех: кишки и почки, — прерывисто усмехнулся Стервятник, упрямо продолжая разглядывать собеседницу. Не нужно было быть гением, чтобы понять вопрос. - Ну, может только с той разницей, что они мои собственные. — Ну разумеется, — несколько разочаровано ответила девушка.       Разговорчивое молчание. — А что ты хочешь услышать?       Или вернее, что он мог сказать? — Сама не знаю, — будто изнывая от мигрени, она покачала головой и отвернулась.       Наверно, ей давно стоило перестать заниматься этими бесполезными поисками ответов, ведь все они вели в один и тот же тупик. Но Шайло упорно продолжала анализировать застарелую головоломку. Не хватало деталей. Отсюда и все эти теории, одна безумнее другой. — Я всё думаю, — вновь заговорила она. — Как же это ты так умудрялся каждый раз оказываться поблизости?       Мир всегда был бесстрастным и жестоким чудовищем. Не важно, в каком облике он являлся людям, он всегда старался прожевать и перемолоть в ничто всё, чего касалась его когтистая рука. Да, верно. Взгляд Шайло нынче не был ставнями, распахнутыми настежь в ожидании рассвета. Но всё же не походил он и на кривой сглаз мертвецов, что наполняли город агонизирующими стенаниями так, словно ад и вправду опустился на Землю. Бездна всматривалась в девочку до тех пор, пока девушка, отринув сомнения и ужас, не смогла разглядеть в ней ответ. Стервятник хорошо знал это чувство. И он не мог не улыбнуться.       А она всё продолжала: — … ты увёл меня у Ларго, рассказал о Мэг и ещё тогда, в Опере… — Дитя, — нараспев протянул расхититель могил, жестом призывая девушку сбавить обороты. Теперь это слово казалось неуместным и ему, — ты говоришь так, будто бы я какой-то Серый Кардинал. Ты слишком много думаешь, и как ты верно подметила, я просто оказывался в нужном месте в нужное время. Не более.       В этот момент Стервятник удивился самому себе. Воистину фортуна всегда была к нему неравнодушна, однако при этом ей доставляло какое-то больное удовольствие спутывать концы разных нитей в диковинную картинку из совпадений и противоречий. — К тому же, — продолжил он, — разве то, что ты узнала, помогло тебе или Мэг?       Криво ухмыльнувшись, Шайло протяжно вздохнула. Всё верно. Мэг, Ротти Ларго, отец, мать — все мертвы. Одна теория безумнее другой.       А ещё ей было ужасно одиноко. — Ты задавала вопросы, — ворон встрепенулся, тряхнув разноцветным оперением, — теперь моя очередь. — Стервятник подался вперёд и теперь мог чуть явственнее рассмотреть её чёрные посуровевшие глаза, — почему ты вернулась? — Потому что я хочу увидеть картину прошлого целиком, — ответила девушка. — И всё? — Мне это важно.       Сколько Стервятник себя помнил, он никогда не упускал возможностей, которые подбрасывала жизнь. Да, потом он мог сожалеть и спрашивать себя, зачем полез в очередную авантюру, но он привык считать, что всё, что ни делается, то к лучшему. Особенно теперь, когда новорождённые кровавые идолы требовали от своих адептов всё новых жертв. Так и зачем сомневаться? Дитя жаждет вскрыть застарелые язвы — это сулит беду. Но вот кому именно—другой вопрос.       Она пришла из ниоткуда, прямо как когда-то появился он сам. Стервятник не верил в судьбу, но обожал её испытывать. Соскочив со своего насеста, расхититель могил в щегольском реверансе шагнул к Шайло и застыл с протянутой рукой и лукавой усмешкой. — В таком случае просто следуй за мной.