Замечательные идеи

"Слушай, - говорю я пропадающему в Иафахе Шурфу, - у меня появилась замечательная идея насчет того, чем мы с тобой сегодня займемся". Шурф опять занят какой-то государственной бурдой первостепенной важности: переписывает Кодекс или учит Младших Магистров уму-разуму. А впрочем, кто его знает, может быть он сочиняет стихи, прячась в Иафахе. Чем бы он ни был там занят, факт остается фактом: сэр Лонли-Локли прячется за закрытыми дверями резиденции своего Ордена. Жаловаться на редкие встречи с другом я не могу: мы с ним, все-таки, то и дело пересекаемся в этом мире или в гостях у Франка. А Ехо тем временем наводняется сплетнями о Великом и Ужасном. Никогда не любил это дело, но слушать, что говорят в столице о Шурфе, мне в последнее время даже нравится. Мы с коллегами собираем самые нелепые истории о нашем единственном и неповторимом Великом Магистре, пересказываем их Курушу и надеемся когда-нибудь потом издать сборник. Вот что значит отсутствие угрозы разрушения Мира, ни одного мятежного магистра за целый год и тошнотворный порядок во всем Соединенном Королевстве! В любом случае, чем бы он там не был сейчас занят, его голос звучит устало и в то же время безмятежно. Готов спорить, Шурф даже не отвлекся от своих дел, когда я послал ему зов. "Удиви меня", - отвечает он мне. Я, в общем-то, в курсе, что после стольких лет нашего знакомства и моей недавней одержимости ботаникой Шурфа уже ничем не проймешь, но его ровный голос все равно не дает мне покоя. Поэтому я шагаю к нему в кабинет Темным путем и тут же задеваю угол огромного письменного стола, за которым - странно - никто не сидит. Кабинет Шурфа пуст. В моей голове раздается его голос. Не сказать, что встревоженный - скорее озадаченный: "Макс? Крыша". Шагаю на крышу Мохнатого дома, потому что мне кажется, что это единственная крыша в Ехо, на которой бывают местные жители. Никого. "Крыша чего?" - уточняю я. "Иафаха, разумеется, - отвечает мой друг. - Я же говорил, что сегодня весь день проведу в резиденции Ордена". В его голосе я слышу упрек: ты что, не слушал, Макс? И мне, конечно же, становится стыдно, но не потому, что я пропустил его слова мимо ушей - как раз это со мной редко случается. А просто такой уж я невозможный дурак, что не могу сложить два и два, не допустив при этом ошибки. И даже интуиция моя в таких случаях берет выходной. Шурф действительно находится на крыше Иафаха. Считается, что он сейчас на работе, но вид у него совершенно точно неподобающий: тюрбан отсутствует и волосы распущены, а лоохи помято - совсем чуть-чуть, но сам факт! Губы плотно сжаты: держат сигарету. Левая рука спрятана в кармане, а правая сжимает карандаш. Карандаш быстро-быстро скользит по разлинованной бумаге, которую Шурф то и дело прижимает ладонью к своей коленке. Выглядит вся эта конструкция жутко неудобной. Он не ждет, пока я задам логичный вопрос о том, чем это он тут занят. Уничтожает почти докуренную сигарету и говорит: - Я вчера сделал интересное открытие о себе: Безумный Рыбник исчезает. А сам строчит что-то тонким черным карандашиком, быстро-быстро, точно по линиям. Я не успеваю даже выдержать глубокомысленную паузу, не успеваю промычать "эээ?", даже осознать сказанное толком не выходит, а Шурф продолжает: - Его мысли стали тише, не такие навязчивые, не такие заметные. То же и с желаниями. А на его место я постепенно выталкиваю твоего хорошего знакомого, зануду Лонли-Локли. И знаешь, я уже кто-то третий. И я слышу голос этого зануды и подавляю его - точь-в-точь то, что я делал с Рыбником все эти годы. Я пребываю в каком-то странном состоянии оцепенения и восторга, а Шурф не перестает водить карандашом по бледной бумаге. И, не дождавшись комментария от меня, говорит: - Вероятность соскучиться по Безумному Рыбнику довольно ничтожна, но идея потерять его навсегда настолько меня ошеломила, что я решил перенести его на бумагу. Пока я его еще слышу. Понимаешь? Я наконец-то подхожу к нему близко-близко и кладу руки ему на плечи. Шурф задирает голову и смотрит на меня снизу вверх, зажмурив один глаз. Он настолько не он сейчас, что да, черт возьми, да, я отлично понимаю все то, о чем он мне сейчас рассказывает. Шурф уже давно не тот, кем был, и мне нравится думать, что это во многом моя заслуга. У меня самого все иначе: у меня - воспоминания о других прожитых мною жизнях, и разные версии меня как-то иначе располагаются внутри моей незадачливой головушки, не вытесняют друг друга, а вполне неплохо сосуществуют рядом, звучат тихо, иногда - вперемешку. Поэтому я не знаю, каково это - слушать, как какая-то часть тебя постепенно затихает, но вполне могу попытаться представить. У меня самого - десятки изданных на исторической родине книг. Самый надежный, на мой взгляд, способ сохранить воспоминания и не бояться после их потерять. Поэтому мне понятно желание Шурфа записывать, фиксировать, переносить неосязаемое на шершавую разлинованную бумагу. Поэтому я сажусь рядом с ним на крыше Иафаха и жду. Он на мгновение прикасается к моему плечу своей ладонью, то ли благодаря за то, что я здесь, то ли прося не мешать ему своими слишком громкими мыслями, то ли что-то еще - не знаю, он убирает руку с зажатым в пальцах карандашом прочь и продолжает царапать бумагу. Его левая рука по-прежнему спрятана в лоохи, и как-то очень неспешно до меня доходит, что вот в этот самый момент Шурф пытается пробраться в Щель между Мирами. - Лишаешь меня работы?! - в ужасе восклицаю я. - Не хочешь больше зависеть от моего настроения, хочешь пить чай чаще кофе? Доставать только те книжки, которые представляют для тебя интерес? Таскать травку и выпускать Рыбника на свободу? В этот момент Шурф вытаскивает из кармана свою руку с зажатым пучком пряных трав в кулаке. Смотрит на меня с осуждением. Говорит: - Макс, ну. Испепеляет траву и убирает руку обратно в карман. Пытается пробраться в иной мир за косяком, хочет - не знаю, чего он хочет, наверное, дать Рыбнику шанс, возможно, последний. Хочет, наверное, посмотреть на Мир так, как смотрел на него Рыбник. Запомнить каждую деталь и вот тогда-то уже отпустить. Принять произошедшие изменения и не цепляться за прошлое. Если мое проклятие это вытаскивать зонтики вместо необходимых вещей, то Шурф то и дело рвет траву в иных мирах и ничего другого протащить контрабандой в Ехо у него не выходит. Когда он в очередной раз запихивает руку в карман своего лоохи, я не выдерживаю и останавливаю его, а несколько минут спустя протягиваю ему дымящийся косяк. - Уверен? - спрашиваю я его. Шурф затягивается. Говорит: - Готов спорить, что бы ты там ни придумал на сегодняшний вечер, планам твоим сбыться не суждено. У Рыбника альтернативное представление о веселье. Пожимаю плечами: - Меня устраивает. До тех пор, пока он не пытается разрушить Мир. Никто, конечно, не собирается рушить мир. Я все жду, когда место Шурфа займет Рыбник, но ничего подобного не происходит. Шурф еще несколько минут записывает что-то в свою тетрадь, после чего ставит точку и смотрит на меня с чем-то вроде неодобрения во взгляде, хотя вряд ли посторонний человек был бы способен заметить разницу между неодобрением и равнодушием на его лице. Я просто знаю, что Шурф сейчас чем-то недоволен: интуиция и годы близкой дружбы. Спрашиваю: - Что случилось? - Ровным счетом ничего, - отвечает мой друг. - Я должен был догадаться, что это твое курево высвободит ту часть меня, которую я старательно пытаюсь запрятать подальше - что, при данных обстоятельствах, означает не Рыбника, как это было прежде, а того, кого мы привыкли называть сэром Лонли-Локли. Шурф приводит себя в порядок и вот он уже смахивает несуществующие пылинки с лоохи, и во всем, что он говорит, слышится старый добрый зануда Лонли-Локли. - Слушай, - говорю я ему, - у меня появилась замечательная идея! Пойдем, найдем Мелифаро. Он, должно быть, соскучился по такому тебе. - Сомневаюсь, что сэр Мелифаро... - Шурф! - перебиваю я. - Ты только представь выражение лица Мелифаро, когда ты начнешь быть прежним собой. Бесценно! Мы, вероятно, даже будем способны вывести его из себя. Не здорово ли? Ну, что скажешь? Шурф? Сэр Лонли-Локли не улыбается, не разыгрывает друзей, не впадает в детство, но мне он все-таки доверяет, за какой бы маской ни прятался. - Если ты действительно хочешь вывести сэра Мелифаро из себя, достань мне, пожалуйста, еще один косяк, - говорит Шурф тихо, голосом, отдаленно похожим на его обычный голос, будто действие травки закончилось, хотя я точно знаю, что это не так. По пути в Управление я старательно роюсь в кармане лоохи в поисках еще одной самокрутки для Шурфа. Возможно, думаю я, мы с Шурфом будем единственными, кто будет скучать по Безумному Рыбнику, когда тот навсегда растворится в небытие. И, пожалуй, только мне и будет не хватать Рыбника - ведь в последние годы лишь мне одному доводилось с ним взаимодействовать. За два перекрестка от Дома у Моста мне наконец удается вытащить из Щели между Мирами еще один косяк. Я отдаю Шурфу дымящуюся сигарету, и он, поднеся ее к губам, но не успев затянуться, спрашивает: - Что я должен буду делать, Макс? - Просто будь собой, - отвечаю я. - Знал бы ты, как сложно мне сейчас следовать этому простому, в сущности, указанию. И имей в виду, что так шутить - против моей натуры, по крайней мере, одной из ее составляющих. Эти твои курительные принадлежности как всегда непредсказуемы: я сейчас испытываю одновременное влияние своих "я" на свое сознание. Мы заходим в Дом у Моста. Я думаю о том, что Рыбнику бы понравилось то, что мы собираемся сделать. И надеюсь, что он наблюдает. И хочется верить, что Шурф, снова став самим собой, не захочет меня убить. Просто так, чтоб не повадно было. В Управлении Полного Порядка, как это ни странно, полный порядок, пустынно и тихо, все куда-то сбежали, окна и двери нараспашку, а Мелифаро, всеми покинутый, дремлет на своем посту. Прислоняюсь к дверному косяку и достаю из Щели между Мирами попкорн, сладкий и еще теплый. Шурф бросает на меня неодобрительный взгляд, такой специальный взгляд, чтобы сообщить мне, что все это ему ужас как не нравится, но отступать он не намерен - и вполне может перечислить причины, по которым он сразу же не послал меня в объятия мятежных магистров, когда я только предложил все это провернуть; но делать этого не будет по соображениям, до которых я вполне могу додуматься сам, если, конечно, потружусь пошевелить тем, что осталось у меня от мозгов. В это мгновение я с ужасающей ясностью могу различить в этом человеке присутствие всех трех персон: Рыбника, Зануды и дорогого моему сердцу Шурфа, который как будто бы закатывает глаза, видя, как я отправляю в рот горсть попкорна. Куруш, радость моя, внимает каждому произнесенному в кабинете шефа слову: и лекция о халатном отношении к работе в исполнении Лонли-Локли, и попытка застигнутого врасплох Мелифаро диагностировать у Великого Магистра безумие будут увековечены в истории. И, может быть, войдут в этот наш сборник страшилок и слухов о Великом и Ужасном. Когда так внезапно разбуженный Мелифаро все-таки приходит в себя от неожиданного возвращения зануды Лонли-Локли в его жизнь и находит время осмотреться, он замечает меня, валяющегося на полу в дверном проеме и давящегося от смеха. Но даже зная, что все это розыгрыш, Мелифаро не перестает вздрагивать, слушая речь Шурфа. - Дырку над вами в небе! До чего ты его довел, Макс? - вопрошает Мелифаро. А что я? Я ничего.