Драбблы по "The Elder Scrolls"

Савос Арен был легким, будто полуистлевшее тело драугра, но Маркурио чувствовал, что в его тонких костях и плоти, обветшавшей раньше, чем пришло время подлинной старости, таилась сила, непобедимая, могучая, как смерть, а внутри его разума жило безумие – едва различимое, но жестокое, как сам Скайрим, быть может – такое же, как у самого Шалидора. «Ты бывал в Лабиринтиане?» – едва слышным шепотом спрашивал Савос, но не слышал ответа, потому, что не слушал. За его кроваво-красными глазами пряталась тайна, казалось, тот хотел раскрыть ее, но боялся, и хранил в себе, будто сосуд с ядом. Оттого, верно, они и сошлись: Савос Арен хранил в себе тайну, а Маркурио еще с мальчишеских лет не оставлял в покое ни одну загадку до тех пор, пока не справлялся с ней: таково было начало их истории, и лишь это осталось важным после. Потому, что ни в первых объятиях, ни в поцелуях при мертвенно-ледяном свете магии, ни в одном из движений навстречу друг другу – среди них были и торопливые, и неспешные, ночь за ночью Савос научил Маркурио всему том, чего тот не успел узнать от немногих своих мужчин, раскрыл его, будто до поры запечатанное послание, сняв все печати цепкими пальцами и языком, поцелуями в лопатки и шею, прикосновениями, проникновениями, ласками – не было ничего более сокровенного, чем загадка и поиск разгадки к ней: врата плоти раскрывают путь к наслаждениям, но не к тайнам. Можно запустить руку в магический свет и почувствовать его кожей, но познается волшебство иначе. Каждую ночь, проведенную в спальне архимага, один и тот же дурной сон снился Маркурио: склонившись к Савосу Арену он целовал его в губы, но лицо того вдруг спадало, как искусно выкованная маска – с высохшей мумии драконьего жреца, обнажая почерневшую кожу и прогнившую плоть. Страшась этих снов, Маркурио покидал стены Коллегии снова и снова, но после возвращался к ним, повинуясь привязанности – давно уже не к самому Савосу, но к его тайне. Пусть то осталось тайной самого Маркурио, но, узнав о смерти Савоса, он почувствовал облегчение, будто избавившись от давно уже нелюбимого, но верного супруга, и еще – в самой глубине сердца, под всеми собственными секретами, загадками, личными приметами, привычками – сожаление: ибо и тайна Савоса навек умерла.