Важно настоящее.

Эскиль быстро выхватывает банку Исака, пряча себе за спину, и лукаво улыбается. Впрочем, этот рыжий всегда выглядит так, будто прямо сейчас мухлюет в карты или обчищает карманы. Исак морщится и требовательно тянет руку за с трудом раздобытым пивом — он уже не помнит, как упросил парня на улице купить ему связку из шести жестянок, зато точно помнит, когда всё пошло коту под хвост. Когда он решил, что на кухне ему точно никто напиться не помешает, раз уж Нура упорхнула к Еве, а два других соседа наслаждаются субботним сном. Эскиль смотрит на него немного снисходительно, немного обеспокоенно и определённо не собирается возвращать алкоголь. Вместо этого он обходит Исака по дуге, заглядывает под стол и со знанием дела присвистывает. Исак примерно представляет, какой вид заценил рыжий — четыре пустые, смятые банки из-под пива, и распотрошённый пакетик с сухими кальмарами.  — Пьёшь в одиночестве, пьянчуга несовершеннолетняя? — усмехается Эскиль, поднимая импровизированную закуску, которую Исак уронил себе под ноги в конце третьей банки да и плюнул. — Э, э! Не тянись за гадостью! — он быстро поднимает банку, не давая законному владельцу за неё схватиться и, упреждая закономерную попытку номер два, ставит на подоконник ещё не открытую жестянку. — Причину скажешь? Не то, чтобы я не настаивал на драматичном молчании, — по своему обыкновению несёт чепуху Эскиль, — но если хочешь поделиться, я весь внимание. Исак прикусывает губу, с трудом удерживая тяжёлую голову на руке. Он ничего не ел со школы, поэтому какое-то дурацкое пиво так быстро его развозит. Говорить ему совсем не хочется: кажется, скажи он хоть звук, и на Эскиля выльется поток истеричных криков и неловких, грубых слов, за которые опять станет стыдно. Поэтому Исак молча смотрит на грязно-рыжий закат за окном, прикидывая, как скоро вернётся Нура.  — Значит, драматичное молчание, — кивает сам себе Эскиль, помахивая банкой пива. — Я в тебе не сомневался! Молчание и алкоголь — сразу видно, что у кого проблемы в личной жизни, — он бросает на Исака ироничный взгляд, который можно назвать «взрослым». Это бесит. Эскиль не настолько его старше, умнее и дальше по списку! Эскиль просто делает вид, что всё знает, но на самом деле он не ему не учитель, не гуру и, как тот сам выразился, не Бог. Исак откидывает гудящую голову на стену и смотрит на него из-под ресниц, надеясь, что взгляд вышел равнодушным, а не жалобным. Он не уверен, что вынесет сейчас жалость, а Эскиль, наверное, только её к нему испытывает, иначе не приходил бы всякий раз, стоит ему потерять последние силы.  — Всё так же не хочешь пройтись со мной по клубам? — рыжий, так и не вернув ему банку, открывает стоящую на подоконнике, даже не спросив разрешения. Он всегда так делает: берёт макароны Нуры, чужую ветчину из холодильника. Почему ему всё прощают?  — Не хочу, — бурчит Исак, когда молчание затягивается, а Эскиль делает пару глотков пива. Он пытается незаметно дотянуться до своей банки, но его шутливо хлопают по рукам.  — А зря, — Эскиль снова улыбается своими яркими губами. Почему они у него всегда такие красные, будто он подкрашивает их ягодным блеском? Невозможно! Улыбающиеся, блестящие от пива губы гипнотизируют не хуже мотающихся из стороны в сторону часов гипнотизёра, и Исак морщится, болезненно сводя брови.  — Тебе не помешало бы отвлечься, — гнёт свою линию Эскиль. — Я же не говорю кидаться с разбегу в чью-то постель. Зато хотя бы не будешь глушить пиво в одиночку, — он постукивает пальцем по банке, и Исаку кажется в его лице настоящее беспокойство. — Поверь, у всех случались неудачные влюблённости. Исак не хочет думать, что его влюблённость уже «случилась», а не продолжается. В школе он машинально оборачивается, когда видит Эвана, после уроков физкультуры первым залетает в раздевалку — вдруг его там ждут, — а потом ругает себя за порывистость. Сложенный в четверо рисунок про бутерброды с сыром и кардамоном лежит на тумбочке рядом с кроватью, но Исак запрещает себе разглядывать его каждое утро. Потому что, возможно, их с Эваном маленькая вселенная съёжилась, как сердитый ёж, и он никогда больше не сможет её коснуться.  — У тебя тоже была… — Исак сглатывает, заставляя себя отвлечься от грустных мыслей, — такая влюблённость? Эскиль прикусывает край банки. Его взгляд становится задумчивым, и он хмурится, опуская голову — Исак даже чувствует укус совести. Ну почему он постоянно задаёт неприятные вопросы?!  — Была, — Эскиль хмыкает, снова начиная весело щуриться. Он кажется отвратительно далёким и подчёркнуто беззаботным, но это такое же враньё, как надежды Нуры на то, что Вильям вернётся, поэтому Исак бросает на него злой взгляд исподлобья и, быстро привстав, хватает свою банку. Точнее, в мыслях всё вышло очень удачно, а на деле его тело ведёт в сторону, и он падает обратно на табурет, вдобавок ударившись рёбрами о подоконник. Эскиль цокает языком:  — Блестящая хореография! — наклоняется и опирается локтями о стол, продолжая потягивая пиво. Последние солнечные лучи освещают его голову, награждая рыжим нимбом, а Исак думает, что набрался по самые брови. Эскиль не уходит и больше ни о чём не говорит, просто спокойно и внимательно смотрит на него. Этот взгляд не изучающий, не тяжёлый, он просто есть, и Исак ощущает его на себе, как одеяло. Нет, он точно пьян!  — Расскажи, — требует Исак, но язык заплетается и ему приходится повторить, потому что Эскиль вопросительно приподнимает брови. — Влюблённую историю. Неудачную.  — Нет, — Эскиль допивает пиво и звонко ставит банку на стол, между делом цепляя пальцами за кончик носа Исака, словно пытаясь отвесить ему щелобан. — Я её никому не рассказываю, так что не обессудь. И всё равно улыбается. Исак хочет крикнуть ему в лицо — «тебе же грустно! Ты до сих пор эту историю рассказывать не хочешь!» — но Эскиль начинает болтать какую-то чушь про клубы, легкомысленных парней, которые любят играть за обе команды, и кажется совершенно довольным своей жизнью. Он едва не светится, как рыжее солнце: его глаза блестят, губы улыбаются, а сережка в ухе сияет, как маленькая звёздочка.  — Понимаешь, в чём соль, — рассуждает Эскиль, будто не замечая, что Исак едва не препарирует его взглядом, — прошлое это прошлое. Ты наверное сейчас думаешь, а как так произошло, что ты сейчас пьяный на кухне, а я, весь такой замечательный, читаю тебе лекции? Исак думает совсем о другом. Его голова кружится, руки тяжелеют, а Эскиль, наоборот, кажется особенно ярким, словно подсвеченным изнутри. Исаку хочется быть таким же — уверенным и всё уже пережившим.  — Но прошлое всегда так, — Эскиль неопределённо взмахивает рукой. — Оставляет много вопросов. Ну и будущее, соответственно, не сильно с ними помогает. Так что живи настоящим, — Эскиль наклоняется глубже, заглядывая под опущенную голову Исаку, и тот, кажется, уже не помнит, о чём думал минуту назад. Его взгляд сам мечется по лицу рыжего, как загнанный кролик, прыгая от приоткрытых губ к тёплым глазам. Эскиль нежно, немного тоскливо улыбается. — Э, да ты совсем никакой. Он протягивает руки, чтобы вытащить Исака из-за стола, но тот резко хватает его за футболку и дёргает на себя. Губы Эскиля на вкус как пиво и ментоловая конфета — кажется, Нура привезла их с собой целый пакет. Исак жмётся к ним, словно забыв, что умеет целоваться, но дух у него всё равно захватывает, сердце грохочет в ушах.  — Ха, ха, — негромко смеётся Эскиль, настойчиво отстраняясь от него. Он не выглядит рассерженным или удивлённым, что цепляет Исака, как рыболовный крючок. — Перешёл в стадию «целовать, кто первый под руку попадётся»? Исак хочет сказать, что Эскиль не первый. И он вовсе не попался — сам пришёл, как приходит всякий раз, когда Исак не выходит из комнаты за едой или надолго замолкает, глядя куда-то внутрь себя. Он правда хочет всё это сказать, но язык словно отнялся, а руки сами по себе тянут Эскиля назад — ближе. Этот поцелуй такой же неловкий и жадный, как предыдущий. Исак не знает, что на него нашло, но боится отстраниться. В голове мечется паническое «Эскиль снова обидится! Точно обидится!», а тело, будто не слыша истерических мыслей, продолжает комкать в руках мягкую футболку, сминая губами чужие губы. Завтра будет больно. И стыдно. Исак отстраняется, когда понимает, что ответа не дождётся — губы Эскиля всё такие же неподвижные, — и ему страшно поднять глаза. Он загнанно дышит в ключицы, виднеющиеся из ворота, пока пиво бродит в его голове, смешивая все мысли в бесполезную кашу. Он снова сделал ошибку, такую же тупую и мерзкую, как когда ссорил Еву и Юнаса. Исак понимает, что должен встать и скрыться в своей комнате, как рак-отшельник, пока не напортачил ещё больше, вот только ноги не слушаются, а позвоночник словно превратился в кусок пластилина. Неожиданно его мягко обнимают за плечи и помогают подняться с табурета. Исак падает на грудь Эскилю, едва не рыдая от стыда и страха одновременно, но ему на затылок ложится тёплая ладонь и нежно поглаживает.  — Всё нормально, — негромко, словно боясь напугать, говорит Эскиль. — Ты просто много выпил. Пошли. Исак держится за него обеими руками, поэтому пятится задом наперёд, пока Эскиль, надежно обнимая, ведёт его в комнату и опускает на кровать. Исак не смотрит ему в глаза, медленно, с усилием разжимая пальцы: в голове уже крутятся мысли о завтрашнем утре, неловком и полном стыда за прошлый — нынешний, — вечер. Завтра появится вопрос — а какого чёрта он так надрался? Неужели не мог просто просидеть весь вечер в комнате, пересматривая видео с Эваном и дожидаясь от него смс? Эскиль укладывается рядом, аккуратно подвинув опешившего Исака на вторую половину кровати, и укрывает их обоих одеялом.  — Тебе надо проспаться, — шепчет он. Исак согласен, но его мелко трясёт от волнения, и ему не получается взять себя в руки, пока Эскиль не притягивает к себе, разрешая обнять себя одной рукой и устроить голову на плече. Вечер наступает очень медленно и тихо, в коридоре щёлкает замок и шуршит пакетами Нура. Исак глотает тягучую слюну, ещё плотнее прижимаясь к Эскилю. Ему не хочется никаких вопросов, только чтобы его обнимали здесь и сейчас. Дверь комнаты приоткрывается, пуская запах домашней выпечки — Ева определённо не поленилась, чтобы встретить любимую подругу.  — Всё нормально? — тихо спрашивает Нура, не включая свет. Эскиль оборачивается на неё через плечо, не выпуская из объятий Исака, который будто прячется у него на груди.  — Да. Потом поговорим.  — Окей, — Нура переступает порог, закрывая за собой дверь, и, судя по шагам, идёт на кухню, где спотыкается о банки пива. Исак нервно вздрагивает, приподнимая голову и случайно бросая взгляд на Эскиля. Тот выглядит совершенно спокойным, и, хотя он не улыбается, но понимающая улыбка прячется в уголках его губ — Исак чувствует себя так, словно с головой погружается в тёплое одеяло, которое защитит его от всех бед. Он уже чувствовал это, когда лежал лицом к лицу с Эваном. Почему-то это действует как таблетка снотворного, и Исак засыпает, упав щекой в подушку и чувствуя сквозь дремоту, как его гладят по спине. Утром он просыпается от головной боли и того, что у него занемела рука. Исак осторожно ворочается, понимая, что кровать стала как-то тесновата, и наконец понимает, почему не чувствует правую руку — на ней лежит голова Эскиля, который, похоже, так и заснул рядом с ним. Первая мысль — сгореть со стыда. Прямо здесь и сейчас. Потому что это так глупо и мелодраматично — заснуть с другим парнем, которого практически насильно целовал вчера. Эскиль ворочается и сонно открывает глаза, зевая и морщась.  — Доброе утро. Как себя чувствуешь? Исак криво улыбается, постепенно осознавая всё больше деталей: они оба лежат на одной подушке, переплетясь ногами под одеялом, в коридоре снова болтает по телефону с Евой Нура, а Эскиль никуда не спешит, потирая заспанные глаза.  — Нормально. Голова болит.  — Не тошнит? — Эскиль приподнимается на локте, критично осматривая его, и Исак с удивлением понимает, что стыд отступает, оставив только смущение: всё-таки в одной постели с парнем.  — Нет, всё ок.  — Отлично, — Эскиль снова падает на подушку, зевая в неё. — Тогда я ещё посплю, ты не против. Исак невольно подкатывает глаза — это был не вопрос, а потом улыбается практически против воли. Ему так тепло и спокойно, как давно не было, с самого разговора с Юнасом. Он и сам едва держит глаза открытыми, будто это вовсе не у него почти неделю была бессонница. Эскиль взбивает подушку и утыкается в неё носом, умудряясь при этом лежать на боку. Солнце, будто намагниченное, снова тянется к его волосам, золотя каждый рыжий волос. Исак опускается следом, хоть и не так близко, как проснулся — он всё равно чувствует тело Эскиля. Он не знает, что будет, когда встанет с кровати: может, в телефоне висит смс от Эвана, может пропущенный звонок от Юнаса — неважно. Ему просто тепло и спокойно. Здесь и сейчас.