Белый платок

Он – тореро, матадор. Главное действующее лицо в традиционно любимом развлечении жителей Мадрида – корриде. Представление, как правило, устраивается в воскресные и праздничные дни. Насладиться его танцем со смертью приходит публика всех сортов – от королевских вельмож до нищих, выпрашивающих милостыню на паперти. Богатые сеньоры и их домочадцы располагаются в ложах – там, откуда взгляду открывается вся арена и ни один момент битвы не может быть упущен. От палящих лучей их защищает полотняный тент, от посторонних взглядов – высокий парапет. А чернь размещается на сиденьях амфитеатра, под жарким испанским солнцем, толкаясь и споря друг с другом за лучшие, на их взгляд, места. Кажется, это было в прошлом году. Или еще раньше. Тогда он был еще новильеро. Его противником стал трехлеток, удивительно рослый и свирепый бык. В бешеной ярости, ослепленный болью, зверь словно обрел второе дыхание. Последние минуты боя он метался по арене, как черная молния. Для тореро это был особенно тяжелый поединок: перед своей смертью бык сумел задеть его рогом. При этом распорол рукав замшевой куртки, задев кожу на руке. Рана была неглубокой, но длинной и обильно кровоточила. С трибун раздался неистовый вопль, когда он развернулся и вонзил шпагу в загривок животного. Гордясь одержанной победой, вскинул голову и улыбнулся трибунам. К его ногам уже падали цветы, ленты, платки, расшитые кружевами, и даже монеты. Среди беснующейся толпы он внезапно увидел её глаза – огромные, блестящие, черные, как ночное небо, усыпанное мириадами звезд. В них читались восторг и волнение, смешанное с облегчением. Сеньорита подарила ему свой платок, который белоснежным голубем скользнул вниз и замер на песке. Тореро поднял бесценный кусочек батиста, поднес его к губам, затем убрал во внутренний карман порванной, пропитавшейся кровью куртки. Тем же вечером им была принесена клятва – новильеро стал матадором. С той поры он искал ее глаза среди зрителей. Перед выходом на арену, разглядывая трибуны, по окончании своего выступления, окидывая их торжествующим взглядом, и даже во время боя иногда косился в сторону лож. Несколько раз он замечал ее в городе – недалеко от ратуши, где висели большие часы. Сегодня снова воскресенье – значит, будет бой быков. А еще на центральной площади должны казнить нескольких ведьм. Их обвинили в колдовстве, ереси и связи с дьяволом. Перед ратушею собрались почти все жители, чтобы посмотреть, как будут сжигать слуг дьявола. Сразу пятерых. Ему тоже было интересно посмотреть на это зрелище. Среди приговоренных была она. Простоволосая, в грубой рубахе, на которой местами проступила кровь. Следы побоев виднелись и на опухшем до неузнаваемости лице. Она с трудом переставляла босые кровоточащие ноги, а пальцы рук, опухшие и почерневшие, с вырванными ногтями, напоминали тлеющие головешки костра. Того самого, на который ей сейчас предстояло взойти. От прежней сеньориты оставались только глаза – черные, когда-то бездонные, а сейчас полные слез и ужаса. Страх этот, казалось, вырывался наружу и сковывал не только жертву, но и палачей, и окружающую толпу. Двое служителей святой инквизиции, приковывавшие ее железной цепью к столбу, стоявшему в центре кучи хвороста, двигались замедленно, как бы нехотя. Осужденная не проронила ни слова, только изредка стонала. Но взгляд ее выражал больше, чем тысячи ораторов. Она – такая молодая, красивая… и должна умереть?! Когда огонь разгорелся и языки подобрались к босым ногам своей жертвы, она закричала. Голос был сорван, и издаваемый звук поначалу напоминал скрежет ржавого железа. Она кричала бесконечно долго, мучительно, выражая всю невыносимую боль, что испытывала в настоящий момент. Этот крик прорывался в уши, просачивался сквозь кожу, пропитывал его тело, как запах горелой плоти – одежду, вызывая невыносимую, физически ощущаемую боль. Ему не хватало воздуха, перед глазами все расплывалось, конечности одеревенели, голова кружилась. Он умирал. В конце крик перешел почти в визг. Сквозь ревущие языки пламени и клубы черного дыма он видел, как она корчилась, прикованная к пылающему столбу. Огонь уже охватил ее одежду, волосы. Кожа трескалась и ненасытное пламя пожирало еще живую плоть. Мучительный вопль замер на верхней ноте. В этом жарком, как полуденное солнце, костре, навсегда погасли звезды, сверкавшие в полуночном небе. Когда все закончилось, он, не помня себя, двинулся к арене. Переоделся для выхода к бою, взял в руки шпагу и алый плащ. Уже собираясь ступить за ограду, поднял голову – раскаленное небо белело над городом. Тореро вынул из внутреннего кармана белоснежный батистовый платок и повязал его сверху рукава. Туда, где под жакетом выступал рубец шрама, оставленного бычьим рогом. Королевский флаг развевался над ложами. Но ее место было пустым. Флаг – желтый, как песок арены, окаймленный кровавыми полосами. И его красный плащ. Как кровь. Как крик, полный боли. Он где-то слышал, что души умерших в один день, могут встретиться. И перед страшным судом предстанут вместе. Бык роет песок копытом, готовясь броситься в последнюю атаку. Его красные глаза полны ярости, кровь стекает по спине. Последний выпад тореро – и животное будет убито. Сегодня танцор в ударе – еще никогда его пляска со смертью не вызывала такого восторга публики. Внезапно матадор, решивший напоследок порадовать публику эффектным па, теряет равновесие и падает под ноги разъяренного зверя. По трибунам проносится гул. Он чувствует, как острые рога проходятся по животу, разрывая плоть. И внутренности, зацепившись за смертоносное оружие, тянутся за врагом. Слышит хруст костей, когда копыта проламывают грудную клетку. Над ним – бесконечное небо, опускающееся все ниже и ниже, и накрывающее, как огромный платок. Он растворяется в слепящей белизне. Его танец завершен. Под вопли и улюлюканье трибун быка убил пикадор, а тело танцора, как саваном было укрыто его красным плащом. Часы на городской башне пробили полдень, и внезапно поднявшийся вихрь принес дождь. Хлынувшие с неба потоки чистой воды затушили еще тлевшие местами угли костров и размыли пятна крови на песке.