Обжигающе

Прикосновение к колену обжигает, словно раскаленный аккумулятор в старом телефоне. Эзра старается не реагировать очень уж очевидно, но взгляд сам собой цепляется за каштановые волосы с проседью у висков, за карие глаза с лучиками морщин, разбегающихся, стоит мужчине рядом с ним рассмеяться на не очень уж и смешную шутку очередной журналистки. И даже если не смешно, Эзре кажется, что смех получается искренним. Журналистка тоже наверняка думает точно так же, тараторя о чем-то своем, задавая такие же вопросы, как и парочка предыдущих, таких же безликих «охотниц». Серьезно? Вы же идете одна за другой, могли бы хоть пока что-то в интернете нарыть… Отчего-то становится тошно, но нужно улыбаться — Эзра не хочет испортить впечатление, особенно перед ним. Вновь вопросы о фанатах и Гарри Поттере. Миллер изо всех сил старается казаться профессионалом, но проваливается, стоит почувствовать на себе теплый взгляд. Главное не краснеть, главное не краснеть… Слова сами собой выливаются в какой-то фанатский поток сознания, а смех становится будто бы приступом кашля, но он знает, что так нравится Колину, наблюдающему за ним, словно за неугомонным ребенком. Он говорит еще что-то, пытается сдерживать свои порывы, но ощущение ладони на остром колене до сих пор не покидает, и долгожданный сигнал на перерыв будто манна небесная. Перекур. Но они и тут оказываются вдвоем — Фаррелл курит сигарету, а Эзра — самокрутку, в которой, может, и есть немного марихуаны. На немой вопрос в светло-карих глазах парень лишь пожимает плечами, затягиваясь, стараясь не так откровенно пялиться. Проблема в том, что снова не получается. И ноги становятся ватными, пока в голове не остается ни одной приличной мысли, стоит понаблюдать за тем, как ирландец запрокидывает голову, выдыхая струйку дыма. Миллер отводит взгляд, сосредотачиваясь на самокрутке в руке, понимая, что у него серьезные проблемы. И такое лечится уже наверное только таблетками и регулярным посещением психиатра, а не постельным режимом. Черт. Даже это звучит как-то двусмысленно, и Эзра снова ловит себя на том, что пялится.  — Нравится? — мужчина проводит рукой по уже довольно густой бороде, усмехаясь. Издевается. Эзра быстро облизывает пересохшие губы, стараясь не выдать того, как слабеют колени от одного лишь вида стоящего напротив Колина. Неужели он действительно не видит, какой эффект оказывает на всех? Голосок в голове смеется: знает-знает, потому и ухмыляется. Но Эзра не в обиде. Он лишь подходит ближе, делая вид, что сомневается, но потом широко, как, знает нравится ему, улыбается, заглядывая в глаза, утопая в своей больной фантазии.  — Тебе идет все, — слишком очевидно, но сил сдержаться нет, — кроме тех жутких усов. Кошмар просто. Они смеются, и снова это обжигающее касание, на этот раз до плеча, до ключицы и открытого ворота. Эзра лелеет эти секунды, пока не сводит обожающего взгляда с Фаррелла, надеясь, что никому не придет в голову снимать их тут. Они заканчивают интервью и разъезжаются в разные стороны. В разные аэропорты и разные страны. У Эзры пресс-тур, у Колина — съемки. Но эти прикосновения еще жгут кожу, и остается только планировать скорое посещение психотерапевта, с параллельной выпиской препаратов и диагнозом. Хотя, он и сам уже диагностировал зависимость, периодически обостряющуюся и даже пытался найти всему разумное объяснение. Как алкоголик или наркоман, он отказывался признавать истину, ища причины. Вжился в роль? Попал под очарование обаятельного мужчины? Нет, это на поверхности, а в глубине? Миллер знал, насколько сильно обострялась его зависимость. До немеющих пальцев ног, до легкого тремора рук. Ему жизненно необходим был его источник безумия, его тайное пристрастие. И когда мог, парень все возвращался к тем воспоминаниям, что у него были. Каждое прикосновение, каждый жест в свою сторону он лелеял и взращивал внутри, смешивая с собственными фантазиями, еле не сходя с ума от того, что способно было с ним сотворить мягкое «Эзра», такое родное на тонких губах, о которых иногда Миллер только и думал, всякий раз, когда сидел рядом на интервью, когда стоял под моросящим дождем на съемочной площадке. Миллион раз ему хотелось просто впечатать ирландца в стену и целовать, просто показывая всю одержимость, все то, что скопилось внутри, превращаясь в опухоль, поражающую мозг и загрязняющую кровь.  — Иди к папочке. Шепот прямо у уха, пока обжигающе горячая ладонь ерошит волосы на затылке. Объятия обжигают до кости, но Миллер улыбается, с садомазохистским удовольствием обвивая руками крепкую шею, чувствуя тонкий аромат одеколона. В голове ни одного приличного сценария, и в почти каждом они оказываются в одном из коридоров, сдирая друг с друга одежду. Но руки размыкаются. Ожоги начинают затягиваться. Светло-карие глаза слишком близко, и в который раз хочется раз и навсегда остановить это, но все усилия только на то, чтобы не застонать от контакта прямо на виду у всех. Колин улыбается, переводя взгляд уже на журналистов, а Миллер никак не может унять крышесносящие ощущения от одних только слов. Тут они с Криденсом похожи. Скрывающие внутри целый тайфун, со странностями и с очень даже явными daddy issues. Эзра смеется собственному отражению в зеркале, готовясь к очередной премьере. Без присутствия единственного человека, ради которого вообще стоит тратить оставшиеся силы.  — Больной на всю голову. Отражение не может дать подзатыльник, и за него это делает подсознание. Эзра чуть подводит глаза. Смотрит на себя какое-то время, а потом запускает пятерню в волосы, трепля и без того торчащие в разные стороны пряди. Когда-то он сказал, что ему так нравится. И низ живота сводит желанием от осознания того, что он делает в точности так, как нравится его объекту одержимости. Это явно нездоровая техника работы над собой. Но Миллер лишь делает селфи и отправляет по тому номеру, к которому пальцы тянутся каждую ночь, когда косяк оказывается лишним, а выпивка крепкой. В ответ тоже селфи: улыбка на измученном лице, уже наполовину пропавшем в бороде и темные глаза, в которых Эзра видит одобрение и.?  — Не-на-ви-жу. Миллер кладет телефон в карман брюк, прикрывая глаза, смакуя одержимость, теперь уже даже потеснившую его нескончаемую любовь к сериалам и мульти-вселенным. Эзра задыхается этой странной зависимостью. Чувствует, как все внутри плавится и корежится, стоит кому-то упомянуть об ирландце. А упоминают часто, особенно после последних интервью, где видно все. Абсолютно все. И, наверное, обсудили это все люди на тамблере и в остальных социальных сетях, добавив в отдельную папку телефона несколько мемов, артов и гифок, на которых они еще на Комик-коне, счастливые и еще не уставшие болтают о какой-то фигне. И Миллер помнит это обжигающее прикосновение к колену. К затылку и шее, чуть выше воротника рубашки, которую, кстати, тоже одобрил Колин. Он страдает, но раз за разом набирает абсолютно излишний номер и болтает полтора часа с человеком, будто совершенно не догадывающемся о его чувствах. «Да знает он все. Только слепой или тот, у кого нет интернета, не заметил», — внутренний голос приходится на короткие гудки, и Миллеру хочется научиться превращаться в черное нечто, чтобы только не думать о том, что Фаррелл, должно быть, с самого начала уже в курсе его ненормальных чувств. С того вечера звонки вычеркиваются из еженедельного списка дел. Глядя на бесконечный ряд плакатов и кричащих девочек перед предпоказом, он прекрасно понимает, почему они так реагируют. Собственные искусанные губы и чуть растертая подводка лишь подтверждают мысли. И от внимательного взгляда карих глаз никуда не деться, даже на перекуре они вновь стоят рядом. И Эзра снова не может не пялиться.  — Можно мне? Миллер удивленно смотрит на мужчину, хмыкает и протягивает самокрутку. Пальцы соприкасаются, и знакомый ожог остается под кожей в нервных окончаниях. Колин будто не замечает. Снова. Затягивается и точно так же запрокидывает голову, выпуская струйку дыма в холодный нью-йоркский воздух. Кивает головой и усмехается — понравилось. Колин протягивает самокрутку обратно, говоря, что все же сигареты ему роднее, и Эзра почти тут же прикасается к фильтру губами, почти ощущая вкус тонких губ, вдох его личной одержимости в таком вот недо-поцелуе.  — Великолепно выглядишь, — ирландец зажигает новую сигарету, выдыхает дым в сторону и опять касается. Плеча-шеи-залаченных на виске волос. Парень еле сдерживает вздох, и давится горьковатым привкусом табака самокрутки, которую слишком сильно сжал зубами.  — С-спасибо. Кашляя, он лишь сильнее краснеет. Внутри все и ликует и замирает в ужасе. Боже, в такой момент так облажаться. Он хочет извиниться, как-то вернуть Колина к тому моменту, но балконная дверь открывается слишком внезапно для двух курящих. Очередной журналист и очередные вопросы, под копирку слизанные у других. Взгляд сам собой цепляется за каштановые волосы с проседью у висков, за карие глаза с лучиками морщин, разбегающихся, стоит мужчине рядом с ним рассмеяться на не очень уж и смешную шутку. И даже если не смешно, Эзре кажется, что смех получается искренним.