Шесть шагов

Криденс заходится рыданиями, как только валится мешком на прогнивший пол, рассеивая жалкий остаток тумана. Сначала тихо, едва слышно, так, словно тому не хватает воздуха в разрываемых от обиды лёгких, потом — до животного воя. Он думает, что давно бы обратился Обскури прежде, дай ему только часть этой агонии; если бы магия авроров не повредила не столько его тело — сквозь кровоточащее, покрытое мелкими, глубокими ранами, — сколько поменяла, сломала что-то внутри. Если бы только все силы не уходили на то, чтобы гасить боль. Подвывающему Криденсу кажется, что чтобы он ни делал сейчас, не делай он этого — умер бы на месте непременно. Он ничего не знает об Обскурах и магии, но он чувствует, точно ощущает в себе огромное и колкое нечто из теней, подходящее все ближе, тщательно обнюхивая в поисках крови, чтобы затем вцепиться и разодрать. И поэтому юный маг баюкает свою искалеченность, уговаривает, как может, быть потише, шепча сквозь слезы. Мысли в голове роятся, безжалостно жаля, глушить каждую — невозможно, и постепенно, несмотря на всё старание и отчаянное упорство, прорываются. Сжимаясь как можно сильнее в комок, юноша ощущает на щеке огонь от удара Грейвса, который кажется почти желаемым, заслуженным после последующего взгляда, наполненного отвращением. Признание мужчины о никчёмности Криденса резонансом сливаются с собственными мыслями. Бесполезный, жалкий, никому не нужный. Он ведь всегда это знал, видел чётко отмеренные ласки Персиваля, как ясно видел, что никому в целом свете не было до него дела, сколько бы безысходно он не молил о помощи. День за днём убеждаясь, встречаясь взглядом с неприятием вперемешку с брезгливостью в те редкие мгновенья, когда решался поднять глаза; ежедневно болезненная правда вцеплялась в него, набухая красными шрамами от ремня на ладонях. Понимал, но все же слабохарактерно хватался из последних сил за веру в обратное, тянулся к обманчиво тёплым рукам, вместо принятия очевидного. Неоспоримая вина Криденса — надежда, что где-то там, чудесном далеко, где до него не дотянутся руки приёмной матери, есть нечто совершенно другое, что-то абсолютно волшебное. И, определённо, под этим он имел в виду не наставленные на него палочки. Вновь появившийся тёмный смог ползёт по одежде. Прижимая руку ко рту, Криденс не знает от крови или слез так мокро, чувствуя лишь теплую влагу, как и не знает осталось ли от него хоть что-то, чтобы сопротивляться подступающему отчаянию. Всё, что ему остается — мелко дрожать от застрявшего в глотке страха, пока в очередной раз конвульсивно не захлебнуться скулежом.

* * *

Чёрный туман разрастается в два раза, плавно клубится над полом и едва ли по пояс Ньюту, когда всклокоченный зоолог после недолгого разговора с Тиной трансгрессирует в прежний дом Бэрбоуна Криденса и наконец-то находит лежащего Обскура. — Криденс? — мягко зовёт Саламандер, неподвижно стоя в двух метрах от укутанной в сумрак фигуры. И маг реагирует. Подняв голову, шевелится, пытаясь сесть, но из-за слабости едва чувствует конечности. «Вокруг так мокро мокро мокро», — думает Криденс, пальцы скользят по полу, не находя твердой опоры, в итоге заставляя застыть, оставаться в полусидячей позе. Руки от напряжения дрожат, пока он вслушивается в тихий прерывистый выдох со стороны невольного наблюдателя за его потугами. Сфокусировав взгляд, Криденс вглядывается в лицо гостя, имя которого в ворохе событий забыл, если тот его и называл. Ньют выглядит неприкрыто ошарашенным и ещё… как-то неправильно, Криденс никак не может распознать в чём именно проблема и пока раздумывает над этим, Саламандер подает голос: — Ты истекаешь кровью, Обскури высасывает из тебя оставшиеся силы. Позволь мне попытаться тебе помочь. — слова легко вырываются, на одном выдохе и это лицо… Это обеспокоенность? Обещая помощь, залечивая раны Персиваль Грейвс никогда не выглядел всерьёз обеспокоенным, думает Криденс, осознавая что было не так с лицом учёного. Грейвс всем собой всегда внушал спокойствие, словно пойди что не так — он разберётся. Нет, не Грейвс, Гриндевальд выглядел настолько уверенно, что Криденс лишь мечтал о редкой, утешающей ласке от него, которая словно была маленьким и дорогим авансом. Доказательством безопасности, счастья обещанные мужчиной, если Криденс справится со своей миссией. «Хотя это не важно, — разбивает мечущиеся мысли-мальки отрешенное понимание — Ничего из этого не важно». Он знает о своём безвыходном положении, подступающей смерти так же ясно, как и уяснил, что помощи от кого-либо ждать бессмысленно. Что ж, по крайней мере, Мэри Лу лежит мёртвой и теперь абсолютно безвредной в паре-другой метров. «Вот чего ты добился», — сумеречным эхом доносятся до него слова тёмного волшебника из недавнего прошлого. «Они лишь обещают, давая только ложь.» Ньют тем временем, приняв за ответ молчаливое согласие, успевает сделать шаг навстречу до того, как замереть, завороженно смотря на мигом взметнувшийся, предупреждающе изгибающийся кольцами дым. Саламандер узнает взгляд заволоченных бельмом глаз, впившийся в него, и обмирает. Такой взгляд был у раненной самки украинского железнобрюхого дракона за секунду до попытки откусить от непутевого магозоолога с добрую половину. Опыт и инстинкты советуют оставаться неподвижным, не смея провоцировать обозленное существо. В настолько неважном положении выбирать не приходится, и Ньют так и стоит, замороженный в слегка нелепой позе. Проходит минута молчания прежде чем он предпринимает очередную попытку убедить, приведя мысли в сомнительный порядок: — Я не причиню тебе вреда, чтобы ни случилось, — говорит искренне Ньют, часто моргая, глядя расфокусированным взглядом куда-то вбок; понимая, что скорее даст убить себя, чем поднимет палочку на затравленное создание. Саламандер заставляет себя посмотреть на Бэрбоуна и тихо выдыхает, замечая, как юноша сам отводит взгляд темнеющей радужки, обдумывая слова англичанина. Криденс слегка обескуражен слабо шевелящимися сомнениями. Трясясь, он думает о том что мистер Грейвс всегда смотрел прямо на него, так что Криденс всем телом чувствовал направленный на него взгляд, от непривычки только больше сутулясь. — Я понимаю, как тебе тяжело сейчас доверять. Я действительно понимаю. Я понимаю, — под конец совсем срываясь на шёпот, частит Ньют, пригибаясь всё больше, чтобы быть на одном уровне с юным магом. — Я знаю каково это, когда только берут, ничего не отдавая. Знаю, что значит чувствовать себя одиноким, словно отвергнутым целым миром, разбитым и потерянным. — Обскур поднимает голову и водянистые, поддернутые мутной дымкой слез глаза напротив, приводят того в ошеломление. — Но, пожалуйста, прошу, просто доверься мне хотя бы на некоторое время, прежде чем я сумею оправдать твою веру. Черного тумана становится меньше, но он как-будто гуще. Подбирается, сжимается, почти не двигаясь. — Зачем тебе это? — практически лишённый эмоций голос доносится до собеседника, а Криденс смотрит непривычно твёрдо. Сам себе сейчас парень напоминает куклу-чревовещатель, от общей слабости он почти не чувствует себя, в голове пусто, всё его внимание сконцентрировано на исключительном учёном. Ньютон же выглядит абсолютно растерянным, застигнутым врасплох вопросом — глаза широко распахнуты, губы едва заметно кривятся, словно вот-вот что-то скажут, но хранят безмолвие. Давно ему не приходилось обращаться непосредственно к себе. Никогда, чтобы наладить контакт со зверями. Саламандер часто моргает, теряясь с ответом и своими мыслями, рефлекторно тянет руку к карману на груди в нервном жесте, чтобы успокоиться, позабыв про Пикетта, который тут же хватается за пальцы лапками, забираясь на руку. В затянувшемся молчании зоолог окидывает взглядом ожидающего юношу, с удивлением отмечая сколько детской изумлённости в темных глазах, обращённых на лесного духа. Глядя на покрытого кровью, истерзанного многочисленными ранами человека с красными от разъедающих слёз глазами, в которых все больше плещется восторг, ответ приходит сам собой. — Это лукотрус, — делая практически незаметный шаг, аккуратно протягивает вперед руку Ньют, чтобы Криденсу было лучше видно. — Прекрасное, добродушное и стеснительное создание. Когда рука замирает в одном положении, выставленный на обозрение Пикетт несмело распрямляется во весь свой восьмидюймовый рост, заинтересованно глядя на Обскура. — Они питаются мокрицами, яйцами фей и докси, — магозоолог чуть наклоняет руку, наблюдая, как друг балансирует, сохраняя равновесие. Голос сквозит бархатной, такой непривычной для Криденса теплотой, что перехватывает дыхание.— Эти крохотные существа живут группами на дереве, заботясь и оберегая его. Но однажды приходят дровосеки. В наступившей тишине Пикетт опускает голову в то время, как Ньют поджимает губы. — Изредка их подкармливают, чтобы отвлечь на время и получить часть от дерева, — лицо Саламандера в настоящий момент походит скорее на мрамор. — Но обычно дерево просто срубают, а отчаянно защищающих дом лукотрусов убивают. Внимательно слушавший Криденс осматривает затихшего волшебника, всматриваясь в слабо заметные веснушки под пробившимся в дом светом солнца. — Некоторые используют части трупа как ингредиент к зельям. Тени прижаты к самому полу, легко скользя вокруг бусинками чернильного песка, имитируя океанский штиль. Неназойливый шорох, кажется, успокаивает обоих. — Люди уничтожают так много, даже не осознавая, что делают. — Ньют убирает руку, пересаживая Пикетта на плечо. — Я пересек полмира, встречая тех, кого другие называли монстрами: нунду, оборотней, драконов, кельпи, парящих злыдней… Каждый раз убеждаясь, что они — если отринуть предвзятость, постараться их узнать — самое настоящее чудо, ради которого я живу. На лице Ньюта лёгкая улыбка и радостно сощуренные глаза, а Криденс выглядит так, будто его неожиданно ударили. Брови выгнуты в трагической гримасе, прикрытые губы влажно блестят от крови, привлекая внимание в мрачной комнате. — Я планирую издать книгу, — приподнимая брови, не разрывая зрительного контакта, говорит худотелый англичанин, безбоязненно делая шаг навстречу. — Книгу обо всех этих восхитительных созданиях, в которой я смог бы объяснить остальным то, что я в них вижу. Ботинки Саламандра скрываются под чёрным смогом, зависшим над полом, когда тот делает следующий шаг. — Я хотел бы развеять все те дурные, нереалистичные домыслы, накопленные за столетия. Пятый шаг остаётся беззвучным и словно никем незамеченным. — Я хочу изменить мир, сделав его немного лучше. С шестым шагом, когда ладонь Ньюта мягко ложится на плечо юноши, Криденс перестаёт дышать, шокированный неширокой счастливой улыбкой рыжеволосого человека и устремленной на него добротой, сияющей в наполненных слезами глазах. Невероятно близких. — Меня зовут Ньют Саламандер и я, вместе со своими друзьями, живу в чемодане. Как думаешь, ты бы хотел взглянуть на это? Со вздохом медленно качнувшего головой Обскура мгла покладисто растворяется, разжимая объятья. Криденс верит.