saturn

I'd give anything to hear you say it one more time, that the universe was made just to be seen by my eyes.

*** Роуз всегда любила повторять простые, но восхитительные для воспитанной в жестоких нравах Хоумворлда Жемчуг вещи. Она часто говорила, к примеру, о том, как замечательно на самом деле жить, или что любая жизнь, даже самого маленького существа, важна. Всех Жемчугов с момента создания учили, что их ценность состоит в том, чтобы прислуживать, а их собственные крохотные жизни не важны. Жемчугов создавали с осознанием этого, вкладывали в основу, намертво вдалбливали в голову. Но Роуз продолжала твердить о равенстве и свободе, и под напором её вдохновлённых речей всё то, чему учили Жемчуг в Хоумворлде, постепенно стиралось в пыль. Но даже тогда, когда она падала на колени, не зная, куда дальше идти и что делать с новой жизнью, которую сама же и выбрала — в эти моменты Роуз всё ещё была рядом. Говорила, что всё хорошо, что Жемчуг не неправильная и не сломанная (даже если сама Жемчуг ей не верила), говорила, что они обязательно со всем справятся. И они справлялись. И Роуз продолжала вести всех вперед, находя новые причины, создавая новые идеалы. Новую жизнь. В редкие спокойные ночи Жемчуг находила её сидящей за каким-нибудь огромным валуном и осторожно, боясь потревожить, присаживалась рядом. Тогда Роуз поднимала голову и с улыбкой хлопала ладонью по месту рядом с собой, приглашая придвинуться. Больше не было никого. Небо чернело, звёзды становились ярче. Бывало, вот так вот они почти до самого рассвета сидели в тишине, думая о своём, а иной раз Роуз вдруг начинала говорить. Иногда это выливалось в долгие беседы, а иногда ей просто нужно было выговориться, и Жемчуг оставалось только кивать и иногда бормотать что-нибудь. Вскоре Роуз перестала удивляться её появлениям, привыкла, что та её всегда найдёт — если не по цепочкам следов, то каким-то шестым чувством уж точно. Жемчуг тихо радовалась таким ночам, позволяя себе прижаться чуть крепче и прикрыть глаза, слушая внимательно, каждое слово улавливая. Ты знаешь, свет звёзд может доходить до этой планеты миллионы лет. Даже если звезда исчезнет, отсюда мы, должно быть, ещё долго сможем видеть её. Это может звучать немного грустно, и всё же только подумай… Они умирают, но продолжают светить. Разве это не кажется тебе восхитительным? Поначалу смысл этих слов и правда не показался Жемчуг подходящим под радостный тон Роуз, но на последних словах ей будто выбило воздух из несуществующих легких. И после, спустя много лет после подавления восстания и много разочарований и трудностей, она всё ещё помнила те счастливые моменты. Спустя много лет Жемчуг прокручивала в памяти их разговоры и танцевала, танцевала на водопадах в своей комнате, кружась в одной ей понятном темпе. Неведомая мелодия возникала в голове — мелодия, которая, быть может, даже смогла бы отразить десятую часть тепла тех долгих ночей. И над её головою загорались несуществующие звёзды… После исчезновения Роуз Жемчуг словно заново училась танцевать. Она бы так хотела снова услышать её восхищенный голос, когда Роуз торопливо, не поспевая за собственными мыслями, рассказывала что-нибудь. Увидеть снова её улыбку, но не на видеозаписи или фотографии, а настоящую; не для камеры — для Жемчуг. Отмотать время и хоть на несколько секунд вернуться в те ночи. И вот Жемчуг снова двигается по-обычному плавно, снова кружится… снова танцует. Размахивает розой, словно оружием, наступает на невидимого противника. Да только врагов вокруг не видно, да и в бой вести её больше некому. И на несколько мгновений исчезают и обида вся, и непонимание, и все «почему» да «зачем», только тепло воспоминаний и пожалуйста, вернись и повтори всё это ещё раз, потому что я, кажется, так и не смогла запомнить. А потом тёплая ладонь Стивена ляжет на её ледяную, он мягко улыбнется, и Жемчуг постарается улыбнуться в ответ. Ей все ещё сложно привыкнуть к такой реальности, потому что больше нет никого, кто повёл бы за собой или заново объяснил простые, но такие восхитительные истины. И всё же, может быть, однажды Жемчуг сама повторит их, и сама заговорит о свободе, равенстве и о бесконечной ценности каждой жизни. Даже, может быть, её собственной.